Читаем без скачивания У нас будет ребёнок! (сборник) - Улья Нова

Ирина не спала до утра, думая, как поступить.

Через два дня Гера пришел с отцом. Давид сказал Ирине, что он договорился со своим знакомым – капитаном прогулочного катера в Пицунде, что их с Машей морем доставят в российский порт.

– А потом куда нам ехать? – усмехнулась Ирина.

– Поезжайте к родственникам, куда угодно… Уезжайте отсюда! – у Давида был такой голос, что Ирина поняла – все серьезно, и спросила, сколько у них времени на сборы.

– Лучше ехать прямо сейчас. Я отвезу вас на машине. Берите только необходимое. За домом будем смотреть, – пообещал Давид.

Ирина ушла собирать вещи.

Маша смотрела на Геру: неужели он ее отпустит?! Гера молчал. Тогда Маша заявила, что она никуда не поедет.

– Это война, дочка, – тяжело вздохнул Давид, – может быть всякое. Подумай о своей матери. Почему ты решаешь за нее?

Маша заплакала. Гера подошел к ней, обнял:

– Это все ненадолго, через месяц ты вернешься. Все будет хорошо. Давай, надо ехать!

– А моя собака? – растерялась Маша. – Можно Мухтара взять с собой? Я не поеду без Мухтара!

– Ну что ты, куда с собакой… – сказал Давид. – Оставь собаку нам, мы присмотрим. Скоро вернешься и заберешь.

Машино последнее воспоминание о доме – беседка во дворе, цветы в палисаднике, окна ее комнаты и любимый Мухтар.

Когда они сели в машину Давида, Мухтар заволновался, заскулил. Маша отвернулась, чтобы ничего не видеть. Машина тронулась. Не выдержав и посмотрев, Маша увидела, что Мухтар бежит за машиной, и разревелась. Давид остановил машину: «Гера, иди, отведи собаку к нам домой. Я сам их отвезу».

Гера молча вышел и направился к Мухтару.

В дороге молчали. Только Ирина с горечью сказала: «Вот ведь – бежим из родного города, как воры! И ничего с собой не взяли – так, альбом с фотографиями, документы…» Маша злилась на Давида. Ей вдруг подумалось – а что, если родители Геры под предлогом заботы о ней с матерью решили спровадить ее подальше, чтобы разлучить с Герой?

В Пицунде на причале Ирине стало ясно, что Давид оказал им большую услугу, – желающих уехать было куда больше, чем посадочных мест. Люди в отчаянии рвались к забитому катеру, куда уже никого не пускали. У Маши появилась надежда – может быть, их не пустят? Но Давид помахал кому-то рукой, и по трапу спустились два матроса.

С Давидом Маша простилась сухо. А он обнял ее на прощание:

– Ну же, дочка… Все будет хорошо! Я еще спою на вашей с Герой свадьбе!

Матросы провели Машу с Ириной на катер. Так Маша и запомнила на всю жизнь – причал, толпа отчаявшихся людей, исчезающий вдали берег.

Позже она узнала, что уже скоро выехать из Абхазии стало очень сложно, для многих – попросту невозможно.

Впоследствии она много раз задавала себе вопрос: что было бы с ними, если бы они с матерью остались в Сухуми? Но ответа Мария не знала. Она знала только, что многие ее знакомые погибли в войну. Кто был убит, кто умер от болезней и голода.

Родственники в Ростове Ирине с Машей были не рады – на первое время приютили, но быстро дали понять, что беженцам нужно рассчитывать на себя. Помыкавшись в Ростове, в конце сентября уехали в Воронеж – Ирину пригласила к себе подруга детства, но в Воронеже тоже не задалось (ни работы, ни квартиры – как жить?), в общем, и там надолго не задержались. Их печальная одиссея закончилась в небольшом подмосковном городке, куда их позвала дальняя родственница Ирины, откликнувшаяся на ее отчаянный звонок. Там и осели.

Мать устроилась учителем в школу, Маша – в больницу санитаркой, быстро получили комнату в педагогическом общежитии; они уговаривали себя, что все это временно, старались держаться. Больше всего Маша переживала за то, что от Геры не было вестей. Она написала ему много писем, но Гера молчал. Маша пыталась звонить тем редким сухумским знакомым, у кого были домашние телефоны, – но дозвониться не получалось, связи не было. Уже в Подмосковье она пошла на почту и заказала разговор с Сухуми «с уведомлением» – Геру должны были вызвать на переговорный пункт; но когда в означенный час она пришла на почту, ей сказали, что разговора не будет по причине того, что вызываемый абонент не явился.

– А почему не явился? – спросила Маша упавшим голосом.

Пожилая женщина в почтовом окошке сочувственно посмотрела на Машу и вздохнула:

– Кто ж его знает…

Позже Маша отправила Гере еще десять приглашений на переговоры – в пустоту.

В конце октября Маша подумала, что заболела – ее тошнило, рвало.

Взглянув на бледную дочь, Ирина испугалась:

– Маруся, что с тобой? – и вдруг изменилась в лице. – Ты что… беременна?!

Маша охнула – их с Герой лето любви, звезды над пляжем, море с его приливами – отливами… И вот – ребенок.

Она успокаивала мать:

– Ребенок – это же всегда к счастью! Тем более от любимого человека!

Мать залилась слезами:

– Какое там счастье! Не такой жизни я для тебя хотела, Маруся. Да и где он, твой любимый человек?

– Мам, скоро все наладится, вернемся домой, мы с Герой поженимся. А как ты думаешь, кто будет: мальчик или девочка?

– Что мне думать, – вздохнула Ирина, – ты и думай. Сами живем – перебиваемся, а тут еще ребенок! – Она оглядела их обшарпанную комнату. – Разве можно ребенка в такие условия?

Да, жили тяжело, если не сказать – нищенствовали. Ведь ничего – ни одежды, ни посуды, ни мебели, все оставили в Сухуми, когда уезжали. А те накопления, что были у матери, быстро потратили. Ирина переживала, места себе не находила, считала, что их просто выбросили из жизни. На Машу порой тоже накатывала обида на окружающих, ни на кого-то конкретно, а так – на всех; здесь, в России, люди открывают для себя вкус сникерса и «райское наслаждение Баунти», вкладываются в «МММ», строят планы на будущее, и никому нет дела до того, что где-то идет война и гибнут люди. А главное, здесь ни с кем нельзя было об этом даже поговорить – никто бы ее не понял. Какая война? Вторая мировая закончилась в сорок пятом! А про другие войны здесь ничего не знали. «Или не хотели знать!» – жестко добавляла мать.

Вскоре Ирина стала болеть, ей пришлось уйти из школы. Прозябали на Машину жалкую зарплату. Иногда Маше казалось, что она живет только ради будущей встречи с Герой. Если бы не ее беременность, она бы давно все бросила и поехала туда – к нему; даже если бы это было невозможно, она все равно бы смогла – добралась, доплыла, преодолела все расстояния и пределы, туда – в тот цветущий, благоуханный город у моря. Любой ценой. Но куда ехать? Беременность проходила тяжело – Маша дважды лежала в больнице на сохранении, а когда родилась Таня, стало еще тяжелее. Маше приходилось работать, заниматься ребенком (молоко почти сразу пропало – нужно было доставать смеси), а когда Тане исполнился год, стала умирать Ирина.

Маше казалось, что мама заболела от тоски, и эта тоска съедает ее изнутри. Она постепенно, как свеча, угасала. Долгое, печальное угасание – Ирина истончалась, бледнела. Врачи говорили – сердце, но Маша чувствовала, что мама просто устала. В этой почти невесомой женщине от прежней Ирины остались только глаза и улыбка. Да, вот что удивительно – улыбка. И умерла она с улыбкой.

В тот день Маша попросила девчонок со своей работы прийти к ней домой.

– Зачем? – спросила медсестра Нина Завьялова.

– Поставить гроб на табуретки, – сказала Маша. – У меня мама умерла.

Из больницы пришли три девочки и помогли Маше поставить гроб на расставленные в центре комнаты табуретки (похороны должны были состояться на следующий день). Нина Завьялова в тот вечер осталась с Машей (за что Маша ей будет всю жизнь благодарна). Так они и сидели вдвоем до утра; в кроватке спала маленькая Таня, а в соседней комнате стоял гроб. Нина предложила Маше выпить водки: может, так станет легче? Маша отказалась – она не хотела, как легче. Пусть будет хуже. Больнее. Так честнее.

После смерти мамы Маша в одночасье стала Марией. Все просто: пока живы родители, мы остаемся детьми, сколько бы лет нам ни было. После их смерти мы навсегда взрослеем.

В то время она жила ожиданием вестей из Сухуми. Как только связь с Сухуми появилась, Мария стала звонить всем сухумским знакомым. Бесполезно – длинные гудки, как будто в городе никого не осталось.

Наконец ей удалось поговорить с соседями, которые жили на ее улице. И она услышала то, что перевернуло ее жизнь, словно снаряд той войны догнал ее только сейчас.

– По фамилиии Качарава? Никого из их семьи нет…

– А Гера?! – крикнула Мария.

– И Геры нет…Убили Геру.

После этих слов у Марии все поплыло перед глазами.

Через неделю она найдет в себе силы позвонить еще раз, чтобы спросить, где похоронили Герину семью. Бывшие соседи ответят, что не знают. «Тогда время такое было – хоронили, где придется, дочка».

И все – после этого жизни не стало. Порой Марии казалось, что ее, как покойную Ирину, съедает изнутри тоска. Но она должна была жить, потому что нужна была Тане. А потом… У нее появился Алексей.