Читаем без скачивания Синий аметист - Петр Константинов

— За кем была погоня?

— За двумя русскими… Они убежали…

— Кто это тебе сказал?

— Да с утра все их ищут…

Оба умолкли. Мужчина наклонился к углям, выкатил обгоревшим сучком две картофелины, взял в ладони, сдул с них золу и положил перед Грозевым.

— Возьми… — сказал он. Потом спросил: — Тебя били?

— Нет, — ответил Грозев, — я упал… — Протянув руку, он взял картофелину и начал очищать кожуру.

Пронесся порыв ветра, угли засветились ярче.

Грозев медленно съел картофелину. Другую положил в карман пиджака. Потом сказал:

— Пора идти… Ты знаешь самый короткий путь до Хаджи-Элеса?

Мужчина покачал головой.

— Дорога туда далеко отсюда… По ту сторону реки… И повсюду полно стражников. Привезли из Карабунара и охотников с собаками. Которые недавно лаяли, белые, — это ихние… — Он посмотрел на жену.

Потом наклонился к костру и выкатил из золы все картофелины. Дал детям и старику по одной, несколько положил в мешок, а три самых крупных протянул Грозеву.

— Зачем тебе сейчас идти, — сказал он. — Ложись на циновку, поспи… Завтра пойдешь…

Грозев взглянул на женщину. В глазах ее застыл страх.

— За рекой есть села? — спросил он.

— Нет, — ответил мужчина, затем добавил: — Там тоже полно солдат… Сегодня весь день рыскали по дорогам.

Мужчина встал, постелил циновку.

— Ложись, — повторил он. — Зачем идти сейчас… — И вернулся к костру.

Грозев взвесил все «за» и «против». Если он попытается уйти сейчас, невольно может причинить зло этим людям. Лучше остаться переночевать здесь, а на рассвете тронуться вверх по течению реки.

— Положи на циновку детей, — сказал он. — Мне и так хорошо…

Он просунул ноги под сухие стебли кукурузы и, подперев голову рукой, стал смотреть на догорающий огонь.

До какого-то момента он видел тени людей, темное небо, но потом усталость взяла свое. Он почувствовал, что глаза его слипаются. Нащупав пистолет в кармане, опустил голову на землю и забылся беспокойным сном, который то и дело прерывали то вой ветра, то лай собак, то неясные голоса людей. И, может, поэтому сразу ощутил тревожное прикосновение к плечу.

— Вставай!.. Стражники!..

Грозев вскочил. Над ним склонился мужчина. Костер погас, небо на востоке посветлело. Женщина напряженно вглядывалась в серый полумрак.

И тогда Грозев увидел всадников, объезжавших костры с горящими факелами в руках. Слышались тревожные голоса, плакали дети.

Грозев оглянулся. Шагах в двадцати от него находился береговой обрыв, за ним начинались заросли камыша.

Он нагнулся и, преодолев в несколько прыжков это расстояние, скрылся в камыше.

Стражники доехали до конца крестьянского лагеря, остановились, затем поскакали к костру.

— Тут они были? — спросил по-турецки грубый голос. Это был крупный сержант в расстегнутом кафтане со злым лицом, которое в полумраке казалось еще более мрачным.

— Тут, тут… — ответил кто-то угоднически. — Один из них был. Но прошло много времени, пока Палангоз меня нашел, чтоб сказать.

Подъехали еще всадники. Пламя факелов казалось лимонно-желтым на фоне светлеющего неба.

Сержант заложил руки за пояс. Грозев увидел, как встали сперва мужчина, потом женщина, прижавшая к себе двух детей. Третий спал у ног старика.

Турок оглядел всех по очереди.

— Кто здесь хозяин?… Ты, старый хрыч?

Старик смотрел на него, сидя на земле.

— Встань, сволочь!.. — сержант ударил его бичом. — Что вылупился? — Размахнувшись, хлестнул еще раз по лицу. Толстая воловья жила оставила кровавый след. Старик поднял руки, защищаясь.

— Встань!.. — заревел сержант. Сын бросился к старику-отцу. Один из стражников лягнул его в грудь. Женщина взвизгнула. Сержант размахнулся и хлестнул ее бичом.

— Где русский, собаки?… Говорите, где?… — Он наклонился в седле. — Душу из вас вытрясу! Говорите!..

Грозев оглянулся. За камышом шла полоса песка, за ней начиналась река. С высокого берега, где сейчас находились турки, местность хорошо просматривалась.

— И они его накормили, говоришь? — обернулся сержант.

— Так говорит Палангоз, — ответил тонкий голос.

— Хлеба у вас нет, картошки нет, а разбойников кормите, а?… Где он, говорите!.. — снова взревел сержант.

Потом, выхватив факел у одного из стражников, поднес его к бороде старика. Седые редкие волосы вспыхнули. Старик вскочил, вытер рукой опаленную бороду. Но не смог устоять на своей деревяшке и опустился на колени.

Глаза сержанта свирепо вращались в орбитах. Он натянул узлу. Конь сделал несколько неуверенных шагов и остановился перед мужчиной.

— Ты знаешь, кто такой сержант Сабри, а? — процедил турок сквозь зубы. — Знаешь, скольких я отправил на тот свет?… Откроешь, собака, рот или я тебе его открою?…

В свете факелов Грозев увидел лицо мужчины. Оно было бледно, но выражало не столько страх, сколько ненависть. По спине Грозева пробежали мурашки.

Мужчина молчал, потом медленно произнес:

— Никто сюда не приходил… Нечего напрасно мучить людей…

— Врешь, собака!.. — прервал его сержант. — Врешь!..

Конь отпрянул. Но сержант продолжал искать жертву, над которой можно было бы поглумиться. Он снова приблизился к старику. Наклонившись, схватил его за грудки, рявкнул прямо в лицо:

— Говори, старый вампир, где русский?… Говори!..

Стало уже совсем светло. Минуты две царила полная тишина. Старик пытался вырваться из рук сержанта. В тишине ясно прозвучал глухой старческий голос:

— Чтоб тебя убил господь!..

Сержант понял проклятие, отшвырнул старика, тот упал. Выхватив из кобуры пистолет, сержант выстрелил ему в пах. Старик согнулся пополам и протяжно завыл.

Грозев в ужасе смотрел на все это. Он уговаривал себя во что бы то ни стало сохранить самообладание. Но был ли сейчас в этом смысл? В голове у него все смешалось — незнакомые люди, стоящие перед турком на гарцующем коне, залпы русских орудий возле Джуранли, лицо Рабухина, бешеная скачка по темному полю — и он медленно выпрямился, как зверь перед прыжком.

— Говорите, собаки!.. Убью! — хриплым от ярости голосом орал сержант. — Говорите!..

Снова воцарилась тишина, слышен был лишь далекий скрип телег. Пистолет прыгал в руке турка. Вдруг турок бешено крикнул:

— Убирайтесь!.. Убирайтесь все!.. Ну?…

Женщина схватила малыша, взяла за руку старшего. Посмотрела на мужа. Он медленно повернулся, наклонившись, поднял с земли мешок с картошкой и, взяв за руку самого старшего, быстрым шагом пошел по полю.

Прогремел выстрел. Мужчина качнулся вперед, будто споткнулся, присев на корточки, схватился за бедро. Двое старших детей побежали в разные стороны. Женщина кинулась к раненому мужу. Малыш растерянно оглянулся, потом заплакал и заковылял по стерне — полуголый, в одной короткой рубашонке, повизгивая, как щенок. Побелевший от злобы сержант, утратив над собой всякий контроль, поднял пистолет и нажал на спуск. Но пистолет дал осечку. Малыш, плача, бежал по полю, прыгая по комьям земли.

— Собачье отродье… — выругался сержант и, перезарядив пистолет, вновь поднял его.

И тогда раздался выстрел. Турок склонился к шее коня, будто хотел его обнять, и медленно сполз вниз, к ногам спокойно стоявшего животного.

Грозев был как в дурмане и не сразу понял, что это стрелял он сам.

— Убили сержанта!.. — истошно завопили двое из всадников и поскакали прочь от берега. — Сержанта убили!..

— Спускайте собак!.. — кричали по-турецки. — Зовите сюда людей!.. Он вон там, в камыше!..

Грозев повернулся, бросился в заросли камыша и помчался к реке. Выскочил на песок, понесся стрелой к воде.

— Вон он!.. Держи его!.. — послышалось у него за спиной. Трое турецких всадников устремились за ним в погоню.

Грозев бросился в воду и поплыл к противоположному берегу. Река здесь делала поворот, образуя глубокую, тихую заводь.

Пули Шлепались в воду рядом с Борисом. Он плыл под водой, лишь время от времени выныривая на поверхность, чтобы набрать в грудь воздуха. Усталость навалилась камнем, он плыл с трудом. На середине заводи снова вынырнул. Сзади стреляли. Он оглянулся. Желтый обрыв и серое небо слились в одно.

Набрав в легкие как можно больше воздуха, он нырнул. Там, где он погрузился, на воде появились и стали лопаться белые пузырьки. Вскоре поверхность ее успокоилась, стала такой же гладкой, как прежде.

— Все, каюк… — произнес один из турок и сплюнул.

Затем все трое повернули коней и поскакали на восток — туда, где сквозь пыль суховея и дым горящих нив двигались вереницы людей.

Часть третья

1

Уже третий день стояла пасмурная погода. Похолодало, деревья во дворе тревожно шумели.