Читаем без скачивания Кража с обломом - Дарья Калинина

А если даже и не избавился, то все равно сможет заявить, и будет прав, что такие перчатки можно найти у каждого десятого жителя земли.

По виду Доронина можно было смело утверждать, что я насыпала изрядную толику соли на его раскрытую душевную рану.

— Но у него должен быть мотив, — возразил он. — И если у подозреваемого, которого вы нам все не хотите указать, будет наличествовать мотив и возможность совершения преступления и, наоборот, не будет приличного алиби, его смело можно считать виновным.

Мне его фраза относительно того, что «вы не хотите назвать какое-нибудь лицо, бывшее у вас на подозрении», показалась несколько странной. Стало быть «вы» — это мы с Маришей! А я-то тут при чем?

Почему это я должна придумывать в угоду Доронину каких-то мифических знакомых, которые могли иметь зуб на Маришу. Допустим, придумывать-то особо и нечего, почти каждый ее знакомый по какой-либо причине имел на нее зуб, но не такой, чтобы решиться на смертоубийство ее любовников.

Разве что предположить, что жертвой должна была стать Мариша, а не застав ее дома, кипящий злобой убийца выместил свою ненависть на первом попавшемся под руку человеке. Но не два же раза подряд!

— Какие меры безопасности предприняли? — поинтересовался Доронин.

Хорошенькое дело, это он у нас спрашивает! Мы с большим основанием могли спросить у него то же самое. И к тому же прошло уже целых четыре дня, а он только сейчас соизволил побеспокоиться о нас.

Да если бы мы не мотались по Москве как угорелые, может быть, кого-то из нас уже давно в живых не было. Потому как милицию только сейчас осенило, что неплохо бы как-то нас оградить от опасности.

Зачем я-то ввязалась в это дело?

— Мы переехали жить к Марише, поменяли замки и заодно поменяли дверь. Сделали все, что в наших силах, — дружно заверили мы Доронина.

Ему явно не показалось, что переезд к Марише — это удачная идея, он бы, конечно, предпочел, чтобы мы отправились жить ко мне, а он бы с чистой совестью смог отправить наше дело в долгий ящик.

Ну уж нет!

— Будем надеяться, что убийца снова придет туда, — на редкость двусмысленно изрек Доронин. — Кстати говоря, ваш последний пострадавший утром пришел в себя и пожелал сделать заявление.

— Какое? — хором спросили мы его.

— Он заявил, что на него напали, когда он еще только звонил в дверь. Подкрались сзади и оглушили. Примет и вообще чего-либо он не помнит, но требует, чтобы мы нашли его обидчика. Намекает, что им могла быть сама хозяйка квартиры, так как она является очень неуравновешенной особой и неоднократно угрожала ему безо всякого с его стороны повода. По этому заявлению хочу спросить у Марины, не состояла ли она когда-нибудь на учете в психоневрологическом диспансере?

— Что?! — взорвалась Мариша. — Да как этот урод смеет так меня подставлять? Сроду я не числилась среди психов, уж если кто и псих, так это сам Рудик. Скажите, станет нормальный человек ходить по пятам за девушкой и клясться ей в вечной любви и при этом совершенно плевать на то, что девушке он не только безразличен, но даже неприятен?

— Так вы признаете, что пострадавший был вам неприятен? — обрадовался Доронин.

— Конечно, неприятен, но если бы я задумала его убивать, да если пошло на то, если бы я задумала их всех убивать, то пригласила бы для этой цели в какое-нибудь уединенное место, как я уже говорила.

Хотя бы потому, что терпеть не могу убираться, а после всех этих убийств мне пришлось уже три раза делать генеральную уборку.

— Тем не менее он настаивает на том, что вы очень даже могли быть виновны в покушении на него. А других подозреваемых он не называет. Конечно, я не стал бы вас арестовывать на основании его слов, так как отлично помню, что в это время вы обе были со мной и группой захвата.

При этом он помрачнел. Видимо, ему не давала покоя мысль, что его время и время его коллег было потрачено попусту. А может быть, жалел, что согласился помочь нам, а не послал подальше. Ведь тогда он мог бы с чистой совестью утверждать, что мы, расстроенные, пошли домой и там отыгрались на Рудике.

— Он еще в больнице? — хмуро спросила Мариша.

— А где же ему еще быть? Он пока самостоятельно передвигаться не может, головокружение и слабость, как уверяет его врач, очень сильные.

— Вы не возражаете, если мы с ним потолкуем лично?

— Пожалуйста, — легко согласился Доронин. — Только, ради бога, не бейте его больше ничем тяжелым по голове, как бы вам этого ни хотелось. Потому что, боюсь, в следующий раз вам это с рук не сойдет.

— Никто его и не бил! — завопили мы с Маришей.

— Слышал, слышал! — замахал на нас руками Доронин. — Идите уже.

В больнице дежурила та же самая сестричка, которая присутствовала при нашем прошлом визите к Рудику. Дину мы в этот раз с собой не взяли, нельзя же в самом деле так бессовестно третировать бедное животное. Но медсестра все равно попросила оставить наши сумки в коридоре. Еле удалось ее убедить, что мохнатый тропический плод у нас в сумке, который нам просто чудом удалось купить в одном маленьком магазинчике неподалеку отсюда после того, как мы его безуспешно пытались приобрести в Елисеевском магазине и фруктовом отделе Пассажа, совершенно безвреден и уж точно не будет виснуть на шторе. Она с большим сомнением осмотрела плод и сказала, что так и быть, мы можем пройти, но она лично слагает с себя всю ответственность за дальнейшее.

Палату Рудику почему-то выделили одноместную. Подозреваю, что за те несколько часов, которые прошли с момента его возвращения в мир сей, он настолько всем надоел, что врачи выделили ему отдельную палату, только чтобы он не нервировал остальных пациентов. Никому бы не понравилось, если бы вдруг в отделении резко возросла кривая летальных случаев, а это было более чем вероятно, так как я сама после нескольких минут общения с Рудиком чувствовала себя совершенно больной. А что говорить про людей, которые и до появления Рудика чувствовали себя не слишком хорошо? Они просто бы коньки отбросили.

— Только я тебя умоляю, не бери ничего из передачи, а то он такой жадина, что наверняка расстроится, если даже сам угостит. В общем, ни за что ничего не бери, хорошо? — взмолилась Мариша перед тем, как войти к Рудику.

— Пить хочется, — пожаловалась я.

— Мне самой хочется, но что делать, если он такая скотина?

И затем с максимально умильной физиономией и таким же голосом она произнесла, уже протискиваясь в дверь:

— Рудик, ты здесь?

— А где же мне быть? — раздался гнусавый голос из-под бинтов. — Где мне быть, если я едва ноги не протянул по твоей милости? Явилась позлорадствовать?

— Ну что ты, Рудик, — явственно скрипнув зубами, но по-прежнему улыбаясь, произнесла Мариша. — Мы решили тебя проведать и даже принесли тебе твои любимые фрукты. Даже этот лохматый, который ты больше всего любишь, тоже нашли, он у них последний оставался, так мы у троих соискателей его отбили, чтобы тебя порадовать.

— С чего это такая забота? — последовал подозрительный вопрос.

— Ну ты же мне не чужой, мы с тобой давно знакомы, — помявшись, признала Мариша. — И потом, ты пострадал прямо у меня в квартире, поэтому я чувствую некоторую за тебя ответственность.

— Да? — очень ехидно спросила эта крайне гнусавая личность. — Что же ты раньше ее не чувствовала? Когда я собирался кончать самоубийством, ты никакой ответственности не чувствовала, а, наоборот, всячески поощряла меня.

— Когда я тебя поощряла? — воскликнула шокированная Мариша. — Опомнись, что ты говоришь?

— А разве ты не помнишь, как ты мне говорила:

«Ну и вешайся сколько влезет! Думаешь, я заплачу?» — прокричал Рудик со своей больничной койки.

У Мариши отвисла челюсть, и несколько минут она приходила в себя, прежде чем сообразить, что от нее ждут реакции.

— Но ты должен отметить, что мой метод оказался действенным, раз ты до сих пор жив, — возразила она. — Я вовсе не хотела, чтобы ты кончал с собой, поэтому так и говорила, что не расстроюсь, мол.

— А на самом деле? — воодушевился Рудик.

— Скушай лучше своих фруктов, — посоветовала ему Мариша, выгружая из пакета все наши дары.

Они, это признал даже вечно всем недовольный Рудик, представляли собой солидную горку на тумбочке возле его кровати и стоили нам с Маришей кучу денег, которую я предлагала истратить с большей пользой, то есть на себя.

— Попробуй же свой любимый, — подбадривала Мариша Рудика, видя, что тот колеблется, не зная, с чего начать.

— Вообще-то я хотел соку, но раз ты советуешь…

И Рудик протянул свою волосатую руку к не менее волосатому фрукту, который казался точным ее продолжением, очистил его от шкурки и умял весь целиком. А фрукт тянул на полкило, даже без косточки. Я только радовалась, что он не стал предлагать нам угоститься, потому что выглядел фрукт отвратительно, почти так же отвратительно, как и назывался. Но Рудик счел, что все в порядке, и даже повеселел.