Читаем без скачивания Как творить историю - Стивен Фрай

В 1914, в самом начале Первой мировой войны, Глодер вступил рядовым в 16-й Баварский резервный пехотный полк – поступок, сильно огорчивший мать Рудольфа и удививший многих его друзей. В собственном рассказе Глодера о его опыте военной поры («Kampfparolen», Munich,[141] 1923; «Fighting Words» trans. Hugo Ubermayer, London,[142] 1924), подлинном шедевре показной скромности и чарующей самоидеализации, утверждается, что он стремился сражаться плечом к плечу с простыми немцами. Не приходится сомневаться, однако, что поступи Глодер офицером в какой-либо из полков пофешенебельнее, а любой из них с удовольствием принял бы в свои ряды кадета, обладавшего такой внушительной подготовкой, он никогда не добился бы успеха столь беспримерного – головокружительной карьеры, позволившей ему подняться от рядового пехотинца до штабного майора, получив попутно, среди прочих наград, Железный крест 1-го класса, рыцарский, с дубовыми листьями и алмазами.

Я на миг опустил книгу и вперился взглядом в стену. 16-й Баварский резервный пехотный полк. Полк Листа. Полк Гитлера.

Германия, в которую Глодер возвратился в конце 1918, после подписанного 11 ноября перемирия, была страной, раздираемой политическими волнениями. Выступая в роли Vertrauensmann[143] полковника Карла Мейра из отдела пропаганды Баварской армии и получив предписание приглядывать за десятками правых и левых организаций, почти ежедневно возникавших в политическом вакууме, оставленном неудавшейся Мюнхенской революцией апреля 1919, Глодер в сентябре того же года посетил собрание крайней ультраправой фракции, Deutsche Arbeiterpartei, Немецкой рабочей партии, основанной и возглавляемой Антоном Дрекслером (см.), 36-летним инструментальщиком железнодорожной сортировочной станции. Глодер увидел в насчитывавшей менее пятидесяти членов ДАП с ее на первый взгляд противоречивой смесью антимарксистского социализма и антикапиталистического национализма в точности те ингредиенты, которые считал необходимыми для создания партии народного единства. В течение шести месяцев Глодер оборвал все официальные связи с Reichswehr,[144] уволился из пропагандистского отдела Мейра, вступил в ДАП, сместил ее «Национального председателя», агитатора «Общества Туле» Карла Харрера (см.), и, оттеснив самого Декслера, принял на себя всю полноту власти, как Führer, или вождь партии.

В 1921 он добавил к официальному названию ДАП слово Nationalsozialistisch.[145] Несмотря на ненависть к социализму и рабочим союзам, Глодер сознавал необходимость привлечения в свою партию простых рабочих, которые в противном случае могли бы увлечься марксизмом и большевизмом. Вследствие звучания произносимых по-немецки первых четырех букв ее названия, НСДАП быстро получила повсеместно принятое прозвище «Наци» и объявила Hakenkreuz, или свастику, своим единоличным символом – к немалому неудовольствию прочих правых группировок, которые еще с предыдущего столетия использовали ее в своих публикациях и на уличных знаменах.

Основными талантами, проявленными Глодером в те ранние дни партии, были таланты организатора и демагога. Тогдашние его соперники отмахивались от Глодера, прославившегося тем, что у него всегда имелась наготове едкая шутка, однако он обладал способностью обращать и такие обидные клички, как «Gloder, der ulkige Vogel»[146] или «Rudi der Clown»,[147] в оружие для риторических нападок на своих врагов. Нет, однако, никаких сомнений в том, что именно личное обаяние принесло ему немалое число друзей и породило приток новых, происходивших из всех слоев общества, членов партии, приток, обратившийся в начале 1920-х в подлинное наводнение. Наделенный от природы приятной внешностью, выправкой спортсмена и улыбкой кинозвезды, Глодер обладал и вошедшей в легенду способностью вызывать восхищение и доверие в тех, кто был по самой природе своей его политическими противниками. Представители промышленных и военных кругов верили ему, обыватели относились к нему с обожанием и завистью, а женщины всей Германии (и не только ее) открыто перед ним преклонялись.

Что касается организационной стороны дела, он разбил свою уже оперившуюся партию на секции, коим надлежало заниматься вопросами, которые Глодер считал насущными для ее дальнейшего роста, а когда настанет время – и для дальнейшего роста самой Германии.

Огромное значение для привлечения в партию новых членов имела пропаганда, и потому столь своевременным оказалось появление в ней Йозефа Геббельса (см.), воспитанного в строгих католических традициях и получившего хорошее образование уроженца Рейнской области, признанного из-за его изувеченных полиомиелитом ног непригодным к воинской службе. Страх перед тем, что в нем увидят «буржуазного интеллектуала», и чувство своей физической неполноценности подтолкнули Геббельса к созданию сентиментального мифа светловолосой нордической чистоты и мужественных спартанских добродетелей. Рудольф Глодер был для Геббельса физическим, духовным и интеллектуальным воплощением всех этих арийских идеалов, и с первой же их встречи значительный ораторский дар Геббельса и его прирожденная, современная хватка во всем, что касалось использования кинохроники и радио, были полностью отданы в распоряжение Фюрера.

Пропаганда являлась для Глодера средством достижения и сохранения политической власти, однако с ходом времени у него сложилось убеждение, что почти равное ей значение имеют научные и технические новшества. Проглотив свой врожденный антисемитизм, Глодер лез вон из кожи, обхаживая физиков Геттингенского университета и иных выдающихся научных центров, которые во всем, что касалось атомной и квантовой физики, шли на голову впереди аналогичных, находящихся за пределами Германии институтов. Глодер верил, пророчески, как выяснилось в дальнейшем, что лояльность научного сообщества имеет для будущего Германии важнейшее значение. Эта твердая вера шла вразрез с инстинктами таких идеологов, как Дитрих Эккарт, Альфред Розенберг и Юлиус Штрейхер (см., см., см.), и даже его близкого друга Геббельса, считавшего, подобно другим, что «еврейская наука» способна лишь замарать новую Германию. Дитрих Эккарт, строка из поэмы которого «Deutschland Erwache!»[148] стала первым лозунгом НСДАП, помог найти средства для приобретения «Völkischer Beobachter»,[149] официального органа НСДАП, однако поссорился с Глодером из-за того, что счел тактику вождя в отношении евреев слишком мягкой, отчего эти двое не разговаривали друг с другом до самой смерти Эккарта, наступившей в 1923 году. На похоронах Эккарта Глодер пожаловался Геббельсу на то, что Эккарт так и не сумел понять одного – напугать евреев слишком рано значило бы совершить тактическую ошибку. («An Anfang», Rudolf Gloder, Berlin,[150] 1932; «My Early Life», trans. Gottlob Blumenbach, New York,[151] 1933). Глодер готов был использовать антисемитизм в качестве лозунга, позволявшего объединить рабочих, однако не ценой утраты таких жизненно важных ресурсов, как еврейские ученые и банкиры. На тайных совещаниях, которые он в первые свои годы проводил с представителями еврейской общины, совещаниях, о которых не ведали даже самые доверенные его сторонники, Глодеру удалось убедить видных евреев в том, что антисемитизм его партии – это всего лишь публичная поза и что немецким евреям следует опасаться его в мере гораздо меньшей, нежели марксистов и прочих правых партий. В те ранние дни третьим пунктом политической программы Глодера была организация внутреннего кадрового состава партии, безжалостным руководителем которого стал Эрнст Рём[152] (см.), использовавший насильственные методы уличных боев для устрашения противников партии и разгона демонстраций левых. Эти незаконные отряды, состоявшие из бывших военных и неквалифицированных рабочих, вызывали у либеральных интеллектуалов той поры страх и презрение, однако Глодеру удавалось частным порядком дезавуировать и резко осуждать – перед теми, в ком он нуждался, – жесткие методы своей партии. Он поддерживал личную дружбу со многими писателями, учеными, интеллектуалами и промышленниками, которым нацизм представлялся чумой, и, по-видимому, смог убедить их в том, что тактика Рёма, второго в партии человека и личного заместителя Глодера, им же самим и назначенного, есть временное средство, цена, которую необходимо заплатить за победу над коммунизмом.

Глодер постоянно и помногу разъезжал по свету, посещая Францию, Британию, Россию и Соединенные Штаты и широко используя свою лингвистическую одаренность и обаятельные манеры. Хотя в течение этих четырех лет (1922–1925) партия нацистов и не выходила ни на какие выборы, она разрослась настолько, что стала третьей по численности партией Германии, уступая лишь социал-демократам (см.) и коммунистам, – реальной силой, с которой нельзя было не считаться. Поездки Глодера за границу, его красный аэроплан «Фоккер» (не отличающаяся особой тонкостью игра на повсеместной популярности барона фон Рихтгофена, на родство с которым он также впоследствии претендовал) должны были продемонстрировать и миру, и самой Германии, что он – разумный, цивилизованный человек, человек культурный, государственный деятель, заслуживающая доверия фигура мировой сцены. Тем иностранным политикам, которые его принимали (а таких было немало), Глодер говорил, что не поведет свою партию на выборы до тех пор, пока не увидит возможность изменить к лучшему условия Версальского мирного договора (см.). Это позволило ему обойти социал-демократов, наладить крепкие связи с политическими воротилами Европы и Америки и приобрести известность на международной арене в то время, когда Германия еще оставалась страной, почти полностью занятой лишь своими заботами, продолжавшей переживать позор военного поражения и навязанного ей мира. За эти годы странствий Глодер успел сняться в немом голливудском фильме, заработать репутацию оратора и острослова («The Public Speaker», Hal Roach,[153] 1924), поиграть в гольф с принцем Уэльским (см.), потанцевать с Джозефиной Бейкер[154] (см.), взобраться на Маттерхорн и обзавестись множеством друзей и союзников, оказавшихся чрезвычайно полезными в последующие годы.