Читаем без скачивания Меч эльфов - Бернхард Хеннен

Судорога острым ножом вонзилась в икру ноги. Люк оттолкнулся от дна озерца. Разжал ладонь, в которой был камень: между пальцами потек бледный свет.

Отфыркиваясь, мальчик выплыл на поверхность озера и, постанывая от боли, выбрался на берег. Воздух был полон пляшущих мотыльков. Почти ничего не было видно.

Люк нащупал флягу. Наполнил ее, а затем побежал, преследуемый мотыльками. Точнее сказать, похромал, потому что режущая боль судороги все еще не отпускала его. Повязка на руке размоталась, и длинные льняные бинты свисали до земли.

У него стучали зубы. Холод никак не отпускал его. Ослепленный мотыльками, мальчик бежал к выходу из тоннеля.

Чьи-то лапки ощупывали его губы. Трепещущие крылья источали аромат цветочных лугов. Люк опасался сбивать насекомых. Ему казалось, что случится что-то страшное, если он убьет хоть одного мотылька, пусть даже по неосторожности.

Он отчетливо почувствовал невидимый барьер как раз перед выходом из тоннеля. Затем пестрые крылатые охотники за цветочной пыльцой наконец отпустили его и разлетелись по укромному саду. Солнце было подобно бальзаму. Медленно, как сосульки на зимнем солнце, оттаивало его тело.

В наполненных водой сапогах при каждом шаге хлюпала вода. Внезапно Люка охватила гордость: он ушел из Ланцака и выжил в первом приключении. Он взглянул на камень — теплый, цвета меда, совершенно гладкий.

— Люк!

Женщина-рыцарь сидела в стенной нише, отбросив одеяло, и грелась на солнце. Мальчик смущенно отвел глаза, не смея глядеть на нее.

— Что это за очередное чудо, король сада?

Люк не понял, о чем она говорит, и подошел к ней. Не смотреть на ее голые ноги не получалось, и он смущенно глядел на поверхность воды.

— Я принес тебе попить…

Она мягко коснулась его волос, и внезапно воздух снова наполнился мотыльками.

— Живая корона, — возбужденно сказала она. — Ты что же, святой? Что ты со мной сделал? Я должна была умереть. Я знаю… Видела, как умирали многие. Что ты за ребенок? — Она говорила с почтительным благоговением. — Ты посмотри на мою рану! Как это возможно? А теперь вот еще мотыльки.

Черные пятна исчезли с ее кожи. Там, где он разрезал бубон, теперь был тонкий шрам затянувшейся раны.

Люк почувствовал невероятное облегчение. Она останется с ним. Тень смерти ушла от нее. Они победили чуму. И он с благодарностью поглядел на статую белой женщины.

— Ты был очень одинок вчера ночью, — торжественно сказала Мишель. — Тьюред подарил тебе исцеляющие руки и в своей бесконечной милости решил сделать тебя своим инструментом. Моим спасителем. Моя жизнь была кончена. Мы называем чуму черной смертью, потому что никто из тех, у кого на теле выступают черные пятна, не выживает. Ты совершил чудо. Как святой.

Какой-то миг Люк хотел сказать ей, что принес пистолеты в жертву белой женщине и что он кто угодно, только не святой. Он — достойный проклятия язычник! Но больше всего на свете он хотел понравиться ей. Пистолеты были надежно спрятаны в нише за пьедесталом статуи. Мишель не найдет их, пока он не расскажет ей о тайнике. Если он сообщит ей, кому молился прошлой ночью, она оттолкнет его. Она ведь рыцарь, и ее жизнь посвящена борьбе с язычниками.

— Ты молчишь из скромности, — с улыбкой сказала она. — Я горжусь тобой.

Этого он вынести не мог. Он хотел понравиться ей, но замарал бы ее честь, если бы не сказал ей правду.

— Госпожа, не называй меня святым. Вчера я молился Тьюреду, да… А еще я молился белой женщине. И подарил ей свои пистолеты, чтобы она излечила тебя.

Охотнее всего он провалился бы сквозь землю, но в то же время был счастлив, что сказал это. Мальчик сжался в ожидании того, что теперь должно последовать. Она прогонит его. Или еще хуже…

Наступило молчание. С его волос на мощеную дорожку упала большая капля. Солнце пекло шею. Наконец он не выдержал и поднял взгляд. Она по-прежнему улыбалась.

— Прошлой ночью ты был, должно быть, очень одинок, — мягко произнесла она. — И в сильном отчаянии. А еще ты невероятно смелый. Я знаю немногих людей, кто способен противостоять искушению солгать. Может быть, ты и не святой… Но ты храбр и достоин уважения. Тьюред простит твои слабости. Он уже сделал это, потому что иначе меня бы здесь не было. Ты должен знать, что у языческих богов нет власти. Наши священники доказывали это на протяжении многих веков. Бог прощает тебя. Он увенчал тебя мотыльками и на твоем примере доказал свою чудодейственную силу.

Люк смущенно откашлялся, а затем рассказал ей о потайном источнике и о светящемся камне, который там нашел.

Мишель взяла камень и оглядела его со всех сторон.

— Свет во тьме, — сказала она наконец. — В этом тоже чувствуется божий промысел. Тьюред даровал тебе этот камень, чтобы ты вспомнил о нем, когда тьма и сомнение овладеют твоим сердцем. Во всем случившемся сегодня видится чудесное милосердие единого Бога. Ты избранный, Люк, только немногим людям Бог так отчетливо выказывает свою милость. И мне никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то был увенчан короной из мотыльков.

Мишель схватила его за плечи.

— Посмотри на мою рану! Она затянулась, хотя ты ее не зашивал. И она так хорошо зажила, как будто прошла уже целая неделя с тех пор, как ты вскрыл чумной бубон.

Теперь Люк не испытывал такого стыда, как тогда, когда осматривал ее рану. Если она столь непринужденно показывает себя, значит, не так уж и предосудительно смотреть на голую женщину. Может быть, она как женщина-рыцарь настолько далека от греха, что нагота для нее ничего не значит.

Люк поднял взгляд. Кровь опять прилила к голове. Он-то не далек от греха!

— Давай помолимся вместе, друг мой, — воодушевленно предложила Мишель, выбралась из ниши и встала рядом с ним на колени.

Люк тоже опустился на землю. Он удивлялся тому, что она все случившееся посчитала его заслугой. За то же самое Оноре осудил бы его как еретика. Но почему он должен сомневаться в словах Мишель? Ей ведь лучше знать, как Бог открывается людям. Может быть, он сомневается в себе, потому что он все-таки немножко язычник, верящий в силу белой женщины и слишком трусливый, чтобы довериться одному Богу. Это должно измениться! Он хочет стать таким, как Мишель! Больше никогда не станет он сомневаться в Тьюреде! Она права! Случилось два чуда.

Неловкий парикмахер

Проснувшись, Гисхильда обнаружила, что лежит в убогой комнате с побеленными стенами. Единственным украшением каморки служила картина, наполнившая ее ужасом: красное дерево с развесистой кроной без единого листка, нарисованное на стене напротив ее кровати.