Читаем без скачивания Три года без Сталина. Оккупация: советские граждане между нацистами и большевиками. 1941-1944 - Игорь Ермолов

Миссия находилась на полном самообеспечении, ее материальными вопросами занимался хозяйственный отдел, который имел в ведении свечной завод, магазин церковных принадлежностей, иконописную мастерскую. Все подразделения хозотдела приносили ежемесячный доход до 4000 рейхсмарок, которые расходовались на содержание сотрудников, ремонт храмов и иных зданий, канцелярские нужды[956].

В Орле было организовано Епархиальное управление, возглавил которое протоиерей Иоанн Макавеев, после революции бросивший священство и работавший сторожем. Усилия епархии получить правящего архиерея не увенчались успехом. Соответствующее обращение епархии в октябре 1942 г. к митрополиту Берлинскому и Германскому Серафиму (Ляде) с просьбой прислать в Орел епископа было удовлетворено Архиерейским синодом Русской православной церкви за рубежом, однако из-за противодействия немцев епископ в Орел так и не прибыл. Весь период оккупации области епархию возглавлял Иоанн Макавеев. Он развил бурную деятельность по возрождению православия. Так, им было подготовлено 25 законоучителей для обучения детей Закону Божию. 23 февраля 1942 г. в Богоявленском соборе прошло торжественное богослужение с участием более чем 200 детей и их родителей. В декабре того же 1942 г. при Епархиальном управлении открылась духовная школа для подготовки церковнослужителей[957]. Школы для обучения детей религии открывались повсеместно и в других областях РСФСР. Поддержка оккупационными властями религиозного воспитания молодежи была в ряде мест до того значительной, что учащиеся церковных школ не подлежали учету на бирже труда, получая продовольственные карточки через школы. Это было использовано частью населения как способ уклонения от обязательных работ. Так, в Пскове в открывшуюся при храме Святого Димитрия Солунского церковную школу в основном поступали юноши и девушки старше 14 лет, открыто объясняя свой выбор нежеланием работать на немцев. Узнав об этом, германская администрация дала указание бирже труда с осени 1942 г. взять на учет учеников школ старше 14 лет, в результате число учащихся в церковных школах Псковского района резко сократилось[958]. В г. Смоленске в 1943 г. по инициативе епископа Стефана (Севбо) для подготовки священнослужителей из мирян открылись пастырские курсы. В число их слушателей с целью обновления знаний зачислялись также священно– и церковнослужители, долгое время не служившие при со ветской власти. Преподавали на курсах как смоленские священнослужители, так и представители городской интеллигенции, в основном преподаватели Смоленского педагогического института. В программу курсов входили предметы: священная история Ветхого и Нового Завета (протоиерей Н. Шиловский), литургика и катехизис (протоиерей П. Беляев), церковнославянский язык (профессор Д. И. Абрамович), церковное пение (протоиерей Е. Люзлов), история церкви (профессор Д. П. Сошальский, бургомистр Смоленска Б. Г. Меньшагин), основное богословие (профессор А. Н. Мариинский), нравственное богословие (епископ Стефан). Программа курсов была рассчитана на три месяца – июнь, июль, август. Всего курсы провели один выпуск, составивший 40 человек[959]. В том же Смоленске к сентябрю 1942 г. на базе Успенского собора сформировался кружок интеллигенции, преобразованный 25 марта 1943 г. епископом Смоленским и Брянским Стефаном в Смоленский епархиальный комитет по религиозно-нравственному просвещению. Комитет возглавил сам епископ Стефан, а вошли в него как представители духовенства, так и интеллигенции: профессор богословия Д. И. Абрамович, профессор А. И. Колесников, профессор А. Н. Мариинский, профессор Д. П. Сошальский, писательница Е. В. Домбровская, инженер Виноградов и другие. К задачам комитета относилась религиозно-просветительская работа с использованием радио, газет, проповедей, концертов, издательское дело, создание библиотек, а также работа с детьми. Усилиями кружка, впоследствии – комитета, в течение октября 1942 – февраля 1943 г. по радио протранслировано девять докладов, в том числе: «Вера и знание», «Религиозные мотивы в русской поэзии», «Природа доказывает бытие Бога», «До чего довело нас безбожие»[960], в октябре 1942 г. был издан молитвослов тиражом в 15 тысяч экземпляров, издавался церковный календарь со статьями на духовно-нравственные темы, в июне 1943 г. вышла брошюра «О таинствах Святой Православной Церкви», в газетах помещено одиннадцать статей, в храмах после богослужений прочитано восемь докладов, при пяти храмах Смоленска открыты библиотеки[961]. Введение по инициативе комитета в школах Смоленска Закона Божьего с апреля 1943 г., если верить писательнице Е. В. Домбровской, нашло поддержку как самих учащихся, так и их родителей[962].

В этой связи правомерно признать за РПЦ заслугу в деле концентрации вокруг нее интеллигенции, что в условиях оккупации и прекращения работы вузов стало одним из немногих средств, пусть минимального, сохранения интеллектуального потенциала России.

В то же время немцы установили надзор за церковью, осуществляли который назначенные ими чиновники, преимущественно из белоэмигрантов. Так, за церквями Орловской епархии надзирал русский белоэмигрант Константинов, через которого проходили практически все вопросы церковной жизни, и даже резиновые печати каждой из церквей хранились под замком в столе у Константинова. Это лишало церкви всякой самостоятельности, что возмущало многих священников, вынужденных, однако, в силу сложившихся обстоятельств мириться с таким положением[963].

Наряду с чисто религиозными вопросами епархиальные управления и клир немалое значение придавали мероприятиям по поддержке германской агрессии и оккупационного режима. Так, на прошедшем 24 марта 1942 г. в Никитском храме Орла собрании Патриаршей православной церкви на повестке дня стояли также следующие вопросы: «установление поминовения о здравии орловских священнослужителей, монашествующих и верующих мирян, заключенных в тюрьмы и сосланных на каторгу большевиками», «установление поминовения заупокойной ектеньи на литургии умученных большевиками патриарха Тихона, а также епископов, священнослужителей и мирян, мученически погибших»[964]. Проповеди же в поддержку оккупантов стали явлением постоянным. Так, благочинный протоиерей Александр Кутепов, выступая при большом скоплении верующих, заявил: «Когда в Орел вступило немецкое командование, оно приказало открыть менее всех разрушенный храм, оскверненный и разоренный безбожной советской властью. Возблагодарим Господа Бога за Его великие деяния – вступление немецких войск, которые идут во имя Бога освободить нашу Родину, и правителя русской и всей Западной Европы – рейхсканцлера Адольфа Гитлера»[965]. Ярко прогерманские проповеди произносил в кафедральном соборе Орла и протоиерей Дмитрий Булгаков[966]. До крайности политизированы бывали обычно именно праздничные богослужения, имевшие не только религиозное, но и пропагандистское значение. Например, пасхальные богослужения 4–5 апреля 1942 г. во всех церквях Орла и Орловского района носили ярко выраженный антисоветский характер[967]. Причем при проведении религиозных церемоний наряду с иконами нередко использовались портреты Гитлера. С участием православного духовенства проводились не только религиозные, но и светские празднества.

Отмечая реакцию населения на подобные мероприятия и проповеди прогерманской направленности, партизанский источник констатирует, что верующие воспринимали их довольно враждебно. Так, один из вышедших из окружения командиров РККА засвидетельствовал, что в церкви города Фатежа Курской области священник призвал верующих «помолиться, чтобы не вернулись наши враги» (то есть Красная армия). В ответ большинство верующих покинуло церковь[968]. Тот же источник проводит интересное сравнение. В одной из открывшихся в Брянске церквей не прекращались молитвы «за многие лета Адольфа Гитлера, за победу доблестного германского войска», а также «за смерть антихристов-жидов и большевиков». В соседней церкви священник занял нейтральную позицию, призывая молиться лишь «за прекращение кровавой человекоубийственной войны». В результате в первую церковь собиралось гораздо меньше народа, чем во вторую[969]. Один из партизанских источников отмечал, что священник церкви в деревне Лобок Невельского района Калининской области в проповедях регулярно восхваляет немецких захватчиков. Эту церковь посещали лишь единицы населения, а основная часть сельчан «к этому немецкому холопу относится с презрением»[970].

Одновременно с возрождением церковной жизни оккупантами и органами местного самоуправления вводились обязательные церковные обряды венчания и крещения, что было использовано оккупантами как дополнительное средство учета населения. Этой же цели было подчинено мероприятие по передаче кладбищ в ведение кладбищенских церквей под непосредственным руководством Епархиального управления[971]. В то же время в большинстве случаев церковным бракам и крещениям придавалось вторичное значение. Эти акты были действительны после их оформления в органах местного самоуправления. Так, в должностной инструкции для служащих учреждений самоуправления по Брянскому округу разъяснялось, что «церковный брак совершается только после того, как он уже заключен чиновником»[972]. Одновременно инструкция предусматривала наказание в виде штрафа или лишения свободы для священников, совершивших венчание до оформления брака в органах самоуправления[973].