Читаем без скачивания Скованные намертво - Илья Рясной

В Москве грузинские воры приобрели некий странный статус. Тесно связанные с государственными структурами, с органами госбезопасности Грузии, они часто просто представляли интересы своего государства, встречаясь с высшими представителями российской государственной элиты. Такие переговоры больше походили на сговор между шайками. Аверин был убежден, что власть не имеет права идти на переговоры и на раздел сфер влияния с организованной преступностью. А если идет на это, автоматически переходит на их поле игры.

Тандем грузинских властей и воров четко прослеживался в истории с Кэтмо, являвшимся крупным преступным авторитетом и лидером боевой организации «Белый орел». Отличились эти головорезы, преимущественно из уголовников Абхазии, расстрелами заложников, вырезанием целых селений, тем, что топили корабли с людьми. Кстати, еще Гамсахурдиа в бытность свою руководителем Грузии продемонстрировал опыт привлечения уголовников для решения политических проблем. Во время войны в Южной Осетии он объявил амнистию тем, кто согласится воевать на стороне свободной Грузии. Выпущенных из тюрьмы уголовников зачисляли в отряды МВД Грузии. Так что после боевых действий нередко находили трупы людей, у которых к удостоверениям сотрудников МВД прилагались справки об освобождении из колоний. Погуляли они в Осетии хорошо, специализировались больше на стрельбе из-за угла и на карательных акциях против мирных жителей, привнеся ряд своих изобретений, которые пополнили всемирную энциклопедию пыток и казней — например, заваривали людей живьем в трубы. Или тоже живьем варили в котлах — это практиковалось большей частью на русских офицерах, правда, втихую, чтобы никто не узнал. Наши военные, прознав про это, таким «милиционерам» пощады не давали, били жестоко — как и положено обращаться с бешеными псами.

В общем, в Москве грузинские воры пользовались почетом и уважением. Чувствовали себя прекрасно, а главное, до недавнего времени безопасно. Но вот начались отстрелы. Да и Аверин с товарищами тоже решили подорвать это ощущение безопасности, показать его тщетность.

— Ну что? — спросил Аверин шепотом, стоя на лестничной площадке в стороне от двери съемной бандитской хаты.

— Надо входить, — Савельев погладил железную дверь, которую с ходу не взломаешь.

— Предлог?

— А, чего гадать, — Савельев встал перед дверью и нажал на кнопку звонка.

Оперативники прижались к стене, готовясь к броску.

— Кто? — послышался голос.

— Мне Гоги.

— А это кто?

— Григорий я.

— Не знаю такого.

— Да открой, перекинуться словечком надо. Ты что, боишься, да?

Эти слова оказали волшебное действие. Дверь открылась. На пороге возник крупный седоватый грузин — лучший образец породы. Савельев съездил ему по лбу пистолетом, впечатал в стену и ринулся вперед. Шедший за ним оперативник окончательно сшиб встречающего с ног. Ворвались в комнату, ураганом снесли еще двоих.

Дверь ванной около входной двери распахнулась, на пороге появился невысокий, в черной рубашке грузин. В руке он держал пистолет Макарова.

Оперативник в коридоре среагировал быстро. Он ударил ногой по двери ванной, и дверь захлопнулась, сметя вышедшего мужчину — вора в законе Кэтмо.

Аверин проскочил дверной проем и прижался к стене. На лестничной площадке, передернул затвор.

— Милиция! — крикнул он. — Кэтмо, выходи с поднятыми руками.

Никакой реакции.

Аверин прижимался к стене. В любой момент мог прогрохотать выстрел. У вора могли сдать нервы.

— Считаю до трех! — крикнул Аверин. — Потом стреляю Раз!

В ванной никто не шелохнулся.

— Кэтмо, не шути! Два!

Прошла секунда. Другая. Дверь ванной распахнулась. На пороге появился Кэтмо. Оперативник дернул его, припечатал к стене, ударил локтем по ребрам и сшиб с ног, защелкнул наручники.

— Фу, — Аверин вытер выступивший на лбу пот.

В квартире на полу валялись трое грузин — телохранители Кэтмо. Один из них — Гоги Берадзе, засветившийся на расстреле в Приморье. Кроме них оказалось еще несколько человек: грузинка лет тридцати, хриплая, с нахальной физиономией — чистейшая воровская мурка; сын Кэтмо — ангелоподобное существо лет восьми; девушка лет восемнадцати, плотная, черно-косая — сестра вора в законе и младенец в кроватке — сын вора.

Муровские опера второго отдела, бывшие спецназовцы, ребята нервные, к тому же прочитавшие справки о похождениях Кэтмо, немного позлобствовали.

— Ты нас, скот, убить хотел. Ты, погань, — нагнувшись над ним закричал оперуполнолмоченный.

После второго удара по загривку Кэтмо вздрогнул. Его била дрожь. Он выгнулся, зашипел. И зашелся в припадке. На губах выступила пена.

— Нэ бейте! Он эпилепсик! — с акцентом заорала грузинка. — Фашисты! Нэгодяи! Сволочи, чтоб вы сдохли.

— Э, подруга, не ори, — Савельев толкнул ее на кресло. — Чего причитаешь?

— Нэ трогайте его! У него от следствия два раза голова пробита.

Кэтмо было тридцать три года, и почти десять лет он носил титул. Он застал ту пору, когда грузинские воровские традиции и рост вооруженного бандитизма в республике стали волновать Центр и была спущена жесточайшая директива — давить авторитетов. Партийное и милицейское руководство рассудило, что кресла дороже добрых отношений с ворами. Вышли из подполья честные сотрудники МВД, долгие годы мечтавшие устроить вендетту воровскому сообществу. И пошли аресты. Воров брали с оружием, с наркотиками: значительная часть грузинских воров — наркоманы со стажем. Пошли раскрутки, при этом угрозыск в средствах не стеснялся, часто показания по делам, особенно связанным с бандитизмом и убийствами, просто выколачивались самыми жестокими мерами. На такую кампанию и угодил Кэтмо в молодости. Его едва не забили на допросе. После этого начались припадки, усугубленные давней наркоманией.

На Кэтмо вылили стакан воды, он немножко пришел в себя и лежал, уткнувшись лицом в ковер в коридоре.

Квартира состояла из двух комнат, обставленных скупо. На столе красовалась видеодвойка. Лежало в шкафу штук пятьдесят видеокассет. Большинство — каратистские и гангстерские боевики.

— Вот, — Аверин ткнул в видеокассету с надписью — юбилей Гиви.

— Запись юбилея Гиви Кутаисского. Там собрались все известные воры. Хорошая находка, — Аверин подержал кассету и вернул ее на место.

Пригласили понятых и начался обыск. Он сопровождался криками Лии — жены Кэтмо:

— Вы посмотрите на них. Как они мучают чэстных людей! Через две минуты в ванной, где решил оборудовать огневую точку Кэтмо, нашли пистолет, с которым он встретил опергруппу.

— Это что? — спросил Аверин.

— Подбросили, — заорала хозяйка. — Подбросили пистолет, тоже мнэ, милиция! Провокаторы!

Пистолет внесли в протокол. К нему прибавились несколько пакетов анаши — два из шкафа, остальные на кармане у телохранителей Кэтмо.

— А это что? — спросил Аверин.

— Нэ знаю, — заорала Лия, укачивая расплакавшегося грудного ребенка. — Но тоже подбросили.

Пока составлялся протокол, стоял непрекращаемый гвалт. Лия орала: «Подбросили, все подбросили». Ей вторила сестра Кэтмо. И восьмилетний мальчишка тоже в хор им кричал:

— Подбросили, все подбросили!

Семья вора прекрасно знала, как действовать в таких ситуациях. Аверин вздохнул, погладил по голове воровского сына.

Ребенок — могло выйти из него что угодно. Но что ждать, когда растет в такой семейке? Тоже вор будет. Тоже скурится наркотой. И умрет на нарах.

Пацаненок встряхнул головой и, всхлипнув, произнес:

— Все папе подбросили…

Потом замолчал, кивнул на оперативника, у которого на плече висел пистолет-пулемет «кедр».

— А что это за автомат вон у того?

— «Кедр», — пояснил Аверин.

— Ну и что, у моего папы тоже есть пистолет!

Сестра Кэтмо, находившаяся рядом, задохнулась от ярости и обрушилась на мальчонку с тирадой на грузинском языке. Пацаненок понял, что сказал что-то не то.

Шмыгнул носом:

— А почему вот ему можно автомат иметь, а моему папе нельзя пистолет иметь?

— Не положено.

Пацаненок вздохнул и привычно протянул:

— Подбросили…

Грудной малыш разревелся окончательно. Лия укачивала его, но успокоить никак не могла. Савельев, человек добрый и участливый, спросил:

— Помочь чем?

— Как же, поможэте, — скривилась Лия. — Вам только пистолэты подбрасывать. Дэтское питание. Бутылочка вон на той полке.

Савельев схватил двухлитровую бутылку из-под «Пепси-колы», до половины наполненную какой-то коричневой жидкостью.

— Возьми.

Лия ошарашенно посмотрела на бутылку, ее передернуло, и она нервно заорала:

— Да нэ эту!

— Ну-ка, — Аверин взял бутылку, открыл пробку, принюхался. — Григорий, ты знаешь что это?

— Что?

— Опийная настойка.

В руках он держал почти литр сильнодействующего наркотика.