Читаем без скачивания Кто такая Айн Рэнд? - Антон Вильгоцкий

Этот дом значил для Фрэнка больше, чем вложенные в него деньги. Обнаружив в себе задатки почтенного фермера, он разбил на своей земле пышные сады и вырастил стаю павлинов. В истинно индивидуалистской манере эти птицы не были помещены в клетки, а свободно разгуливали по всему поместью. Увлечение Фрэнка сельским хозяйством вскоре выявило в нем настоящий талант к садоводству. Поля наполнились бамбуком, каштанами, гранатовыми деревьями и кустами ежевики. В теплице он выращивал дельфиниумы и гладиолусы – и за несколько лет создал два новых гибрида, один из которых получил название «Губная помада», а второй был назван «Хэллоуином». Фрэнк нанял небольшой штат японских садовников и в разгар сезона открывал придорожный киоск для продажи излишков. После того, как один из работников научил его искусству флористики, Фрэнк начал продавать гладиолусы лос-анджелесским гостиницам. Он больше не находился в тени Рэнд, и его таланты вызывали восхищение у соседей и покупателей.

Вдали от посторонних глаз, однако, он продолжал почтительно повиноваться Айн. Глубоко погруженная в работу, она часто пугалась, обнаружив, что он тихо проскользнул в дом, чтобы полить цветы или принести свежий урожай. По ее просьбе он согласился повесить на свою обувь маленькие колокольчики – чтобы она слышала, как он приходит и уходит. Она работала у себя в кабинете, при плотно закрытой двери, наказав, чтобы ее не беспокоили. Несколько раз в неделю к ней являлась за инструкциями секретарша. Дом был достаточно просторным, чтобы вместить постоянно проживавших в нем слуг – обычно это была семейная пара, поделившая между собой обязанности по уходу за домом и двором.

Несмотря на свою вновь обретенную независимость, Фрэнк оставался для Рэнд внимательным супругом и незаменимым помощником. Она не умела водить машину – поэтому, когда того требовали дела, он возил ее в Голливуд. Еще более важной была его роль в качестве миротворца и посредника между ней и обществом. О’Конноры часто приглашали друзей к себе домой, и когда разговоры затягивались на всю ночь, Фрэнк улучал момент, чтобы тихонько улизнуть – а когда Рэнд принимала голливудских консерваторов, он оставался в ее тени, играя роль приветливого, но молчаливого хозяина. Однако в моменты, когда обстановка становилась чересчур напряженной, Фрэнк выходил из тени, чтобы взять ситуацию в свои руки. Однажды вечером в гости к ним приехали крестная дочь О’Коннора, Розали Уилсон, и ее мать Милли. В детстве Розали некоторое время жила у О’Конноров в Голливуде, пока ее родители разводились. Во время энергичной политической дискуссии Милли шокировала присутствующих следующей фразой: «Я не сильно интересуюсь Гитлером, но я согласна с ним в том, что он должен был сжечь всех этих евреев». Позднее Розали вспоминала воцарившуюся в комнате тишину, казавшуюся ей бесконечной. Потом Рэнд сказала – с весьма характерной интонацией: «Что ж, Милли, полагаю, вы не знали этого, но я – еврейка». Тишина продолжалась и покуда Фрэнк провожал Уилсонов к их машине. Со слезами на глазах склонившись над окном автомобиля, он в последний раз сжал плечо Розали.

Иногда Фрэнку, все же, удавалось спасти отношения, оказавшиеся на грани катастрофы. Новая знакомая О’Конноров, Рут Биб Хилл, однажды вызвала гнев Рэнд, упомянув о том, что она заучивала наизусть «Государство» Платона как часть сценической постановки. Хилл не знала, что Рэнд считала Платона крестным отцом коммунизма (это мнение разделяла также Изабель Патерсон). Однако она могла понять, что сказала что-то не так, поскольку сразу «воцарилась холодная тишина, как если бы комнату заморозили». Фрэнк быстро пришел на помощь Хилл. Он подхватил ее с пола, где она сидела, усадил в кресло и укрыл одеялом. «Рут сейчас вспомнила о своих днях в колледже, когда ей, вероятно, приходилось заучивать множество разных вещей, – сказал он Айн. – Как насчет кофе?». Для Хилл этот инцидент стал предупреждением о капризном характере Рэнд – а также дал ей важную информацию об особенностях семейной жизни О’Конноров. Несмотря на то, что он казался пассивным придатком к своей более яркой жене, Хилл увидела в Фрэнке своеобразный «якорь», сдерживавший яростные порывы Рэнд. Его сдержанность была жизненно важным противовесом для переменчивого настроения и огненного темперамента Рэнд.

Некоторым, впрочем, казалось, что Рэнд тяготится узами брака. Ассистент Хэла Уоллиса, Джек Банги, видел в ней едва сдерживаемую чувственность. «Ее лицо было очень сексуальным, – вспоминал он. – Прекрасные глаза, черные волосы и очень красивые губы, очень видные губы». Хоть ей никогда и не нравилось, как она выглядит, Рэнд, все же, знала, как представить себя в выгодном свете. Бензедрин помог ей избавиться от лишнего веса, и она начала носить каблуки на платформе, чтобы увеличить свой рост. В свет Айн выходила в подчеркивающих достоинства ее фигуры платьях от Адриана, голливудского модельера, который был в почете среди кинозвезд. Рэнд поддерживала близкие, кокетливые отношения со своим боссом Уоллисом, веселясь и поддразнивая его, когда они вдвоем обсуждали ее сценарии. Банги, который в течение нескольких месяцев делил кров с О’Коннорами, когда у него возникли проблемы с жилплощадью, отмечал ее расположение по отношению к целому ряду молодых мужчин, которые обращались к ней за советом. Наиболее видным среди них был начинающий сценарист Альберт Маннхаймер, которого Банги считал любовником Рэнд.

Беспокойный и напряженный, Маннхаймер был частым гостем в доме О’Конноров. Он никак не мог оправиться после самоубийства бывшей девушки, которая покончила с собой в его квартире после жаркой ссоры. Снедаемый чувством вины из-за ее смерти, Альберт заметно оживился, когда Рэнд стала настаивать, что он ни в чем не виноват. Они заметно сблизились. Она прозвала его «Пушистиком», а он приносил ей экстравагантные подарки – в том числе огромную бутыль парфюма от Chanel. Временами чувства Маннхаймера к ней становились сильнее. «Я люблю тебя, Айн, так как никого никогда не любил прежде и никогда не полюблю снова», – сообщил он ей в на ходу сочиненном письме после одного из своих визитов. Пытаясь подобрать образы для описания своих отношений с ней, он сравнивал эти чувства с теми, которые испытывают ученый, сумевший открыть что-то новое, или писатель, только что создавший прекрасную фразу и наслаждающийся этим. Было невозможно оставаться подавленным, находясь рядом с ней, писал он, называя ее «самым совершенным человеческим существом» из всех, кого он знал. Хоть Рэнд и не препятствовала таким признаниям, ее ответные письма к Маннхаймеру были полны, скорее, советов, нежели затаенной страсти. В начале пятидесятых их дороги и вовсе разошлись.