Читаем без скачивания Жанна дАрк - Марк Твен

Вдумайтесь теперь в то, что я вам скажу, и поймите, насколько это важно. Во что верит поп, в то верит и приход; прихожане любят своего священника и чтут его; он — их неизменный друг, их бесстрашный защитник, их утешитель, их помощник в годину бедствий; он пользуется их неограниченным доверием; что бы он ни приказал им, они исполняют слепо и беспрекословно, не останавливаясь ни перед какими жертвами. Подведите теперь внимательный итог всему этому: что получится? А вот что: приходский священник правит народом. Что станется с королем, если приходский священник откажет ему в поддержке и перестанет признавать его власть? Он будет только тенью, а не королем; ему придется отречься от престола.

Уловили вы мою мысль? В таком случае идем дальше. Священник рукополагается грозной десницей Господа, возлагаемой на будущего пастыря Его избранным представителем на земле. Это посвящение в сан неотъемлемо: ничто не может его отменить, никакая сила не может отнять то, что дано. Ни Папа и никакая другая власть не может лишить священника его сана; этот сан дарован Богом, он свят и незыблем навеки. Все это известно неторопливому уму прихожан. Для священника и для прихожан помазанник Божий является носителем сана, значение которого неоспоримо и несокрушимо. В глазах приходского священника и в глазах его подданных, народа, некоронованный король — лишь подобие избранника, несущего священные обязанности, но в них не утвержденного; он не имеет должности, он не рукоположен, и на его место могут назначить другого. Одним словом, невенчанный король — сомнительный король; но если Господь избрал его, а служитель Господа, епископ, помазал его на царство, то все сомнения исчезают: священник и паства с этих пор становятся его верноподданными и всю свою жизнь будут признавать королем только его.

В глазах Жанны д'Арк, крестьянской девушки, Карл VII до своего коронования не был королем; для нее он был только дофин, то есть наследник. Если я где-нибудь написал, будто она называла его королем, то это была ошибка: она до самой коронации иначе не величала его, как дофин. Благодаря этому вы можете видеть как в зеркале (а Жанна именно была зеркалом, в котором ясно отражались низы французского населения), что для всей этой огромной, незамечаемой силы, которую мы называем народом, он до коронования своего был не король, а только дофин; а после венчания он сделался королем бесспорно и бесповоротно.

Теперь вы поймете, каким исполинским ходом на политической шахматной доске была коронация. Бедфорд со временем понял это и попытался исправить ошибку, короновав своего короля; но какую пользу это могло бы принести? Никакой решительно.

Кстати, раз я заговорил о шахматах: все великие деяния Жанны могут быть уподоблены этой игре. Каждый ход был сделан своевременно, и каждый ход был велик и плодотворен именно потому, что был сделан в надлежащее время. Каждый ход в отдельности казался важнейшим; но конечный итог показал, что все они были в равной степени необходимы и важны. Вот порядок всей игры:

1. Первый ход Жанны: Орлеан и Патэ — шах.

2. Следующий ход: примирение, но она не объявляет шаха, потому что это был ход для занятий позиций, и его выгода должна была проявиться впоследствии.

3. Следующий ход: коронация — шах.

4. Затем поход без кровопролития — шах.

5. Последний ход (после ее смерти): примиренный коннетабль Ришмон становится ближайшим сподвижником французского короля — шах и мат.

ГЛАВА XXXIV

Луарский поход как бы открыл дорогу в Реймс. Теперь уже не было достаточных причин, чтобы откладывать коронацию. Коронация довершила бы то дело, которое было возложено на Жанну самим Небом; а затем она навсегда отказалась бы от войны, умчалась бы домой, к своей матери, к своим стадам овец и на всю жизнь осталась бы у домашнего очага, в обители счастья. Об этом она мечтала: не зная ни минуты покоя, она нетерпеливо ждала, когда же сбудутся ее грезы. Она так всецело отдалась этому настроению, что я начал сомневаться в ее дважды повторенном пророчестве об ожидающей ее преждевременной смерти; и конечно, почувствовав эти сомнения, я с радостью за них ухватился и предоставил им полную свободу.

Король боялся двинуться в Реймс, потому что дорога была усеяна английскими укреплениями, как верстовыми столбами. Жанна относилась к этим крепостям пренебрежительно, считая, что теперь, при изменившихся условиях, когда англичане утратили всякую самоуверенность, опасаться решительно нечего.

И она была права. Поход в Реймс оказался подобен праздничной поездке. Жанна не взяла с собой даже пушек, ибо была слишком уверена, что их не пришлось бы пустить в дело. Из Жиана мы выступили в количестве двенадцати тысяч. Это было 29 июня. Дева ехала рядом с королем; по другую сторону короля сопровождал герцог Алансонский. За герцогом следовали три других принца крови. За ними ехали Бастард Орлеанский, маршал де Буссак и адмирал Франции. Затем Ла Гир, Сентрайль, Тремуйль и длинная вереница рыцарей и дворян.

Мы остановились на три дня перед Оксером. Горожане снабдили наше войско припасами, и к королю являлась депутация, но мы не вошли в сам город.

Сен-Флорентен открыл королю свои ворота.

4 июля мы прибыли в Сен-Фаль; а по ту сторону раскинулся перед нами Труа — город, наполнивший жгучим любопытством нас, молодежь, ибо мы помнили, как семь лет назад, на пастбищах Домреми, явился к нам Подсолнечник с черным флагом и принес позорную весть о заключенном в Труа договоре, о том договоре, который предавал Францию во власть англичан и отдавал замуж за «азенкурского мясника» дочь нашего королевского дома. Конечно, бедный город не был виноват; тем не менее воспоминание о прошлом разожгло нашу досаду, и мы надеялись, что здесь произойдут какие-нибудь столкновения — нам страстно хотелось пойти на город приступом и сжечь его дотла. Там был сильный гарнизон, состоявший из английских и бургундских солдат; кроме того, они ждали подкреплений из Парижа. До наступления вечера мы расположились лагерем против городских ворот, и устроенная неприятелем вылазка доставила нам кое-какую работу.

Жанна предложила городу Труа сдаться. Комендант, видя, что у нее нет артиллерии, осмеял ее требование и прислал ей грубо оскорбительный ответ. Пять дней продолжались совещания и переговоры. Никакого решения. Король готов был повернуть назад и махнуть рукой. Он боялся идти дальше, оставив позади себя столь сильную крепость. Но тут заговорил Ла Гир, и его слова наделили щелчком некоторых советников его величества:

— Орлеанская Дева предприняла этот поход по собственному побуждению; и мне думается, что в этом деле надо прислушиваться только к ее мнению, а не к словам других лиц, хотя бы и самых высокопоставленных и знатных.

Это было сказано мудро и справедливо. И вот король послал за Девой и спросил ее, как она видит будущее. Она ответила без малейшего оттенка сомнения или нерешимости в голосе:

— Через три дня город будет нашим.

Тут нарядный канцлер вставил свое словечко:

— Имей мы в этом уверенность, мы бы готовы прождать здесь хоть шесть дней.

— Шесть дней — отлично! Во имя Господа, сударь мой, завтра же мы войдем в город.

Затем она села на коня и поскакала вдоль рядов, восклицая:

— Готовьтесь! За работу, друзья, за работу! На рассвете пойдем на приступ!

В эту ночь она трудилась без устали, не щадя своих рук, как простой солдат. Она приказала забросать ров фашинами и связками хвороста, чтобы образовать подобие моста; и в этой тяжелой работе она приняла участие наравне с мужчинами.

На рассвете она заняла место во главе войска, идущего на приступ, и рога затрубили атаку. В то же мгновение на городской стене затрепетал под дуновением ветра флаг перемирия, и Труа сдался без выстрела.

На следующий день король, имея рядом с собой Жанну и сопровождаемый Паладином, который нес ее знамя, торжественно вступил в город во главе своей армии. И армия эта была превосходна, ибо она с каждым днем разрасталась все больше и больше.

Но вот случилось нечто странное. По условиям заключенного с городом договора гарнизон из английских и бургундских солдат получил разрешение унести с собою свою «собственность». И это было вполне справедливо, потому что иначе как бы они могли достать себе необходимое пропитание? Прекрасно. Солдаты эти должны были все пройти через одни и те же ворота, и в назначенный для их ухода час мы, молодые парни, отправились туда посмотреть; Карлик присоединился к нам. Вот потянулись они нескончаемой вереницей; впереди шли пехотинцы. При их приближении мы заметили, что каждый из них несет на своей спине тяжесть, непомерно объемистую и увесистую для сил одного человека; и мы говорили друг другу, что люди эти, видимо, нажились не в пример бедным, простым солдатам. Но что же оказалось, когда они подошли еще ближе? Каждый из этих негодяев тащил на спине пленного француза! Они, видите ли, уносили свои «вещи», свою «собственность», в точности воспользовавшись разрешением, которое было дано договором.