Читаем без скачивания Школа добродетели - Айрис Мердок

— Я запрещаю тебе перешагивать порог их проклятого дома, — сказала Элспет. — Это место заражено злом и безумием. Вы наверняка должны это чувствовать, или вы уже тоже рехнулись?

— Там не зло, — сказал Эдвард. — Там странное место. Вы его не знаете и не можете понять. Там есть что-то доброе и невинное.

— А что говорилось в письме?

— В письме миссис Бэлтрам? Мне бы хотелось, чтобы вы перестали задавать мне вопросы.

— Что говорилось в письме?

— Она просила меня приехать. Она писала, что прочла в газете о моем печальном случае…

— Она именно так и написала? Это забавно! Вы, наверное, были сильно не в себе, когда приняли такое приглашение. Я уж не говорю о том, что Джесс относился к вашей матери так, словно она — грязь под ногами. И для чего, по-вашему, они вас пригласили?

— Они сочувствуют мне. Ну а как вы думаете, для чего?

Элспет Макран улыбнулась, обнажив белейшие протезы.

— Не знаю. Но можете не сомневаться — не ради вашего блага. Вы, надеюсь, не считаете, что это идея старого идиота? Он давно потерял разум.

— Не нужно быть такой агрессивной, ма, — сказала Сара. — А то доведешь бедного Эдварда до слез.

— Не доведет, — сказал Эдвард. — Ну, я, пожалуй, пойду. Я только хотел узнать, как пройти к морю.

— Как пройти к морю!

— Я думаю, если идти по железной дороге…

Элспет и Сара посмотрели друг на друга. Сара вскочила на ноги.

— Позвать ее?

— Зови, — разрешила Элспет. — Она все равно слышала наш разговор. Так пусть теперь посмотрит на него. Вдруг ей поможет, если она увидит того…

Сара открыла дверь. Девушка, которую Эдвард видел сегодня уже дважды, вошла в комнату. Эдвард встал.

— Это Бренда Уилсден, — сказала Элспет. — Сестра Марка.

— Ее все зовут Брауни, — добавила Сара. — Брауни, это Эдвард Бэлтрам.

Сестра Марка (Эдвард сразу же увидел сходство) ничего не сказала. Ее глаза внимательно смотрели на Эдварда, бледное мрачное лицо можно было вполне принять за мальчишеское, точно так же, как лицо Марка — за девичье. Удлиненная голова, большие карие глаза, густые каштановые волосы, доходившие почти до плеч, подчеркивали ее «египетские» черты, как у ее брата. Впрочем, она была не такая стройная и красивая. Одетая в мешковатое платье, руки она держала у груди, как при предыдущем своем появлении. Пока она смотрела на Эдварда, ее лицо как-то тянулось вперед, словно выглядывало сквозь прозрачную кисейную маску. Она стояла, как раскрашенная статуя, и с ее появлением вся комната замерла.

Эта мучительная немая сцена длилась несколько мгновений, а потом Эдвард внезапно заговорил, извергая неожиданные для самого себя слова:

— Я дал ему эту дрянь. Он не знал, он ненавидел наркотики. Я дал ему наркотик в сэндвиче, я оставался с ним, а потом вышел всего на двадцать минут…

— Больше чем на двадцать, — уточнила Сара.

— Когда я оставил его, он крепко спал, и я думал…

— Да замолчите! — сказала Элспет Макран.

Он умолк, и все замерли, затаив дыхание. Когда Эдвард потом вспоминал эту жуткую сцену, она представлялась ему одной из картин Джесса, где в воздухе висели роковые предчувствия, страх, ожидание катастрофы. Наконец сестра Марка развернулась и исчезла за дверью, откуда только что вышла.

— Иди к ней! — велела Элспет Саре, и та послушалась.

Дверь за ней закрылась.

— Вам бы лучше убраться отсюда, — сказала Элспет Эдварду. — И зачем вы тут объявились? Она вполне могла бы обойтись без этого. Не хочу показаться невежливой, но вас тут не очень любят. Не хотела бы я оказаться на вашем месте. Бегите лучше к своей матушке Мэй.

Эдвард постоял секунду-другую, а потом вышел на воздух и с удивлением оглядел окружающий пейзаж — тот же, что и прежде, но залитый солнечным светом, безмолвный, пустой. Солнце высвечивало вдали мягкую светлую зелень наклонного поля. Он прошел немного по платформе в ту сторону, откуда пришел, потом остановился, переполненный острой болью и сильными эмоциями, от которых он чуть не падал на землю. Потом повернулся и посмотрел на коттедж, маленький станционный дом, такой аккуратный рядом с большим тисом. Эдвард увидел гладко отшлифованный камень, вернулся назад и остановился у маленького квадратного окна, почти перекрытого тисом. Он заглянул внутрь. Сестра Марка сидела на стуле, опустив голову на грудь, и казалась теперь похожей на манекен или металлическую чушку. Сара стояла перед ней на коленях и нагибала голову почти до пола, чтобы заглянуть в спрятанное лицо.

Эдвард почувствовал, что его вот-вот стошнит. Он быстро пошел прочь по платформе и вниз по склону на заросшие травой пути. Он автоматически шагал назад, в сторону дороги. Голова у него кружилась. Солнце появлялось и пропадало, а воздух был полон каких-то крохотных черных насекомых.

Он шел уже несколько минут, когда вдруг услышал, как кто-то зовет его, и остановился.

Сара босиком бежала за ним по мокрой траве. Она остановилась в нескольких ярдах от Эдварда и взглянула ему в глаза с возбужденным и враждебным выражением, как у загнанного в угол животного.

— Что? — спросил Эдвард необычным хрипловатым голосом.

— Ты пришел. Ты шпионил за нами.

— Я и не знал, что ты знакома с сестрой Марка, — ответил он.

Сара захлебывалась словами:

— Я знала ее немного, я немного знала и Марка, ты был не единственный. Она была в Америке, когда ты… когда он умер. Потом она вернулась, и я пришла к ней, а моя мать пришла к ее матери. Мы хотели помочь. Мы пригласили ее сюда. А тут надо же было подвернуться тебе.

— Я не знал… — сказал Эдвард.

— Так вот, больше не приходи и никогда не пытайся увидеть Брауни. Она не хочет слышать твои извинения. Она ненавидит тебя, как ненавидит тебя ее мать. Они никогда не оправятся от этого удара. Не преследуй ее и не пиши ей. Единственное, что ты можешь для нее сделать, — это поступить порядочно и не показываться ей на глаза.

— Хорошо, — произнес Эдвард.

Он развернулся и, не оглядываясь, пошел вдоль путей.

Я бы хотела встретиться и поговорить о смерти моего брата. Завтра в пять часов я буду на болоте, где ряд ив растет вдоль реки. Там еще есть дикая вишня, перевешивающаяся на другой берег.

Бренда Уилсден.

Эдвард смял письмо в руке и сунул в карман. Это случилось на следующий день после его посещения Железнодорожного коттеджа. Человек, передавший письмо, с любопытством глядел на адресата. Ростом он не уступал Эдварду, носил бороду и баки, на голове его росла грива неухоженных жестких волос, и из-под этой гривы внимательно смотрело красное лицо с крупными чертами. Седины в волосах не было видно, но он был немолод, кожу вокруг глаз бороздили глубокие морщины. Лицо и волосы да и весь он целиком был покрыт мелкой волокнистой пылью, осевшей в складках морщин. Посыльный был одет в красную рубаху, на шее повязан красный платок, а на талии затянут широкий кожаный ремень со старой медной пряжкой, отшлифованной до блеска. Когда этот человек вдруг безмолвно возник перед Эдвардом в огороде, тот сразу понял, что видит одного из лесовиков.

— Спасибо, — сказал Эдвард.

Человек стоял близко и глазел с нескрываемым любопытством. Эдвард чувствовал запах его пота и слышал его дыхание.

— Он теперь как студень, что ли?

— Кто?

— Студень, желе. Ну, хозяин здешний там, наверху. Да?

— Ничего подобного, — ответил Эдвард. — Он болен, но не до такой степени.

— Прежде все девки были его. Теперь-то этому конец.

— Спасибо, что принесли письмо.

— Как вас зовут?

— Эдвард Бэлтрам.

— Сын, значит.

— Эти чертовы бабы. Они вас на куски разрежут. Вы бы лучше сматывались, пока они не начали. Вы — его сын.

Эдвард презрительно махнул рукой и отвернулся.

— Все девки были его, — повторил ему вслед лесовик. — Теперь-то дряхлый стал, бедный старый пакостник.

Эдвард быстро зашагал в дом. Незадолго перед этим прошел дождь, но теперь воздух был теплый, солнце светило ярко, небо, полное света, аркой накрывало плоскую землю. Эдвард остановился в зале и вытащил смятое письмо, но не посмотрел на него. В Сигарде он, конечно, никому не сказал о своем посещении Железнодорожного коттеджа. Он немного разгладил письмо, снова сунул его в карман и медленно пошел по Переходу.

Илона и Беттина стояли на кухне у исцарапанного деревянного стола.

— Ты принес любисток? — спросила Беттина.

— Нет. Извини, я забыл.

— Спишь на ходу. Ладно, бог с ним. Нарежь-ка эту траву. Сделаешь?

— Все умирает, — сказала Илона.

— А ты, Илона, пойди и принеси пару луковиц.

— Ласточки умирают, они больше не возвращаются.

— Я сегодня видел одну, — отозвался Эдвард, нарезая траву.

— К нам они больше не возвращаются, а раньше гнездились под крышей конюшни. Наши ласточки все умерли.