Читаем без скачивания Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение - Геннадий Прашкевич

Твердо ступая по льду, хорошо, видимо, зная, что делает, сердитый дух или человек в мохнатом платье шел так, будто находился на казенной службе. В своей неукротимости неизвестный сердитый дух или человек казался собранным, деловитым, совсем не в пример другому странному существу, тоже облаченному в мохнатое платье, тоже старающемуся углядеть все вокруг, но при этом жалкому, согбенному, часто оглядывающемуся на море. Оба они — и сердитый дух Уни-Камуй, и согбенное существо — часто смотрели вниз, на берег, не замечая казаков, поднявшихся на плечо горы. И понятно было — смотрят они на море не просто так, не бесцельно. Они явно сознавали, что именно хотят увидеть на море.

— Неужто нас? — шепотом удивился Иван. И добавил изумленно: — Это ж не настоящая у духа голова! Это парик на сердитом духе!

И все посмотрели на господина Чепесюка, но господин Чепесеюк промолчал.

Существо, следовавшее за сердитым духом, прихрамывало, как и сам дух, но выглядело не столь неукротимо. Оно часто, чаще, чем дух, суетно поглядывало на море. И казаки смотрели на море. Но был пустынен его круг на всем протяжении. Ни бота, ни бусы, никакой камчадальской лодки… Ни русский, ни апонец, ни дикующий — никто не портил утренней ясности… От этого еще больше высветилось в сознании Ивана — да зачем же так делает сердитый дух? Почему зовут его Уни-Камуй, почему на вид он явно не русский, а несет на плече настоящее русское ружье? И зачем сердитому духу настоящая русская сабелька на поясе? И зачем при духе присутствует столь маленький, согбенный, странный человечек, что даже издали видно — это совсем не сильный человечек… Да и сам дух… Почему такой некрупный? Идет неукротимо, а на вид некрупный. От силы ростом по плечу Ивану, не больше.

Молча затаились за холодными камнями.

И сердитый дух Уни-Камуй, и согбенный его спутник шли нигде не останавливаясь, очень сердито оглядывали море и берега. Знали, что если подойдет к острову враг, то только с моря. Может, правда, видели вчера бусу, отправившуюся на ту сторону острова, — черного монаха на носу, рыжего Похабина на новом руле. Потому теперь и шли непреклонно, что в любой момент готовы были обречь врага на выстрел из пищали.

Монстр Тюнька жадно глянул на бугор полуземлянки. «Вот, — жадно шепнул? — cейчас гляну в полуземлянку. Не могут там обитать только одни самцы!»

«А чего глядеть?… — тоже шепотом возразил Иван. — Самцы на горе… Вон несут ружье с багинетом… За самцами надо следить…»

«Так я в полуземлянку?…»

«Повешу!.. — шепнул Иван. — Слушай меня… Свистни негромко… Посмотрим, испугается ли дух?»

Приподнявшись над каменной стеной, Тюнька негромко свистнул.

Обычно как бывает? Вот ты свистнул, и тот, кого хочешь испугать, согласно пугается. Сначала как бы застывает, а потом бросается в укрытие, где потихоньку приходит в себя. А здесь все произошло не так.

В разительном повороте, и доли секунды для того поворота не потребовалось, сердитый дух Уни-Камуй, только что неукротимо прихрамывавший по тропе, в каком-то неистовом повороте, совершенно не представимом при его мохнатом развевающемся платье, повернулся и страшно выпалил из пищали, разбив пулю о камень в каком-то вершке от лица безумно побледневшего монстра Тюньки. Такой белый на ледничке монстр дьяк-фантаст Тюнька, конечно, был бы мало заметен, но на фоне черной стены он теперь светился как фонарь. Не теряя ни мгновения, бросив пищаль для перезарядки в руки согбенному мохнатому спутнику, сердитый дух сразу бросился вверх на приступ с обнаженной сабелькою в руке.

Вот какой дух! — с одобрением подумал Иван. — Совсем сердитый.

Но откуда пищаль у духа? Зачем в парике дух?

Повинуясь знаку Ивана, казаки выпалили сразу из двух пищалей, чтобы сердитый дух мог одуматься. Приказ был не вредить сердитому первым залпом, но — присмотреться, что это за существо?

При грохоте выстрелов сердитый дух Уни-Камуй заученно бросился на землю. Так же заученно бросился на землю его согбенный спутник, не переставая возиться с пищалью. Наверное, скусывал патрон. И все это время маленький, но сердитый дух, сильно ругался.

— Чего это он?

— Молчи, Тюнька. Видишь, дух не в себе.

— Так зачем по-русски ругается? — потрясенно шепнул Тюнька.

— А я знаю?

Тюнька изумленно потряс головой.

На шум выстрелов выглянули из землянки теперь уже целых три ужасные рожи с распущенными волосами, наверное, самки, и завыли громко, уныло, впрочем, так же быстро спрятавшись, как только обнаружили во дворе Тюньку.

Переменные жены, решил Иван.

— Ишь, как ругается! — покачал головой Тюнька. — Сейчас распалит себя, схватит сабельку и кинется!

Но ни по одному пункту Тюнька не угадал.

— Апонцы!.. — крикнул по-русски дух из-за камня. — Сколько вас?… Зачем пришли?… Почему стреляете?… — И то же самое согбенный человечек прокричал на странном незнакомом языке, может, на апонском.

Иван глянул на господина Чепесюка и спросил тоже по-русски:

— Зачем стреляешь, товарищ?

— Какой я тебе, апонскому псу, товарищ? — сердито ответил дух. — Ни один апонец не должен всходить на сию гору. Пока я здесь, ни один апонец не взойдет на сию гору. Сия гора принадлежит моему государю, все то — его исконные земли. Коль попробуете подняться, всех убью.

— Не убьешь, Уни-Камуй, — стараясь не сердить духа, мирно ответил Иван. — Хоть ты и сердитый, да тебя мало. И спутник у тебя согбен, коромыслом ходит. А нас много, мы крепкие. Шалить начнешь, снимем с тебя шкуру и повесим на сушилку для рыб, чтобы другие духи добру учились.

Дух нехорошо, не по-товарищески выругался:

— Почему по-русски разговариваете? Совесть ваша где?

— У казака совесть не своя — государева! — на этот раз крикнул Тюнька, и, поняв, что стрелять больше не будут, совсем осмелел: — Сам зачем говоришь по-русски, дух Уни-Камуй? Тебе такое не полагается. — И добавил презрительно: — Побьем тебя!

— Апонцев против меня всегда было больше, — обидно засмеялся лежащий за камнем сердитый дух. — Только я их всегда побивал, потому как у меня понимание боя. — И кудряво, по-русски, совсем уже нехорошо, совсем уже не по-товарищески выругался.

— Ты кто? — крикнул Иван.

— Я верный раб государя. Куда он взглядом укажет, туда иду. Прикажет запытать меня, и это буду терпеть. Прикажет врагов побить, и это сделаю. Как верный раб государев, не потерплю на государевой земле никаких апонцев!

— Да какой государь-то?

— Один у меня государь — Петр Алексеич. Ему служу!

— А ты имя свое скажи, если ты не сердитый дух!

— Его императорского Батуринского полка маиор Яков Афанасьев Саплин!

— Маиор!.. — ахнул Иван.

Сколько раз мечтал, что вернет соломенной вдове неукротимого маиора, что сильно обрадуется добрая соломенная вдова, и вот — случилось! Даже испугался, что не может так быть. Слишком велика земля, чтобы так просто наткнуться на некоем уединенном острове на маиора.

А ведь наткнулся.

— Маиор! — крикнул. — Сколько вас на острове?

— Русских — один я, — настороженно ответил неукротимый маиор Саплин, искусно прячась за камнем. — А со мной полоняник-апонец да некоторые переменные жены.

— В чем нужду терпите?

— Мы ни в чем не терпим.

— Яков Афанасьич, да зачем стоишь на острову в одиночестве?

— Гору серебра охраняю. Хожу вокруг, растаскивать не даю гору апонцам. Гора наша русская, исконная, а те апонцы высаживаются и нагло отщипывают без спросу, наносят урон государству и государю. Волею государя Петра Алексеича воспретил всем путь через гору, жду русской помощи. — И сам крикнул неукротимым, но вдруг предательски дрогнувшим голосом: — Вы кто? Может, не апонцы?

— Мы, как и ты, государевы люди, Яков Афанасьич. Мы тоже люди императора Петра Алексеевича, Отца Отечества.

— Почему Отца?

— Русские адмиралы за великия победы его титул такой представили. Отец Отечества, Петр Великий, Император Всероссийский. Он шведа побил.

— Как?! — неистово вскрикнул, слегка приподнимаясь, сердитый дух, и в голосе его пробилась слеза гордости и умиления. — Победил государь, встал на море? Неужто, наконец, побил шведа?

— Побил.

— А матушка полковница, здорова ли?

— Очень здорова, маиор. А для тебя храню в кармане письмо.

— Да от кого?

— От доброй вдовы Саплиной.

— Да почему вдовы?

— Думали, погиб ты, Яков Афанасьич.

— Жив, жив я! — неукротимо вскричал маиор, смело поднимаясь во весь свой невеликий рост. И даже укорил Ивана: — Неверие — зло большое. После шведов, может, главное. — И спросил: — Как твое имя, человек из России?

— Иван Крестинин. Официальный секретный дьяк.

— Ну? Знал Крестининых. Отчего ж ты в секрете? Может, привез пудры для парика?