Читаем без скачивания Настя как ненастье (СИ) - Горышина Ольга

— У нас обычно висит табличка «Обнаженная модель. Не входить!» и с восклицательным знаком.

— Такой таблички не было, а модель была…

— Что ты хочешь сказать?

— Чтобы ты никогда больше не позировала, даже если тебе будут грозить отчислением, — проговорил он без какого-либо намека на смех в голосе.

Насте сделалось совсем холодно.

— Значит, ты ханжа, — проговорила она, силясь не прикусить язык. Мозг требовал замолчать. Но разве она могла остановиться? — А как же религиозные картины? Хотя там всего два сюжета, допускающих обнажение: «Вирсавия за туалетом» да «Сусанна и старцы», но голая баба имеется, и рисовали ее с живой модели!

— Пусть я буду ханжа, если тебе от этого легче…

— Мне от этого не легче! — Настин голос дрогнул. — Ты вот сейчас что обо мне подумал? Все художники пьют и спят с натурщицами, так?

— Настя, я ничего не подумал! — Кеша приподнялся и сумел дотянуться до ее руки, чтобы усадить на кровать и обнять. — Но другие действительно могут подумать…

— Твоя мама или сестра, да?

— А ты своей сказала, что разделась перед всем классом?

Настя мотнула головой, и почувствовала на щеке Кешины губы.

— Вот видишь…

— Ничего я не вижу! — Настя хотела оттолкнуть его в порыве праведного гнева, но руки не послушалась. Наоборот вцепились ему в предплечье, пряча в ладони родинку. — Можно позировать одетой и возникнут отношения, а можно голой и не будет ничего! — добавила она уже обреченно.

— Настя, я имею право требовать! — Кеша стиснул ей плечи и коснулся носом кончика ее носа. — Хотя бы такой малости, как сертификат собственности на твое тело, можно? Я даже хочу, чтобы ты выкинула эти дурацкие рваные джинсы, которыми подцепила меня на крючок и вытащила, как рыбу, из воды. Я чуть не сдох рядом с тобой!

— На Крите ходить обнаженными было привилегией аристократии, — лепетала Настя, чувствуя, как силы оставляют не только голос, но и тело. Гуттаперчевая кукла, вот кто она теперь!

— Когда это было? — Кеша еще сильнее вжался в нее носом, прямо расплющил его. — Сейчас я хочу, чтобы видеть тебя обнаженной было лишь моей привилегией.

— Модель не продает тело, она помогает художнику создать произведение искусства…

— Боже, Настя, ну хватит уже!

— Что хватит? Это работа и очень тяжелая. Продавать тело стыдно, а мозги — не стыдно, да? Это ханжество, Кеша! Самое настоящее ханжество! Тебе не нравятся мои джинсы, а то, что на пляже все ходят топлесс ничего, да? Мы же не в Средневековье живем, где раздеваться было запрещено, и потому первыми моделями у художников стали куртизанки…

— Настя, ты что, обалдела?! В чем ты меня пытаешься убедить? — он даже тряхнул ее за плечи. — Я сказал «нет». Значит, нет. Называй меня ханжой, если хочешь. Но таких, как я, много. И еще больше тех, для кого модель равнозначна проститутке. Я понимаю, что это только в училище и вы все друг друга знаете. Но пусть это делают теперь другие… Мне так спокойнее, понимаешь?

Настя замерла и почти перестала дышать. О, боже… Она чуть не проговорилась… Он не понял, он не подумал даже, что она могла заниматься этим профессионально.

— Хорошо, больше не буду…

— Фу, — он действительно выдохнул. — С тобой невозможно обсуждать искусство. Но, надеюсь, если мы и будем спорить, то лишь по таким абстрактным понятиям.

Он взял с тумбочки телефон.

— У нас еще есть время на совместный завтрак, если мы наконец прекратим обсуждать высокое и подумаем о низменном, — Кеша поднял глаза и таинственно улыбнулся. — Увы, совместный душ придется оставить на вечер. Ты первая, бегом… А я сварю нам кофе.

В этот раз Настя была быстрой и через пять минут прискакала на кухню полностью одетой — почти, в рваные на коленках джинсы, и услышала скрежет Кешиных зубов.

— У меня нет с собой других! — почти взвизгнула она.

— А я уж решил, ты специально наколдовала их из воздуха! — подступил к ней с улыбкой Кеша, не жалея живота под вчерашней футболкой, в который сейчас вжалась огромная бляшка Настиного пояса. — Ты знаешь, о чем я теперь буду думать, вместо переговоров?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— О взаимоотношениях творца и модели.

— Вот именно…

— Франциско Гойя писал свою любовницу Каэтану Д’Альбу, но это не мешает же тебе восхищаться его работами… — Настя почти перестала дышать, так сильно Кеша пережал ей талию. — Купи по дороге кактус, как у вас в офисе. Я в него влюбилась и хочу нарисовать вот на этой стене…

Она ткнула дрожащим пальцем в стол. Выше поднять руку не получилось. Тело снова стало ватным.

— Я сейчас побреюсь, если это намек…

И Кеша отпустил ее.

— С тебя бутерброды, я все оставил на столе.

Кеша шагнул в коридор, и Настя, ухватившись за спинку стула, шепнула ему в спину:

— Купи кактус…

Пусть он забудет этот дурацкий разговор про моделей. Надо же было ляпнуть… Где ее мозги? Вышли через нос вместе с пузырьками шампанского?

Кеша обернулся:

— Я заберу его с работы в понедельник. Он никому не нужен там. На него, пока он был маленьким, часто садились, так что он настрадался бедный. А теперь им будут восхищаться. Как картинами Гойи, еще б я помнил, что он рисовал!

— Маха обнаженная и Маха одетая.

— Настя, хватит ругаться нехорошими словами! — бросил Кеша на пороге ванной комнаты.

И Настя подумала под шум льющейся воды: кому-то нравилась герцогиня, а кому-то понравилась она. Кажется… Может, это была сцена ревности? Ах, если бы… И Настя схватила нож, чтобы намазать на булку масла, хотя сейчас могла сжевать ее даже всухомятку. Но завтрак вышел отменный, как и в то утро понедельника. И дело было вовсе не в удушающем аромате кофе. Как же меняется вкус привычной еды, если делишь ее с Кешей…

— Насть, ты там с мамой будь поосторожней, — попросил Кеша после завтрака, ополаскивая пустые чашки. — Без утреннего напора. У нее может быть свое мнение относительно наших с тобой отношений, и криками его не поменять. Проверено и не раз на собственных родственниках. Только временем и действиями. Пусть она сама поймет, что я не такой плохой, как кажусь. Кактусу понадобилось, по меньшей мере, пять лет, чтобы привлечь чью-то любовь, а не только маты в свой адрес… Я тоже терпеливый, как и он.

— Кеша, — Настя подступила к раковине и прижалась щекой к его спине, пуская руки вдоль ремня.

— Настя, убери руки… — Кеша выпрямился и замер. — Мне твоих голых коленок достаточно. Я не художник, я не могу смотреть на тебя равнодушно.

— И не надо…

Он повернулся к ней всем корпусом и поднял в воздух мокрыми руками почти к самому потолку:

— Вот когда вырастешь такой вот большой, будешь командовать, а пока сиди тихо, как мышка… — Кеша поставил Настю на пол и поцеловал в лоб, как ребенка. — Полностью одетая. Вечером можешь раздеться, разрешаю… Пошли. Я не могу опоздать на эту встречу. Раньше сядешь, раньше выйдешь. А я безумно хочу обратно в норку к своей мышке, — он замер, и Настя протянула к нему руки, к которым он тотчас прикоснулся губами. — Прости за пошлость.

— Я не ханжа, — улыбнулась Настя, затягивая сильнее узел галстука.

— Значит, и я со временем исправлюсь, — Кеша убрал ее руки и чуть расслабил узел. — И научу тебя правильно завязывать галстук. Я жутко не люблю делать это сам.

Настя заставила себя не отвести глаз: это делала его девушка? Да? Ничего, она научится и этому, чтобы Кеша наконец перестал вспоминать ту, другую. А он обязан перестать, иначе сказка закончится, не успев начаться. А Насте так хорошо в новом мире, что улыбка не сходила с лица всю дорогу, хотя она и пыталась ударить себя по губам дверью внедорожника. Но куда там — хотелось пронести Кешин поцелуй до самого вечера.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И день-то какой солнечный! Прямо не августовский. Или у нее просто рябит перед глазами от дрожащие ресниц. Что это? Слезы? Она плачет от счастья? Или от страха перед встречей с мамой? Ведь будет тяжело, безумно тяжело доказать ей, что Кеша не верблюд, а попугай. Но нельзя потерять с трудом отвоеванную у судьбы улыбку — она будет единственной защитой от несправедливых обвинений. И Настя дарила ее окружающим, не жалея, и получала улыбку в ответ от вечно хмурый, даже в субботний день, пассажиров петербургского метрополитена. И ей впервые не захотелось отвернуться от целующейся парочки. В кармашке рюкзака лежала гигиеническая помада, но Насте она была не нужна — губы блестели от прощальных поцелуев. Пусть так и лежит себе на самом дне. Вечно.