Читаем без скачивания Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Жуть какая!
– С одной стороны, когда они обрастают плотью, то становятся медлительней, перемещаются со скоростью атлета или животного, но они становятся опасней. Даже во плоти они слишком быстры для обычного человека. И на ликвидацию одного демона нужны силы двоих: пехотинца и мага. Или паладина.
– Кого?
– Паладина.
– Кто такой пол-один???
Инга продолжила вместо Хельги:
– Паладин – это боевой маг. Он не только способен произносить заклинания, но и искусен в бою. Конечно, любой маг обязан владеть оружием, вопрос просто в уровне мастерства. Боевой маг – это два в одном, но подготовка такого мастера стоит времени и сил…
– Я продолжу, – сказала Хельга. – Дело в том, что демона надо сначала развоплотить, а потом обезвредить. Поэтому рыцарские отряды и пехота идут в ближний бой…
– Ближний бой – это когда лицом к лицу, да?
– Лицом к рылу скорее. Да. А маги в это время творят рассеивающие заклинания, – вставила Инга.
– Рыцари, пехотинцы, паладины и маги должны работать вместе. Общее тактическое правило: пока рыцари и пехотинцы идут в бой с холодным оружием, маги творят массовые заклинания, которые зачищают сразу всех развоплощённых. Сложность всегда заключается в том, что творить заклинание надо непрерывно, демона ловить как только, так сразу: он после развоплощения уязвим в течение минуты, не более.
– А что будет, если не поймать?
– Он уходит. Хорошо, если демон маленький и слабый – он какое-то время заново строит себе тело, на поле битвы материала очень много. А если демон сильный, то он очень быстро проскакивает внешние воды и добирается до земель.
– То есть досюда?
– Именно. Здесь, правда, ему тоже нужно время, чтобы собрать себе тело, но если демоны проникают сюда, то всё очень плохо. К счастью, на материке есть свои разведотряды, которые выслеживают и устраняют проникших демонов. И всегда есть резервные войска, если вдруг их проникнет много.
– Если хочешь знать, брат мой Эдвард, что с тобой учится, с детства мечтал стать именно разведчиком, – добавила Инга.
– Но ты учишься в ордене Геометров? – уточнила у неё Сольвей.
– В какой-то мере мне пришлось. Рихард и Германн пошли на Стратигов, Хельген и Рогнеда выбрали путь Философов. Хоть кто-то в семье должен был пойти на Геометра.
– Я не понимаю: кто выбирает, в каком ордене Академии ты продолжаешь учиться? Это я сама должна решить или происходит распределение?
– У кого-то выбора нет, например у старшего ребёнка в семье. Точнее, почти нет. А остальные должны посоветоваться с родителями и преподавателями, оценить свои таланты, – ответила Инга за всех.
– А, это как на земле выбирать, пойти в музыкальную школу, или художественную, или в балет?
– Наверное, да, мы же не были на земле, – развела руками Хельга.
Заговорила Артемида:
– Ингрид, судя по всему, не поняла кое-чего другого. Демонические атаки происходят регулярно, прорывы случаются раз в пять или семь лет, последний крупный прорыв произошёл почти семь лет назад. Тогда мой отец не вернулся.
– И моя дядя, – добавила Сольвей.
– И мой брат, самый старший, Эрих, – сказала Хельга.
– И банщица Евдокия сидит плачет, потому что они из крестьян, её единственный сын учился здесь, стал отличным паладином, но погиб тогда, не успев обзавестись семьёй… Евдокию взяли сюда на работу, – сказала Инга.
После этих слов опять все замолчали.
Перед сном Ингрид достала молитвослов на греческом и стала переписывать ту страницу, которую читали сегодня вечером, пытаясь перевести знакомые слова.
15. Керуб Монотон
Ингрид проснулась, потому что стучали в дверь. Несмотря на новый день, настроение осталось вчерашним. Она удивилась стуку, но потом ей сказали, что звонарь тоже ушёл с флотилией Харальда.
Наутро выяснилось, как именно изменилось расписание на ближайшие дни. Уранос Пифагор, Николас Трисмегист и Демис Ураномонопатис единственные из мужчин остались во Дворце. Многие уроки преподавателей-мужчин были заменены на другие предметы. Так, класс Ингрид вместо логики отправился чертить и считать.
Уранос Пифагор всё больше и больше выказывал своё нерасположение к Ингрид, но она думала, что проосто плохо старается. Хотя, сравнивая свои работы с работами одноклассников, находила их по уровню одинаковыми.
На урок Уранос Пифагор пришёл с важным видом, его борода была краснее обычного. Он вслух пособолезновал тому, что воины покинули Дворец. Сказал, что ему лишь из-за священного долга заботы об учениках пришлось остаться здесь в качестве единственного хозяина, пожертвовав своим желанием отправиться на сражение. Ученики неистово шаркали циркулями и карандашами по бумаге, не особо веря в его пылкую речь.
Древо опустило ветви, в коридорах Дворца стих смех, на обеде весь хлеб оказался сдутым. Дополнительная молитва в середине дня немного ободрила всех, а раздавшийся после обеда колокольный звон принёс радостное оживление. Многие сорвались с мест к окнам в ожидании кораблей, однако очень быстро выяснилось, что это просто приехал другой звонарь.
Механически, погрузившись в серый туман пыльных мыслей и чувств, Ингрид мыла уборные на обиходе. Одна из уборных ей досталась рядом с термами, где она встретила к своему удивлению Нафана. Он тоже был в переднике, с ведром и щётками.
– А ты чего здесь делаешь?
– Флотилия ушла, забрав добрую часть инвентаря, меня отправили в термы. Тазики переставлять.
– А-а-а, тазики переставлять. И как?
– Не в восторге, – ответил он, скривив лицо, – не понимаю, почему именно меня и именно сюда.
– Можем поменяться. – Ингрид протянула ему своё ведёрко.
– Нет уж, благодарю. Термы менять на уборные мало удовольствия. Я пойду.
Нафан исчез за дверью. Ингрид пожала плечами и тоже исчезла за другой дверью.
И снова оказалась в интересной уборной. Если вчера из окна она видела флотилию у галерей, то сегодня – колокольный пульт. Тросы из него расходились далеко и высоко по разным направлениям, подвязанные к колокольным языкам, а за самим пультом стоял человек в длинном фиолетовом кафтане. Как раз сейчас он должен был отмерить преполовение обихода.
Ингрид смотрела, как он раскачивал язык колокола. Раздался гулкий звон. Потом звонарь ушёл с пульта. «Вот я увидела ещё что-то новое, – подумала Ингрид, – здесь всё полно чудес». Она сползла по стенке. Как-то слишком грустно, чтобы быть правдой. Дело в том, что вешать нос и долго грустить было ей несвойственно. Обычно она так быстро возвращала улыбку и юмор, что сейчас её очень тяготило такое скорбное положение. Девочка уткнулась носом в колени, и сидела так же, как несколько недель назад под Деревом. И, как обычно, не плакала.
Незаметно день подошёл к концу. Время сгустилось и текло как кисель. Тянулись связанные в одну цепочку часы, дни, было непонятно, где закончился четверг, а где началась суббота. Ингрид несколько раз появлялась на земле, но с грустью признавалась себе, что там ещё тяжелее. Приходить на землю хотелось всё меньше, она сбегала туда только на уроки химии и чтоб увидеться с мамой. Воспоминания копии были тусклы и безвидны, Ингрид всё хуже и хуже принимала земную жизнь. Но что самое ужасное – она безоговорочно поняла одну отвратительную вещь. Она влюбилась в Антона Павловича. Нет, неясно, почему среди всех юношей её сердце выбрало именно такого неказистого молодого человека. Можно ли было отделаться от этого чувства, девочка тоже не знала. Но теперь над Ингрид властвовала такая сила, что сопротивляться ещё и ей просто не хватало духу. Впрочем, и не хотелось.
В субботу Ингрид вернулась с земли в Междумирье, где обстановка сменилась на нервно-возбуждённую. Разумеется, Дворец не мог долго находиться в унылом расположении, поскольку был полон, по сути, детьми. Ингрид гуляла с Артемидой, Хельгой, Сольвей и их сёстрами, слушала, как они играют на музыкальных инструментах, упражнялась на флейте. Как-то раз под вечер субботы она
