Читаем без скачивания Последний Герой. Том 5 - Рафаэль Дамиров

— К сожалению… — проговорил Ландер, и на этот раз в его тоне действительно мелькнула тень сожаления. — К сожалению, я надеялся, что он станет моим лучшим испытуемым, особым экземпляром. Но так часто бывает. Скорее всего, анафилактический шок.

Он поднялся, отряхнул колени, словно вёл речь не о человеке, а о лабораторной крысе.

— В его организме возникла гиперергическая реакция на введённое вещество. Иммунная система восприняла препарат как чужеродный агент и включила каскад защитных реакций. Массовый выброс гистамина, спазм гладкой мускулатуры, резкое падение артериального давления. Отёк дыхательных путей. По сути — его собственный организм уничтожил себя изнутри.

Профессор произнёс всё это почти лекционным тоном, размышляя вслух, а вовсе не для Кобры. Он достал диктофон из кармана и стал записывать:

— Испытуемый тринадцать дробь семь… Передозировка препарата… Для одних организмов вещество становится катализатором скрытых резервов, для других — смертельным ядом. Это вопрос индивидуальной восприимчивости. Нужно скорректировать первичную дозу.

— Замолчи! — закричала Кобра, сжав руками прутья решётки. — Замолчи, тварь! Я не верю! Он жив!

— Уберите тело, на кремацию, — сухо распорядился Ландер.

Услышав эти слова, пленница словно лишилась стержня, будто кто-то выдернул из неё душу. Она обессиленно сползла вниз, держась за холодные прутья клетки, и тихо зарыдала. Плечи её вздрагивали, пальцы скребли сталь решётки, слёзы текли по щекам, оставляя влажные дорожки.

— Ну-ну, барышня, — с сухой усмешкой проговорил Ландер, наклонив голову набок, едва тело Макса уволокли. — В нашей работе всегда есть издержки. Кто-то становится неудачным экспериментом, кто-то — тем, на что изначально даже не рассчитываешь.

Он сделал шаг ближе, упёрся руками в поручни медицинского столика и продолжил почти ласковым тоном:

— Но вы… вы показали себя с лучшей стороны. Первую дозу препарата вы перенесли великолепно. И при этом сохранили человеческие эмоции. Это редкость. Я думаю, у вас неплохое будущее в моей лаборатории.

— Мразь ты… — выдохнула Оксана, едва слышно. — Тварь.

Ландер только ухмыльнулся, словно наслаждаясь её бессилием.

— Ничего, — сказал он почти шёпотом. — Скоро вы станете более покладистой. А после моих сеансов гипноза и вовсе забудете свою старую личность. Забудете все эти тягостные привязанности, эти человеческие эмоции, которые сейчас вас мучают. Раздирают. Делают слабой.

Он поправил очки, голос его стал чуть громче:

— Вы будете жить только ради одного. Ради новой дозы. Ради того, чтобы стать сильнее. Ради того, чтобы стать тем, кем вы никогда бы не смогли стать без моей помощи. Человеком будущего. Я бы даже сказал… больше, чем человеком.

В глазах его полыхнул огонь.

* * *

Я умер.

Нет.

Или да.

Я и раньше умирал. Почти. Потому и понял сразу — вот оно. Потому что вокруг ничего нет. Это даже не темнота. Просто пустота. Абсолютное «ничто».

Но какого лешего я еще способен думать? Размышляю? Значит, я есть. Значит, сознание ещё держится.

И вдруг — стоп.

Что это?

Твою мать… неужели?

Свет.

Серьёзно? Свет в конце тоннеля?

Господи… если ты меня слышишь, если ты существуешь, что это? Но ведь что бы я сейчас ни говорил — это ничего не изменит.

И я пошёл к этому свету.

Ощутил вокруг лишь аморфную сгустившуюся черноту. Темнота будто спрессовалась в конус, и в самом его конце мерцало пятно. Оно не горело и не тлело. Просто белое скопление, сгусток — то ли света, то ли тумана.

Я шёл к нему. Как? Ногами? Не знаю. Не чувствовал шага, будто парил. Но всё же двигался, потому что свет становился ближе. И вдруг движение стало трудным, словно дорога пошла в гору.

Я посмотрел вниз — ничего. Ни ног, ни земли. Всё заволокло темнотой и туманом. Всё неясно и неопределённо.

Я упорно двигался, но невидимый наклон становился всё круче. Вот я уже сорвался на колени. Перешёл на четвереньки. Карабкался, цеплялся пальцами за пустоту. Ногти скрежетали о невидимую поверхность, а я сам не понимал, за что держусь.

Но знал одно — назад нельзя. Если я сорвусь в бездну, в эту чёрную пустоту — всё. Там не будет света. Уже никогда.

И потому я карабкался. Тянулся вперёд, туда, где брезжил этот белый сгусток, единственное, что оставалось реальным.

Я шёл. Я полз. Я цеплялся за ничто. Я готов был двигаться вперёд каждой отдельной клеткой. Не сдавался.

Потому что знал: если отпущу — пропаду навсегда.

И вот я застыл. Боялся пошевелиться — казалось, стоит мне сдвинуться хоть на сантиметр, оторвать пальцы от этой невидимой опоры, и я непременно сорвусь вниз. Я чувствовал, что висел, будто на вертикальной стене, которая не существовала ни для глаз, ни для рук. Вокруг — оглушающая пустота, такая тишина, что звенело в ушах.

Я завис между небом и землёй, или… чем же?.. Как это ещё назвать, твою мать?

Надо было что-то делать. Я поднял руку, протянул её вперёд, стараясь зацепиться пальцами, чтобы продвинуться ещё хоть немного. Но в тот же миг почувствовал, как тело моё медленно, неумолимо начинает отрываться от опоры, которой, может, и не было вовсе. Ещё доля секунды — и я полечу в пустоту.

И вдруг чья-то рука ухватила мои пальцы. Ладонь крепко держала меня и тянула наверх. Я вцепился в неё из последних сил, как в спасительную соломинку. Держи, держи! Не исчезай. Подтянулся, помогая второй рукой, ногами, карабкался изо всех сил.

— Давай, Макс… давай! — услышал я голос сверху.

Почему этот голос показался таким знакомым? В тот миг, когда я понял, кто говорит, по спине пробежал холод — ледяной, мёртвый холод. Я узнал говорившего.

Этот человек вытащил меня на свет.

Я очутился на твёрдой поверхности. Вокруг рассеивался молочный туман — без начала и конца. Свет здесь был повсюду — он не исходил от конкретного источника, а просто всё пространство было залито мягким сиянием. Вроде бы, светло, а в то же время пусто. Нет ничего — только сплошная белизна, словно мир был стёрт и оставлен чистым листом.

И в этой светлой пустоте меня облекло странное спокойствие. Глубокая тишина без звуков и шорохов. И странное ощущение, что всё, что было прежде, потеряло значение.

Я стоял там. Я попал туда.

А передо мной стоял он — как ни в чём не бывало, будто все предательства и вся кровь, что пролилась по его вине, были лишь дурным сном. Лёгкая, еле заметная улыбка тронула его губы, и от этого у