Читаем без скачивания Дни и ночи - Константин Симонов

- У всех душа не на месте,- сказал Сабуров,- и раньше, чем война не кончится, она на место не встанет... Что Масленников, вперед ушел?

- Да.

- К утру вернется?

- Должен. Если к утру не вернется, значит, до следующего вечера. Туда и оттуда днем не пройдешь.

- Кто ж там остался в доме?

- Человек пятнадцать. И Конюков за коменданта. Потапов-то убит.

- Ну?

- Убит. Конюкова я в критическую минуту своей властью командиром роты назначил. Больше некого было. Когда нас вышибли, он с тем, что от роты осталось, засел в доме.

- Неужели пятнадцать человек всего во второй роте?

- Нет,- сказал Ванин,- еще человек десять здесь есть. Они с двух сторон отошли, а он в доме остался. Если точно-двадцать шесть человек во второй роте.

- А в остальных?

- В остальных немножко больше. На, смотри.

На листочке бумаги было расписано наличие людей по всем ротам.

- Да, много потеряли. А где передний край теперь проходит?

- Вот, пожалуйста.- Ванин вынул план.

На плане было нанесено расположение батальона. Батальон уже не выдавался уступом вперед, как это было раньше, а после потери Г-образного дома стоял на одной линии с остальными батальонами, вдоль правой стороны разрушенной улицы, и только один дом, номер 7, обведенный на плане пунктиром, языком выходил вперед.

- В сущности, дом в окружении,- сказал Ванин.- Немцы днем не пускают. Ползаем ночью.

- Когда всю улицу обратно придется брать, будет хороший опорный пункт для продвижения,- сказал Сабуров.- Надо его удержать.

- Когда обратно брать будем...- протянул Ванин.- Боюсь, далеко еще до этого. Дай бог удержаться там, где сидим.

- Конечно,- согласился Сабуров,- я об этом и говорю, что дай бог удержаться. А удержимся, так и обратно возьмем.

- Ты что-то веселый вернулся,- сказал Ванин.

- Да, веселый,- сказал Сабуров.- Это ничего, что один дом отдали. То есть плохо, конечно, но ничего. А что удержались сегодня на берегу и не пустили их к Волге, это самое главное. И дальше не пустим.

- Убежден? - спросил Ванин.

- Убежден,- ответил Сабуров.

- А почему убежден?

- Как тебе сказать? Могу привести некоторые логические доводы, но не в них дело. Верю в это. Такое сегодня выдержали, чего раньше не выдержали бы. Сломалось у них что-то. Знаешь, как игрушка заводная. Заводили, заводили, а потом - крак - и больше не заводится.

- Рад слышать это от тебя. А мы тут с этим домом так огорчились, что ни вчера, ни сегодня никаких чувств у нас, кроме горькой досады, не было.

Ванин поднялся и, прихрамывая, прошелся по блиндажу.

- Ты что хромаешь?

- Ранен. Ничего, до свадьбы заживет - до моей, конечно, а твоя, говорят, не за горами.

- Кто говорит?

- Проценко. Как Масленников вернется, мальчишник устроим. Без мальчишника все равно не дадим тебе жениться.

- Не возражаю, только у Пети с запасами, наверное, слабовато. А, Петя?

- Как-нибудь уж постараюсь, товарищ капитан,- сказал Петя и, открыв флягу, налил водки в кружки, стоявшие перед Ваниным и Сабуровым.

Но не успели они поднести кружки к губам, как плащ-палатка поднялась, и Масленников, веселый, шумный, растрепанный Масленников, появился на пороге блиндажа.

- Подождите,- поднял он руку.- Что вы делаете? Без меня?

Бросившись к Сабурову, Масленников схватил его, приподнял с места, обнял, расцеловал, отодвинул от себя, посмотрел, опять придвинул к себе и снова расцеловал,- все в одну минуту. Потом плюхнулся на третью, стоявшую у стола табуретку и басом крикнул:

- Петя, водки мне!

Петя налил ему водки.

- За Сабурова,- произнес Масленников.- Чтобы он скорее стал генералом.

Но Ванин, подняв кружку, улыбнулся своей грустной улыбкой и возразил:

- А я за то, чтобы он поскорее стал учителем истории.

- Значит: или - или,- сказал Сабуров.- А я готов всю остальную жизнь быть поливальщиком улиц, если бы из-за этого война кончилась хоть на день раньше. Разумеется - победой. Может, за нее и выпьем? - Он выпил залпом и, переведя дух, добавил: - А что до учителей, то после войны все мы понемножку будем учителями истории... Ну как там в доме, а? - повернулся он к Масленникову.

- В доме правит Конюков; объявил себя начальником гарнизона, нацепил старый Георгий и говорит, что носит его в ожидании, когда комбат выдаст законно причитающийся ему, согласно приказу командующего, орден Красной Звезды. Петя, что смотришь? - крикнул Масленников.- Кружки пустые.

Сабуров искоса посмотрел на Масленникова, но, решив, что тот все равно валится с ног от усталости и ему, так или иначе, надо спать, не стал возражать. Петя налил им еще по одной.

- Интересно, что Петя никогда не ошибается: всегда наливает ровно по сто грамм,- заметил Ванин.

- Точно, товарищ старший политрук.

- Я знаю, что точно. Даже если в разную посуду. Может, объяснишь секрет?

- Я разливаю не на глаз, товарищ старший политрук, а на слух. Держу фляжку под одним углом и по звуку отсчитываю: раз, два, три, четыре, пять готово!

- Похоже, что ты после войны будешь работать в аптеке,- сказал Масленников.

- Никогда, товарищ лейтенант,- сказал Петя.- Вот уж именно - никогда! - с неожиданным жаром повторил он.- Зря вы думаете, товарищ лейтенант, что я так люблю считать каждую каплю, что даже после войны мечтаю об этом!

- А ты часом не выпил, Петя? - улыбнулся Сабуров.

- Да, товарищ капитан, когда вы выпили за победу, я тоже немного выпил,- сказал Петя. Водка, против обыкновения, ударила ему в голову, потому что еда была на исходе и он, экономя для командиров, за день съел лишь два сухаря.- После войны я буду работать по снабжению, как и работал. Но я мечтаю за такое время, когда все, что я делал когда-нибудь раньше, показалось бы людям смешным. Я считался королем, потому что мог достать пятьдесят мешков картошки или три мешка репчатого лука. Но когда-нибудь, после войны, мне скажут: "Петя, достань в рабочую столовую устриц". И я скажу: "Пожалуйста". И к обеду будут устрицы.

- А ты ел когда-нибудь этих устриц? - спросил Сабуров.- Может, они дрянь?

- Не ел. Я только к примеру, хотел назвать что-нибудь такое, о чем вы сейчас меньше всего думаете. Налить вам еще?

- Нет,- сказал Сабуров,- довольно.- Он опустил голову на руки и задумался над тем, сколько мечтаний, мыслей о будущем, поздних раскаяний и неосуществленных желаний погребено в русской земле за эти полтора года, сколько людей, мечтавших, желавших, мысливших, каявшихся, погребено в этой земле, и никогда они уже не осуществят ничего из того, о чем думали. И ему показалось, что все это исполнимое, но не выполненное, все задуманное, но не сделанное теми, кто теперь мертв, всей своей тяжестью ложится на плечи живых и на его плечи. Он задумался над тем, как все будет после войны, и не мог себе этого представить, так же как не мог бы себе представить до войны того, что происходило с ним сейчас.