Читаем без скачивания Житие Одинокова - Дмитрий Калюжный

В тот день в атаке на Матрёнино потеряли несколько десятков бойцов. Комбат поймал момент, когда командир заградотряда смотрел на него, и махнул рукой: «Отходим!» — давая тому понять, что берёт ответственность на себя. Заградотрядовцы тут же закинули в кузов грузовика свой пулемёт, попрыгали туда же и дали дёру.

— Соображают, — засмеялся младший лейтенант Солопий.

— Всем жить охота, — отозвался комроты Одиноков. — Давайте, ребята, бегом.

Рванули к лесочку. Вряд ли было правильным называть их прыжки по снегу словом «бег». Но тут уж было не до подбора слов. Хотелось побыстрее оказаться в лесочке, и даже убежать за речку, которую тот лесочек опоясывал. Солопий в темпе судорожных рывков по сугробам развивал тему:

— Хитрые, черти… Заградовцы эти… И не воюют… И в плен не хотят…

— Дыхалку берегите, дурень…

Василий сокрушённо подумал, что по-всякому взять Матрёнино без поддержки танков нереально. Он знал, что дать танки обещали, но где они?

Однако, перебежав лесочек, на том берегу они увидели три танка Т-34.

— Ура! — закричали бойцы. Прыг-прыг через узкую реку.

В начале-то наступления каждому батальону дали по два-три танка. И наступление пошло любо-дорого! Но потом штабные мудрецы решили формировать ударные танковые соединения. Чтобы было, как у немцев. И дальше батальоны наступали «вручную». Но жизнь диктовала своё, и вот им опять дали танки.

Из люка высунулся командир танкистов, капитан. Улыбка до ушей:

— Что, пехота? Кросс бежим?

— Бежим-бежим! Присоединяйтесь!

— Не, нам в другую сторону. Лучше вы к нам присоединяйтесь. Мост есть? Или где тут реку форсировать?

— Брод есть, хороший. Айда покажем!

Перешли реку. Капитан-танкист и Страхов собрали командиров танков и командиров пехотных рот. Танкист изложил свой план:

— Значит, так. Мы давим огневые точки, закрепляемся и отсекаем возможный подход немецких подкреплений. Вы, пехота, зачищаете дома.

Страхов распределил, какая рота как идёт. Сообщил капитану, что самое трудное — справиться с пулемётчиком немецким, который устроил себе гнездо на высокой колокольне Матрёнинской церкви.

Рота Одинокова продвигалась вдоль деревни. Сам Василий со вторым взводом, и с ними комиссар Загребский — вдоль околицы. Сыров с первым взводом проверял боковые тропы ближнего леса. Третий взвод шёл огородами, заглядывая во все строения. Южнее, по главной улице двигалась рота Разуваева, с ней был комбат Страхов. Шли спокойно: танкист-капитан одним пушечным выстрелом снёс верхушку колокольни вместе с пулемётным гнездом.

Решили уже, что деревня пустая: жители попрятались, а немцы ушли. Это был их любимый трюк — посадить гарнизон на машины и укатить в следующую деревню, километров за пять от этой. Она заранее укреплена, и придётся выковыривать их оттуда. А то и контратаку организуют…

С хутора, стоявшего на отшибе, послышались возгласы: «Сюда! Сюда! Здесь наши раненые! Помощь нужна!»

Сильный ветер бросал в лица иглы снега, глушил звуки. До Страхова, который был в середине деревни, звуки донеслись, но что они означают, он понять не смог. Крикнул Одинокову:

— Что там?

— На помощь зовут, товарищ комбат! — крикнул в ответ Василий.

— Сходите, проверьте! — приказал комбат.

— Разрешите мне? — спросил из-за спины Сыров.

Василий смотрел в сторону того хутора и ответил, не глядя на Сырова:

— Разрешаю. Возьмите двух опытных бойцов и проверьте, не засада ли там.

— Лимонова и Чуйко возьму, — отозвался Сыров. — Пошли, ребята.

Только теперь Одиноков обернулся и посмотрел на эту троицу. И сразу «увидел», что они прямо сейчас умрут, все трое одновременно. А ведь ни вчера, ни утром гибели Сырова, Лимонова и Чуйко Василий не чувствовал! И он крикнул: «Стоять!» А когда они остановились, приказал: «Всем лечь!»

Падая в снег, заметил, что Т-34, маячивший на том конце села, развернулся и двинулся к хутору, а с хутора шарахнули по танку из противотанкового ружья. И затем повели пулемётный огонь уже по ним — пули так и засвистели над залёгшими бойцами. С середины деревни что-то злым голосом кричал Страхов. Танк бахнул из пушки, взрыв разнёс центральное здание хутора, вражеский пулемёт замолк.

— Вперёд! — крикнул Одиноков и сам повёл роту.

Полчаса спустя всё было закончено — пленных не оказалось, даже раненых. Нашли местных — они все до единого были заперты в церкви.

— Полная коробочка народу, товарищ лейтенант! — удивлялся Солопий. — Сжечь их там немцы, что ли, хотели? В церкви? Она же каменная.

Потом Василию пришлось объясняться со Страховым.

— Засада была, товарищ комбат, — сказал он. — Немецкая спецгруппа: обер-лейтенант и пять нижних чинов. Кричали на чистом русском. Выяснить, кто кричал, нет возможности, понятно, почему, — Одиноков указал на трупы, которые его бойцы вытаскивали из строений. — Наверное, обер-лейтенант. Их офицеры обычно знают русский.

— Но вы же залегли до начала обстрела. Я видел!

— Не понравилась мне ситуация, Александр Иванович. Предчувствие было нехорошее.

— Ох, Одиноков. Ох, чудотворец. Что с вами делать? — запричитал комбат и обратился отчего-то к Сырову, который, стоя недалеко от них, рассматривал трофейный автомат: — Что с ним делать, старший сержант?

— Наградить медалью и отправить в штаб бригады, — весело предложил отвязный Сыров. — Пусть планирует операции.

— На самом деле хорошее предложение, — поддержал Сырова Загребский.

— Шутники, — без улыбки сказал Страхов. — Я подумаю.

После чего приказал связистам сообщить «наверх», что Матрёнино наше — дескать, ждём тылы, время обеда, — и отправился к танкистам.

Одиноков подозвал Сырова. Тот подошёл, скаля зубы:

— Слушаю, Василий Андреевич.

Василий поглядел на него, прищурившись. Никаких знаков близкой смерти! Были, а теперь нету!

— Цел? Здоров?

— А чё мне будет? — удивился Сыров. — Я везучий.

— Да-а… Чудеса. Кстати, трофейную технику велено сдавать.

— Всё будет тип-топ, товарищ лейтенант. Малёха побьём немчиков их же оружием и сдадим. Даже не сомневайтесь. Нам чужого не надо.

Пришли пёхом парни из заградотряда, наткнулись на Одинокова, пристали с просьбой: их грузовик капитально застрял на переправе.

— Там и так брод был жуткий, — сказал сержант, — а танки ещё повредили русло. Теперь колёсный транспорт проваливается. Вы бы, товарищ лейтенант, дали бы нам ребят, чтобы вытащили, а? У нас людей мало.

— Э, нет, — сказал Василий. — Кто переправу испортил? Танкисты?

— Танкисты, — убито признался сержант.

— Вот пусть они вас и вытаскивают.

— А где они?

— За церковью встали. Солопий! — окликнул он заместителя. — Покажите товарищам, где танкисты.

Они ушли. Василий опять обратился к Сырову:

— Николай Иванович, а где Лимонов и Чуйко?

— Пулемёт немецкий откапывают. Завалило его. А хороший пулемёт, жалко.

— Приведи.

— Ща сделаем. А вот они!

Из-за угла вывернули упомянутые Лимонов и Чуйко. Василий разглядел пулемёт у них в руках, но, как и в случае с Сыровым, знака их близкой смерти не увидел. Покачал головой:

— Ну, Николай Иванович… Жить вам долго.

— О, спасибочки! От вас, Василий Андреевич, такие обещания — особо в масть.

— Это отчего же?

— Так все знают, у вас договор с Господом!

Загребский засмеялся.

— Идите, Сыров, — расстроился Василий.

— Я от души, — сказал Сыров. — С уважением. Я до встречи с вами ни в какого Бога не верил. А теперь иное дело. Молитву выучил. «Иже еси на небесах…»

— Кончайте петь. Кстати, вчера молились?

— Сегодня тоже, перед боем, — и Сыров дерзко посмотрел на комиссара, который стоял рядом и супил брови. — Могу дальше пропеть.

— Не надо! Идите, идите.

Когда они остались вдвоём, Загребский спросил Василия, отчего это он расщедрился Сырову на долгую жизнь.

— Иван Степанович! — ответил Одиноков. — Судьба изменчива. Оказывается, человек своею волею многое может, — и рассказал, что произошло на самом деле…

Всё это было неделю назад. И с тех пор комиссар ежедневно изыскивал любую возможность, чтобы пооколачиваться рядом с Василием. Пусть тот даже высказывает противные марксизму идеи о Боге и о душе, — лишь бы сообщил, когда смерть начнёт маячить за его комиссарской спиной.

— Философия давно и уже окончательно прояснила, что первична материя, а вторично сознание, — бубнил он. — Душа — это сознание без материи. Такого быть не может.

Вася не прислушивался к его фантазиям. Думал, что надо бы поговорить о жизни и смерти с учителем литературы Третьяковым и с Колей Ступиным. А хватит ночи, так и с другими, чьи души завтра отправятся к Господу. Конечно, опять слухи пойдут. Чего только о нём не навыдумывали! Что он заговорённый, что порчу снимает, «правильное слово» знает, что с двумя командармами, Рокоссовским и Кузнецовым, на «ты». По мнению Сырова, у него договор с Господом. Какой там договор! Суеверия, сплошные суеверия.