Читаем без скачивания Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— Смотрю как умею. Ну а ты? Согласился?

— На что? — Фьеро удивленно поднял брови.

— Спать со свояченицами.

— Нет. Правда, не из каких-то там нравственных соображений и не потому, что они мне не нравились. Скорее по расчету. Сарима — хитрая женщина, а брак — это постоянная борьба. Если бы я согласился, она бы получила надо мной большую власть.

— Что, все так плохо?

— Да, нелегко. Ты не была замужем, тебе не понять.

— Я замужем. Только не за мужчиной.

Эльфаба зажала себе рот, но было уже поздно. Фьеро никогда ее такой не видел: она ужаснулась собственным словам, отвернулась, прокашлялась, шмыгнула носом.

— Чертовы слезы, как больно жгутся! — вскричала Эльфаба в припадке ярости, выскочила из-за стола и бросилась вытирать глаза старым одеялом, пока соленая влага не покатилась по щекам.

Она стояла, согнувшись как старуха, одной рукой упираясь в ящик, другой вытирая лицо одеялом, свободный край которого свесился до пола.

— Эльфаба! Что с тобой? — взволнованно вскричал Фьеро, бросился к ней и прижат к себе. Их разделяло одеяло, которое, казалось, вот-вот вспыхнет огнем, взорвется розами или брызнет шампанским. Какие только фантазии не приходят на ум, когда тело возбуждено до крайности.

— Нет! — повторяла Эльфаба. — Нет, нет, нет! Я тебе не гарем. Не женщина и даже не человек.

Но ее руки, точно те ожившие рога, сами обвились вокруг и прижали его к стене с почти убийственной страстью.

Малки с презрительной вежливостью забрался под стол и отвернулся.

Они встречались в амбаре у Эльфабы день за осенним днем, которые, повинуясь капризным восточным ветрам, были то теплые и солнечные, то непроглядно дождливые. Иногда приходилось расставаться на несколько дней. «У меня работа, у меня дела, не спорь или никогда больше меня не увидишь, — говорила она. — Я напишу письмо Глинде, узнаю у нее заклинание невидимости — и пуф! — прости-прощай».

«Фьеро + Фея», — вывел он пальцем на муке, которую просыпала Эльфаба, когда пекла лепешки. Фея, как прошептала она ему, будто опасаясь, что кот подслушает, было ее тайное имя, под которым она действовала в подполье. Таково правило: никто из сподвижников не должен знать настоящего имени другого.

Эльфаба не позволяла ему любоваться своим обнаженным телом при свете. Фьеро приходил к ней уже затемно, и она дожидалась его в постели, читая сочинения о теории государства и философии нравственности.

— Я не очень это понимаю, — как-то призналась она. — Читаю как стихи. Мне нравится звучание слов, но вряд ли они как-нибудь изменят мой взгляд на мир.

— А твой образ жизни как-нибудь меняет твой взгляд на мир? — Фьеро погасил свет и сбросил с себя одежду.

— Неужели ты думаешь, это для меня в диковинку? — вздохнула Эльфаба. — Что я так девственно наивна?

— Ну, я бы не стал говорить «девственно», — поправил ее Фьеро.

— А насколько опытен ты сам, ваше высочество Фьеро, князь арджиканского народа, хозяин Киамо-Ко, лучший охотник Тысячелетних степей, верховный властитель Великих Кельских гор?

— Я попал к тебе в рабство, — честно признался он. — Я женился на девочке и, чтобы сохранить свою власть, всегда был ей верен. Пока не встретился с тобой. Ты не такая, как она, не такая, как все. Ты полна загадок.

— Меня не существует, — откликнулась Эльфаба. — А значит, ты не нарушаешь супружеской верности.

— Так давай же еще раз ее не нарушим, — прошептал Фьеро. — Я не могу больше ждать.

Он скользнул руками вниз по ее ребрам, затем по животу. Как всегда, Эльфаба поймала его руки и положила их на свою маленькую острую грудь. Их тела пришли в движение, и синие ромбы забегали по зеленой траве.

Днями Фьеро скучал. Как вождь арджиканского племени он старался завязать как можно больше торговых связей, но для этого достаточно было лишь время от времени показываться в нужных кругах. Все остальное время он гулял по городу и изучал фрески святых. Эльфи-Эльфаба-Фабала-Фея так и не рассказала ему, что делала тогда в церкви на площади Святой Глинды.

В один из таких дней он зашел к Эврику. Они пообедали вместе, потом Эврик предложил сходить к девочкам, но Фьеро отказался. Эврик, как всегда, был упрям, зол на язык, порочен и чертовски красив. Ничего нового, что было бы интересно Эльфабе.

Ветер срывал осенние листья. Штурмовики выдворяли Зверей и им сочувствующих из столицы. Росли процентные ставки в гилликинских банках к радости вкладчиков и отчаянию заемщиков, предчувствовавших потерю дорогих домов в центре города. На окнах магазинов для привлечения бережливых покупателей начали появляться зеленые и золотистые огоньки, предвестники Лурлиниады.

Больше всего Фьеро хотел сейчас гулять с Эльфабой по улицам Изумрудного города: на свете не было прекрасней места для влюбленных, особенно по вечерам, когда витрины светились разноцветными фонариками на фоне чернеющего неба. Фьеро вдруг понял, что никогда прежде не любил. Это новое чувство смутило и испугало его. Жизнь становилась невыносимой, когда приходилось расставаться с Эльфабой на четыре-пять дней кряду.

«Целую Иржи, Манека и Нор», — писан он, заканчивая свои еженедельные письма Сариме, которая не отвечала, поскольку не была обучена грамоте. Ее молчание казалось Фьеро смирением с его супружеской неверностью. Он не писал, что целует Сариму. Он надеялся откупиться шоколадом.

В комнате было холодно. Фьеро повернулся на кровати и сильнее закутался в одеяло. Эльфаба потянула одеяло обратно. Малки терпел эту возню, чтобы оставаться в тепле, поближе к хозяйке, выражая ей то, что у котов называется любовью.

— Фея, дорогая, — сказал Фьеро. — Ты, наверное, и так знаешь, что я не собираюсь быть членом вашей тайной организации, за что бы вы там ни боролись: за снижение библиотечных штрафов или за отмену кошачьих ошейников. Но до меня доходят слухи, будто бы квадлинов опять начали теснить. По крайней мере об этом разговаривали в нашем клубе за трубками и газетами. Говорят, целая карательная дивизия послана в глубь Квадлинии и дошла уже до Кхойра, сметая все на своем пути. Твои близкие еще там?

Какое-то время Эльфаба молчала. То ли обдумывала ответ, то ли пыталась вспомнить родственников. Удивление на ее лице сменялось недовольством. Наконец она сказала:

— Мы жили в Кхойре, когда мне было лет десять. Странный такой городок посреди болота. Половина улиц — каналы. Низенькие дома с покатыми крышами и зарешеченными окнами для доступа воздуха и защиты от посторонних глаз. А какая растительность! Огромные раскидистые пальмолисты, словно гигантские грибы, шуршали листьями на ветру.