Читаем без скачивания Сказочная древность Эллады - Фаддей Зелинский

У несчастного подкосились ноги:

— Я, значит, навеки отвержен, навеки отдан этим мучительницам и на этом свете и на том! Земли не рождаются с года на год, подобно лозам и детенышам зверей!

— Все забудь, — ответили Селлы, — а это помни: только такая земля, которая еще не была свидетельницей твоего греха, может тебе дать успокоение. Больше мы ничего не имеем тебе сказать.

Алкмеон спустился с додонской горы. Эринии немедленно вцепились в него.

С суровых гор Эпира, среди которых расположена Додона, стекает к южному морю Ахелой, отец эллинских рек. Алкмеон, исступленный, бежит по его течению, все дальше и дальше, куда — не знает сам. Бежит, бежит — и вдруг слышит, что кто-то его окликает:

— Алкмеон, куда спешишь? Иди ко мне!

Смотрит, видит — на широкой отмели посредине реки сидит под олеандрами девушка и удит рыбу; пред ней на корточках мальчик — рыбачок, видно, или пастушок.

— Как ты меня узнала?

— Кто тебя на знает! Иди сюда вброд, не бойся замочить ноги. Уж очень безлюдно здесь. Отец по целым дням пропадает, завела этого мальчишку, да больно он глуп. Со скуки даже рыбу начала удить; но теперь поймала тебя, и мне уже не скучно… не так скучно, — шаловливо поправилась она, смотря в глаза скитальцу.

И, схватив стоявшее перед ней ведро с пойманными рыбками, она вылила его содержимое в реку: плывите, почтенные, и не поминайте лихом Каллирою.

К своему собственному удивлению, Алкмеон улыбнулся; вообще ему как будто легче стало с тех пор, как он перешел через рукав реки.

— А теперь изволь рассказывать.

Лицо Алкмеона опять нахмурилось. «Я мать свою убил», — тихо начал он.

— Знаю; вы, люди, мастера отравлять себе жизнь. Рассказывай, что дальше было.

Он рассказал ей про поход, про битву при Глисанте, про взятие и разрушение Фив и про то, как им тогда овладело безумие:

— И вот с тех пор скитаюсь, преследуемый этими мучительницами.

— Но где же ты скитался?

— Кажется, везде.

— Рассказывай по порядку, где был… Или не помнишь? Ничего не помнишь?

— Нет, одно запомнил: слова самой Матери-Земли, явленные в Додоне: только такая земля, которая еще не была свидетельницей моего греха, может мне дать успокоение.

— Видишь, как хорошо, что я тебя окликнула, — ты бы так и пробежал мимо. Это — та самая земля, на которой мы с тобой сидим. Она не старше этих олеандров, запах которых мы вдыхаем: мы, речные нимфы, нанесли ее всего за последние годы. Сосчитай по пальцам; ее еще не было, когда ты убивал свою мать. Да и считать нечего: сам видишь, что Эринии отстали от тебя. Сюда они не придут. Итак, ты остаешься здесь, это ясно. Вечером пожалует и мой отец Ахелой — не бойся, он уже не любит появляться в своем бычачьем естестве с тех пор, как Геракл выломал у него один его рог. Он тебя очистит, а затем нас поженит: и тебе будет покойнее и мне нескучно… Этот буян мы обработаем с помощью вот этого мальчишки Актора; как он ни глуп, а в работники годится. Затем у нас пойдут дети, и будет чем наполнить жизнь.

Чем больше ее слушал Алкмеон, тем светлее у него становилось на душе: ярким солнцем блистало сознание, что прекратилась власть над ним его мучительниц. И вышло так, как говорила Каллироя: для Алкмеона настала новая жизнь, трудовая. Мало-помалу эти две части — воинская до взятия Фив и земледельческая со времени женитьбы на Каллирое — срослись между собою; вся середина — кровавый туман с мелькающими в нем страшными ликами Эринии — понемногу опускалась в небытие.

Прошел год. Алкмеон сидел с Каллироей на скамье перед хижиной. Вечерело.

— Вот и Арктур показался, — сказала она, — наступает осень. Надо готовиться к зиме.

— Арктур? — удивленно спросил Алкмеон, следя за направлением ее руки, — у нас его называют Боотом (то есть пастухом).

— Называют невежды; а он Арктур. Видишь, как грозно он поднял копье, замахиваясь на Арктос (то есть Медведицу)? Оттого ему и имя дано с тех пор, как Зевс обоих перенес на небеса.

— А ты знаешь, как это было?

— Знаю; мне покойница мать в назидание рассказывала. Послушай. Была однажды у Артемиды любимая нимфа по имени Каллисто. С нею ей всего приятнее было охотиться в лесах Эриманфа.

— Ты сказала: Эриманфа?

— Ну да, Эриманфа; а тебе что?

— Так; мне это имя вдруг показалось знакомым; не могу припомнить почему. Итак, ты сказала, что они вместе охотились на медведей в лесах Эриманфа?

— Я не сказала, что на медведей.

— Мне послышалось; все равно, рассказывай дальше!

Итак, они любили друг дружку без памяти. И Каллисто спросила Артемиду: «Богиня, будешь ты меня вечно любить?» И богиня ей ответила: «Буду, пока останешься девой». И Каллисто засмеялась: «Значит, будешь любить вечно». Но кто-то другой засмеялся еще звонче: это был Зевс. В ту пору — это было до великого примирения — он часто спускался к нимфам и смертным женщинам то в одном образе, то в другом, чтобы давать жизнь витязям-боготворам. И вот он обернулся прекрасным юношей и предстал перед очи Каллисто. Для нее действительно нужна было сверхземная красота: она ведь была не то, что я…

Она шаловливо посмотрела на Алкмеона, но тот даже не улыбнулся; какие-то мысли роились у него в голове.

— Алкмеон, ты меня не слушаешь?

— Очень слушаю, ты только продолжай. Итак, он вошел в ее дом, припал к ее очагу — ну, а дальше что?

— Какой там дом, какой там очаг? Дело происходило в дубовой роще. Ну она, понятно, не могла ему отказать. И отстала Каллисто от своей подруги и сонма ее нимф. Прошел год, и Зевс покинул ее. Хотела бедняжка вернуться к своей божественной подруге, но та сказала ей: «Ты нарушила свое обещание — я тебя более не знаю». Покинутая Зевсом, покинутая Артемидой, побрела Каллисто в лес. И тут над покинутой получила власть ревнивая Гера: мстя сопернице, она превратила ее из прекраснейшей женщины в безобразнейшего зверя — в медведицу. А затем — а затем свершилось чудо: от медведицы родился человеческого вида, и притом прелестнейший, младенец. Нашли его пастухи и назвали его, как сына медведицы (arktos), — Аркадом. Аркад вырос и стал лихим охотником. Но вот однажды он на охоте встретился с той медведицей, что была ему матерью. Он замахнулся копьем на нее; но Зевс, чтобы предупредить матереубийство, перенес их обоих на небеса, ее как Медведицу, его как Арктура. Но Гера все еще не могла простить ей прошлого; отправившись к отцу Океану, она упросила его, чтобы он ей одной не разрешал освежать себя его волнами. И вот почему Медведица одна… но, Алкмеон, ты о чем-то другом думаешь и меня совсем не слушаешь.

— Нет, Каллироя, слушаю, и даже очень внимательно. И жалею, что боги не всегда считают нужным предупредить матереубийство. Но скажи мне: не от этого ли Аркада получила свое имя Аркадия?

Конечно, от него; не умею тебе сказать, когда он успел стать отцом семейства, но его потомками были основаны аркадские города. И нынешние цари Аркадии все происходят от него: и Алеады в Тегее, и Промах в Стимфале, и Фегей в Псофиде…

— Фегей в Псофиде… да, да, вот этого имени я все не мог припомнить. Фегей… да, да… И сыновья у него — Проной и Агенор… теперь припоминаю. И дочь — Алфесибея, моя жена…

Каллироя вскочила с места:

— Что такое? Алфесибея псофидская твоя жена? — она схватила его за плечи. — У тебя есть тайна от меня: рассказывай, как это было!

— Мне самому трудно припомнить; это был краткий просвет между двумя стенами мрака; стены сдвинулись и теперь только медленно раздвигаются. Лучше бы сдвинулись опять! Она была моей женой, но Эринии расторгли наш брак.

— Если совсем расторгли, то хорошо; но совсем ли? Скажи, — она недоверчиво посмотрела на него, — у тебя ничего не осталось от нее?

— Ничего.

— А у нее от тебя?

— Тоже ничего: я ведь пришел к ней скитальцем, преследуемым, в одном хитоне препоясанном… Нет, постой: в поясе было ожерелье Гармонии; его я отдал ей.

Каллироя выпрямилась и отняла свою руку от его плеча.

— Если так, то ваш брак не совсем расторгнут. И пока этого не случилось — я тебе не жена.

И она ушла.

На небе показалась луна. К сидящему в глубоком раздумье подошел Ахелой. «Моя дочь вообще своенравна, — сказал он, — но тут она права; твой долг — принести ей ожерелье Гармонии».

— Как же я покину буян? Только здесь и разрешает мне жить Мать-Земля. Перейду на берег — тотчас в меня вцепятся Эринии.

— Не в первый раз тебе от них терпеть. А чтобы с тобой чего не случилось, я дам тебе в провожатые Актора. Только без ожерелья не советую приходить: Каллироя не уступит.

Опять зима покрыла своим холодным туманом скромный двор псофид-ского царя; опять его семья грелась у пылающего очага, но ей уже не весело: горе молодой вдовы на всех навеяло душевный туман, еще холодней того, который окутал их двор.