Читаем без скачивания Два адмирала - Джеймс Купер

— Вы прибыли к нам на судно новым, необыкновенным способом, сэр Вичерли Вичекомб! — заметил вице-адмирал довольно строгим тоном, увидев себя наедине с лейтенантом.

— План этот, сэр Джервез, едва ли не единственный, который можно было исполнить, принадлежит капитану Блеуэту. Я надеюсь, что успех его выполнения и важность известий, мной привезенных, извинят мою неучтивость.

— Я думаю со времен завоевателя вы первый взошли на корабль английского вице-адмирала таким рыцарским образом; но, вы правы, обстоятельства могут иногда извинить всякие нововведения. В чем состоит ваше поручение, сэр?

— Это письмо, вероятно, скажет за себя все, что должно. Мне же остается только прибавить, что у «Друида» лопнула фок-мачта от излишней парусности, которую он поставил, чтоб догнать вас, и что мы не останавливались ни на минуту с тех пор, как оставили адмирала Блюуатера.

— Так вы были на «Цезаре»? — спросил сэр Джервез, несколько смягченный рвением к службе юноши, положение которого на берегу было столь завидное. — Вы оставили его с этим письмом?

— Точно так, сэр Джервез, — по приказанию адмирала Блюуатера.

Сэр Джервез принял Вичерли в большой каюте, стоя около стола, укрепленного посредине ее. Он предложил молодому человеку взять стул и вышел в другую каюту, которую называл своей «гостиной», — маленькую комнату, отделанную с великолепием, которому можно бы было удивляться и в более прочном здании и куда он обыкновенно удалялся, когда хотел предаться размышлению. Причина этого ухода заключалась, кажется, в опасениях сэра Джервеза насчет политического образа мыслей контр-адмирала, ибо и здесь, оставаясь один, он медлил по крайней мере с минуту распечатать полученное письмо. Порицая эту нерешительность как недостойную мужчины, он, наконец, сломал печать и прочитал письмо, в котором заключалось следующее:

«Любезный мой Окес! С тех пор как мы расстались, рассудок мой находится в страшной борьбе — какого пути я должен держаться в столь решительную минуту. Одна рука, одно сердце — даже один голос может решить судьбу Англии! В подобных обстоятельствах каждый должен бы слушаться голоса совести и стараться разгадать последствия своих поступков. На западе

Англии действуют верные агенты претендента; одного из них я видел. Все, что он сообщил мне, убедило меня, что от меня и от движений Вервильена зависит успешный результат исканий принца

Эдуарда гораздо более, чем я мог себе вообразить. Не будь слишком пылок — обдумай все прежде, чем ты что-нибудь предпримешь, и дай мне на это время; ибо чувства мои похожи теперь на чувства злодея, судьба которого должна скоро решиться. Ни в каком случае не атакуй неприятеля в предположении, что мои суда близки для твоего подкрепления, а держись лучше подальше, пока не услышишь от меня чего-нибудь поположительнее или пока мы не встретимся. Я считаю одинаково жестоким нанести удар своему законному государю и покинуть своего друга. Именем Бога умоляю тебя — будь благоразумен и надейся увидеть меня в течение следующих двадцати четырех часов. Я буду держать к востоку в надежде с тобой встретиться, ибо я уверен, что графу Вервильену нечего делать несколько западнее. Может быть, я перешлю еще тебе какие-нибудь известия; мысли приходят ко мне теперь лениво и неохотно.

Навсегда твой Ричард Блюуатер».

Сэр Джервез прочел это письмо с большим вниманием несколько раз, потом смял его в руке, как ядовитую змею. Недовольный еще этим образом выражения своего негодования, он разорвал послание Блюуатера на самые мелкие клочки, отворил окно и выбросил их в воду. Уничтожив таким образом и следы слабости своего друга, он стал расхаживать по каюте. Вичерли слышал шаги вице-адмирала и удивлялся его медлительности; обязанность заставила его, однако, провести по крайней мере полчаса в неприятном ожидании, пока сэр Джервез не вышел к нему, стараясь сгладить с лица своего всякий признак печали; но лейтенант тотчас же заметил, что он был необыкновенно беспокоен.

— Не дал ли вам контр-адмирал каких-нибудь поручений, сэр Вичерли? — спросил он. — В письме своем он, кажется, ссылается на какие-то словесные объяснения.

— К стыду своему, сэр Джервез, я должен сознаться, что я не в состоянии передать вам их достаточно понятно. Конечно, адмирал Блюуатер дал мне кой-какие поручения, но, расставшись с ним, признаюсь, убедился, что не в силах передать их точно, связно.

— Может быть, вина тому более на его стороне, чем на вашей. Блюуатер иногда подвержен несчастному состоянию — отсутствию разума; тогда он не имеет и права жаловаться, что его не понимают, ибо в те минуты он и сам себя не понимает.

Олова эти были сказаны не без удовольствия, потому что сэр Джервез чрезвычайно обрадовался, когда увидел, что друг не изменил себе перед своим посланником. Что же касается до Вичерли, то он вовсе не был расположен извинять себя таким предположением, будучи уверен, что в поручениях, данных ему контр-адмиралом, слишком много участвовало чувств, каков бы ни был образ их выражений.

— Я не смею думать, сэр, чтоб в этом деле можно было что-нибудь приписать отсутствию разума у адмирала Блюуатера, — отвечал Вичерли с благородной откровенностью. — Кажется, чувства его были в тесной связи с тем, что он говорил мне. По моему мнению, скорее излишек их, чем недостаток, сделал слова его темными.

— Если вы повторите мне все, что он говорил вам, я скорее пойму, в чем дело.

Вичерли остановился и начал припоминать себе все слышанное им от контр-адмирала, чтобы передать слова его самым ясным образом сэру Джервезу.

— Он неоднократно просил меня предостеречь вас от сражения с французами, пока суда не присоединятся к вам и не будут в состоянии, в случае нужды, подкрепить вас. Но почему это, — вследствие ли полученных им каких-нибудь тайных известий, или из естественного желания самому участвовать в битве, — я не могу сказать. Во всяком, однако, случае, я не ошибаюсь, что он пламенно желает, чтоб вы держались подальше от неприятеля, пока его суда не соединятся с вами.

— А вот вы видите, как инстинктивно я удовлетворил его желание! — отвечал сэр Джервез, улыбаясь иронически. — Несмотря, однако, на это, если бы арьергард флота был сегодня утром здесь, сэр Вичерли, нынешний день был бы славным днем для Англии!

— Он и без того знаменитый день, сэр Джервез. Мы видели с «Друида» весь ход дела, и между нами не было ни одного, кто бы не возгордился именем англичанина.

— Как, неужели и виргинец Вичекомб! — возразил сэр Джервез, которому польстила искренняя похвала, заключавшаяся в словах молодого человека. — Я опасался, что обида, нанесенная вам в Девоншире, заставит вас отказаться от нашей старой Англии.