Читаем без скачивания Два года на палубе - Ричард Дана

На следующее утро, в соответствии с распоряжением нашего агента, «Пилигрим» поставил паруса и ушел к наветренному побережью на три или четыре месяца. Он снялся без всякой суматохи и проходил настолько близко от нас, что с него даже сумели перебросить к нам письмо. Капитан Фокон сам стоял у штурвала и вел бриг с такой легкостью, словно это был какой-нибудь «рыбачишко». Когда «Пилигримом» командовал капитан Томпсон, всякий раз перед выходом было столько приготовлений, будто снимался семидесятичетырехпушечный корабль. Зато капитан Фокон был настоящим моряком, до последней косточки. Он чувствовал судно и распоряжался на нем с уверенностью сапожника в своей будке. Это подтверждала команда, которая, проплавав с ним полгода, досконально узнала своего капитана. А уж если сами матросы считают человека настоящим моряком, можете быть уверены, что так оно и есть, потому что обычно они признают это с неохотой. Ловить капитана на ошибках — любимое развлечение команды, к тому же оно поставляет ей необходимый запас поводов для недовольства.

После ухода «Пилигрима» мы три недели простояли в Сан-Педро (с 11 сентября по 2 октября), занимаясь обычными портовыми делами, то есть выгружали товар, брали шкуры и прочее. Все эти работы были много легче, и выполнять их было куда приятнее, чем на «Пилигриме». «Больше людей, дело веселей» — гласит матросская поговорка, и команда двенадцативесельного баркаса без особого труда управляется со всеми шкурами, которые надо перевезти за день. Помощник капитана обычно командовавший нами (чаще всего третий), был приятным молодым человеком и никогда не доставлял нам лишних хлопот. Дело у нас спорилось, и мы, довольно приятно проводя время, были рады хоть ненадолго освободиться от бремени судовой дисциплины. Я то и дело вспоминал те черные дни, которые провел в этом тоскливом уголке побережья: когда с нами дурно обращались на бриге, наше недовольство, когда нас было только четверо для выполнения всех береговых работ. Нет уж, теперь я предпочитаю большое судно. Здесь больше пространства, лучше оснащение, лучше порядки, да и вся жизнь более компанейская. Взять хотя бы то, что на капитанскую шлюпку была назначена постоянная команда. Легкий вельбот, красиво покрашенный, имевший кормовые банки и поперечный румпель, размещался на корме по правому борту и использовался для разъездов. Старшиной на нем был самый молодой из нас — тринадцатилетний парень из Бостона. Вельбот находился в полном его ведении, и он содержал его в чистоте и постоянной готовности. Гребцами были четверо молодых матросов приблизительно того же роста и возраста, что и старшина. Я был в их числе. Место каждого и его весло имели свой номер, и мы должны были являться на свои места с выскобленными добела веслами. Баковый заведовал отпорным крюком и фалинем, а рулевой — румпелем и кормовыми банками. В наши обязанности входило возить капитана, агента и пассажиров, причем это последнее было делом не из самых легких, так как береговые жители не имеют своих лодок, и нам приходилось отвозить на судно, а затем обратно на берег всех покупателей — от мальчишки, явившегося за парой башмаков, до лавочника, купившего дюжину бочонков или тюков. В некоторые дни, когда народу было особенно много, мы не вылезали из шлюпки с утра до вечера, едва выкраивая время на еду. А так как судно стояло почти в трех милях от берега, за день приходилось грести по тридцать — сорок миль. Тем не менее мы считали, что еще очень хорошо устроились, поскольку не надо было работать с грузом или шкурами, а те небольшие узлы и пакеты, которые брали с собой пассажиры, конечно, не шли в счет. Кроме того, нам представлялась возможность всех видеть, завязывать знакомства и узнавать новости. Если в шлюпке не было капитана или агента, мы вообще оставались без начальства и зачастую приятно проводили время с пассажирами, которые всегда охотно вступали в разговор и веселили нас своими шутками. Нередко нам приходилось по нескольку часов ждать на берегу, и тогда мы вытаскивали вельбот на песок, оставляли кого-нибудь за сторожа и шли в ближайший склад или прогуливались по пляжу, подбирая раковины и забавляясь простыми детскими играми. А ведь остальная команда вообще не сходила на берег, за исключением тех случаев, когда надо было доставить тяжелый товар на берег или шкуры на судно. И хотя мы постоянно мокли в воде, так как прибой, разбивавшийся о берег с утра до вечера, не оставлял на нас сухой нитки, мы упивались своей молодостью, радовались отличной погоде и считали, что это лучше, чем тянуть лямку на борту судна. Мы перезнакомились почти с половиной Калифорнии, ибо, кроме того, что перевозили в своей шлюпке всех местных мужчин, женщин и детей, также доставляли письма, посылки и пакеты, а благодаря тому, что к нам привыкли и легко узнавали по одежде, везде встречали радушный прием.

В Сан-Педро у нас не было такого досуга, ибо там стоял всего один склад. Моим единственным развлечением была верховая прогулка до ближайшего ранчо [40], куда я отправлялся раз в неделю, чтобы заказать для судна очередного быка.

Из Сан-Диего пришел бриг «Каталина», а поскольку мы также должны были идти к наветренному берегу, оба судна снялись одновременно, намереваясь испытать свои ходовые качества на восьмидесятимильном переходе до Санта-Барбары. Мы вышли около одиннадцати часов вечера, используя легкий береговой бриз, который к утру совершенно стих, так что мы заштилели всего в нескольких милях от своего якорного места. «Каталина», которая была меньше нас почти вдвое, отчего ее сильно дрейфовало, спустила баркас и всю ночь буксировалась в море, благодаря чему она раньше нас захватила морской бриз, и мы как побитые собаки смотрели, как она уходит от нас, в то время как наш «Элерт» все еще не мог двинуться с места. Когда морской бриз стих, «Каталина» уже почти исчезла из виду, но во второй половине дня задул сильный и ровный норд-вест, и мы, круто обрасопившись, выбрали все шкоты втугую и резво бросились вдогонку, используя преимущество в скорости на крутых курсах. Пять часов мы шли отменным ходом, закладывая длинные галсы, и стали уже заметно нагонять «Каталину». Нам удалось подойти к ней так близко, что можно было пересчитать все накрашенные у нее на борту порты, но тут ветер снова упал. К счастью, это случилось, когда мы шли галсом к берегу, а наш соперник — от берега, и мы сумели первыми поймать береговой бриз, который задул нам в бакштаг в середине первой вахты. Команда была вызвана наверх, мы поставили все паруса вплоть до трюмселей и бом-брам-лиселей и благодаря этому плавно заскользили по воде, оставляя позади «Каталину», которая не могла поставить столько парусов, сколько мы. К утру мы вышли на видимость Санта-Буэнавентуры и уже почти не различали нашего конкурента. Тем не менее морской бриз опять дал «Каталине» преимущество, в то время как мы заштилели у мыса и еле ползли, так что к полудню она догнала нас. Так оно и продолжалось — сначала один выходил вперед, а другой отставал, но потом опять нагонял соперника, и роли снова менялись. На третье утро мы вошли в просторную бухту Санта-Барбары двумя часами позже «Каталины» и, таким образом, проиграли гонку. Но если бы она продолжалась только до мыса, то все получилось бы иначе, и мы опередили бы ее не меньше, чем на пять-шесть часов. Это и решило спор об относительной ходкости обоих судов, ибо хотя бриг, как более легкое судно, имел преимущество при слабых ветрах, то при усилении ветра, когда наше судно могло набрать ход, оно неизменно оставляло «Каталину» позади. А вот при лавировке, что всегда является серьезным испытанием для судна, наше превосходство было неоспоримо.