Читаем без скачивания Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах - Ат-Тайиб Салих

Старший из мужчин хлопнул в ладоши, и в зал вошла девушка, подобная гурии[57]. Трудно описать ее красоту, добрые люди. Как спелые финики торчали ее молодые груди. Шла она нагишом, покачиваясь, прямо вся извивалась. Клянусь аллахом, мне это не показалось! Ее живот — словно у пас в Шайгийи цветущий сад, тяжелые бедра так к себе и манят. Она схватила меня за халат и сказала: «Иди же, тебе говорят». Потом легла на пол. Ну, думаю, теперь мне не будет спасения! Тут она закричала: «Несчастный, заклинаю тебя аллахом, что стоишь ты, охваченный страхом? Иди же сюда, не жмись. Если проявишь старание, сбудутся все желания».

Ах, братья! Упаси вас от таких соблазнов. Я собственными глазами увидел, где путь спасения и где путь гибели. Не помоги мне господь, я бы впал во все шестьдесят грехов. Я мысленно воззвал к спасителю о помощи против проклятого шайтана и молча воздел вверх руки, как советовал мне шейх Аль-Хунейн. Молодой мужчина встал, сердито топнул ногой и закричал на девушку. Она тотчас пошла своей дорогой. Старший засмеялся и сказал: «Не сердись, Марьюд. Это наследник, он просит по праву и справедливости. Отдай ему дар, и пусть он уходит с миром». Отрок дал мне мешочек. Я взял его и вышел, как и вошел, молча, не попрощавшись, и очутился возле мечети. Стою, дрожу от холода и плачу, как верблюдица по потерянному верблюжонку. Заря уже начала заниматься. Я, не открыв мешочек и не посмотрев, что в нем, положил его возле михраба[58]. Потом я поднялся на минарет, продолжая обливаться слезами. Сам не знаю от чего, от печали или от радости. Стал я, братья, призывать на молитву. А голос вроде бы и не мой. Такой грустный-грустный голос. Воззвал я к домам, воззвал к каналам и деревьям. Воззвал к пустыне и могилам, к живущим и отошедшим, к поверженным и отчаявшимся, к честным праведникам и пьяницам, к христианам и мусульманам. Я стою и повторяю: «Аллах велик! Аллах велик!», а сам плачу и не знаю, что оплакиваю: то, что получил, или то, что потерял.

Ах, братья! Что это была за ночь! Я слышал своими собственными ушами, как мои слова повторяют и разносят буйные ветры имшира, словно я не слабосильный Саид-хиляк, а Бендер-шах нашего времени. Я говорил, взывая к обитателям этого и того света: «Спешите к погибели, спешите к падению, спешите к успеху, спешите к спасению!» Когда я на заре читал азан с минарета, мне показалось, будто ангелы и шайтаны в один голос воскликнули: «Аминь! Аминь!»

Я спустился вниз и увидел, что мечеть полна народу. Пришли Махмуд и Мас’уд, Хейр ад-Дин и Сейф ад-Дин, Махджуб и Аллюб, Михаймид и Абу-ль-Валид. Явились Вад Хасаб ар-Расул, Вад Бакри, Вад Рахматулла и Вад Мифтах аль-Хазна — все люди, которые раньше никогда не ходили в мечеть. Весь город собрался на утреннюю молитву.

Я знал, братья, что все они пришли, потому что услышали голос. Зовущий позвал их моими устами. Все в то утро было удивительным и необыкновенным. Я молился, а слезы так и капали у меня из глаз. Когда имам прочитал суру «Свет», я услышал, как Абдель-Хафиз плачет, вслед за ним заплакал Сейф ад-Дин, за ним — Махджуб и Михаймид. Я сам тоже плачу, не отстаю от них. Смотрю, и все молящиеся заливаются горючими слезами. Отчего? Почему? Ох, ох, ох! У левого окна стоял незнакомый человек. Мне показалось, что все происходящее как-то связано с ним. Он то исчезал, то вновь появлялся. Люди стали даже говорить ему: «Здравствуйте». Потом он исчез и следов не оставил. А бедный Михаймид закричал во весь голос: «Куда ушел человек, который здесь был?»

Дома я зажег лампу, потому что утренний свет еще не окончательно развеял сумрак, и развязал узелок. И тут, о всемогущий аллах, передо мной словно открылись сокровища царя Сулеймана. Чего там только не было! Я без всякой радости повертел сокровища в руках, будто это зола, и забросил их куда-то в дальний угол. Потом целый день проспал мертвым сном. Пробудившись, я снова залился горючими слезами. Сам не знаю почему.

В голосе Саида, когда он рассказывал эту историю, было нечто такое, что затронуло самое сокровенное в душах мужчин, и они погрузились в глубокое длительное молчание, которое прервал в конце концов Абдель-Хафиз, произнесший:

— С нами сила господня.

Снова воцарилось молчание. Махджуб, Саид и Ахмад по очереди вздохнули. Вдруг Вад ар-Равваси громко рассмеялся:

— Эх, мил человек! Клянусь аллахом, весь этот бред тебе приснился. Ты что, смеешься над нашими сединами? Пришел тут, рассказываешь всякие небылицы. Видно, у тебя повредились мозги от того, что ты каждый день ни свет ни заря лазаешь на минарет. Может, завтра придешь и скажешь, что ты — пророк Хыдр[59] или грядущий мессия.

Тут все, кроме Михаймида, засмеялись. Ахмад Исмаил сказал:

— Это все пьяная болтовня. Видно, Накормивший Женщин был здорово под хмельком. Выпил бутылку арака и вообразил себя Шахбендером или — как там его? — Бендершахом.

Саид не возражал, только сидел и вздыхал.

Михаймид был единственным, кто поверил, что Саид Накормивший Голодных Женщин все это видел и слышал. Возможно, на него подействовало необыкновенное сияние луны в ту ночь. То, что они считают сном, думал он, будет надвигаться как потоп, пока не захлестнет весь город.

Абдель-Хафиз проговорил:

— Скоро наступит заря. С богом, Кормилец Женщин, вставай, зови па молитву.

Саид, до этого молча грустивший, неожиданно развеселился. Он предложил:

— Что, если мы все сейчас встанем и пойдем на утреннюю молитву? Ведь сегодня пятница. После молитвы я вас всех приглашаю к себе на завтрак в хоромы господина инспектора. У меня есть жирный барашек. Мы его зарежем и полакомимся.

Первым принял приглашение Ахмад:

— Если после молитвы будет баран, то я не возражаю.

Ат-Тахир Вад ар-Равваси, Саид Законник и Михаймид отказались, но Махджуб неожиданно сказал:

— Ей-богу, Накормивший Женщин сказал разумные слова. Тут вам и молитва, тут и угощение. Пошли, братья.

Его голос звучал, как в былые дни, когда он был капитаном корабля, а они — матросами, послушно выполнявшими его команды. Впервые за долгое время они снова были вместе. Когда они двинулись в предрассветной полумгле при первых лучах зари, Ат-Тахир Вад ар-Равваси произнес:

— Да помилует тебя аллах, Вад ар-Раис.

Они пошли за Саидом Накормившим Женщин, направляясь на молитву, как на пир.

Прошло время веселых вечеринок. Всех запятнала пролитая кровь. Прежняя любовь погибла или была близка к гибели. Солнце всходило и заходило, луна поднималась на небосводе и опускалась, ветры дули, река текла, город засыпал и просыпался. Однако все потеряло свой вкус и смысл.

Спустя месяц после того, как произошло событие, я застал их троих в доме моего деда. Они молча и безучастно лежали на кроватях. Я долго ждал, размышляя и пытаясь понять смысл происшедшего. Я вспомнил то позднее утро, когда Марьюд пришел выторговывать теленка по поручению Бендер-шаха. Как порой чудеса похожи на катастрофы!

Я потерял терпение, пытаясь во что бы то ни стало вызвать их на откровенный разговор. Я крикнул:

— Бендер-шах за все в ответе. Если бы не он, то этого бы не случилось.

Они реагировали на мои дерзкие слова легкими нервными движениями, но продолжали молчать. Погибших — множество, так какой им смысл оплакивать лишь одного из них, забыв об остальных?

— Рассказывают, что Бендер-шах и его внук отчаянно сопротивлялись.

Тут Вад Халима сердито возразил:

— Кто это слышал и видел, чтобы такое утверждать?

Я, стремясь любым способом нарушить заговор молчания, произнес:

— Я слышал, как говорили люди.

Но они снова замолкли. Только мой дед сказал:

— Да проклянет их аллах.

В то утро Хамад Вад Халима был ближе всех к самому средоточию катастрофы. Должно быть, в его сердце еще живы гнетущие впечатления. Если он заговорит, то заговорят и два его друга. Я обратился к нему:

— Ты был первым, кто увидел Бендер-шаха, не так ли?

Мохтар Вад Хасаб ар-Расул сердито запыхтел, Вад Халима вздохнул, а мой дед проговорил:

— Проклятое время.

Несомненно, подумал я горько, они чувствуют, что их час вот-вот настанет. Теперь эти трое стариков даже желают смерти. Их век так долог, что они стали свидетелями того, как мир тонет в пучине греха. После истории с Бендер-шахом многие их сверстники внезапно скончались. Мой дед, услышав о смерти кого-нибудь из них, всякий раз сокрушенно вздыхал. После того события произошли поистине удивительные вещи. Аль-Кяшиф Вад Рахматулла, несмотря на свой преклонный возраст, внезапно решил уехать из нашего города. Имам отказался читать молитвы прихожанам, сказав, что все они прокляты и им не помогут ни молитва, ни наставление. После этого он отправился в Мекку, чтобы окончить там свои дни. Жена Бакри, просидев пятьдесят лет затворницей, вышла из дома своего мужа с непокрытой головой и поклялась, что больше туда не вернется. Взбунтовались те, кто никогда не бунтовали. Передрались те, кто всегда вели себя тихо. Люди говорили, что по площадям и улицам стали открыто среди белого дня ходить шайтаны.