Читаем без скачивания Тайны парижских манекенщиц (сборник) - Пралин

Вышла Женевьева Фат в черных юбке и пуловере и сказала нам: «Ради него рассчитываю на вас».

Я только что представляла последнюю коллекцию этого молодого художника сорока двух лет, который днем ранее был живее всех живых. Несколько месяцев назад я вошла в кабинет того, кого все считали «молодым премьером моды», и сразу попала под его знаменитое обаяние. Один взгляд превращал вас в ничто: даже будучи совершенной, вы ощущали закрутившиеся спиралью швы чулок, тающий макияж, тусклые волосы. Было ощущение, что ничто не ускользало от этого светлого ока, даже несуществующие дефекты.

В течение десяти лет Жак Фат каждый сезон обращался ко мне, а я желала хоть на время коллекции пропитаться живым духом и молодостью этого Дома и надеялась получить работу по тарифу «полупансионерки», какого добилась у других. Тариф был удобен и соответствовал привычке к независимости: месяц на подготовку моделей, два месяца показов с ежедневным дефиле с трех до пяти часов. И в завершение приятный гонорар.

Жак Фат во время показа мод в школе «Гарсон», Нью-Йорк, 1950-е гг.

Он понял меня и вставил в разговор коротенькую фразу: «Естественно я хочу, чтобы ты была частью Дома», – и я услышала свой ответ: «Да», словно это было уже давно оговорено. Его обаяние, его знаменитое обаяние…

Я уступила с ощущением счастья, что рассталась ради него со столь трудно добытой независимостью, и была готова работать с утра до вечера, как во времена своего дебюта.

И оказалась права! Настоящая удача, что я прожила в последней коллекции Фата. Смерть подстерегала его ежедневно, но он полностью располагал своим талантом, а тоску умело прятал от всех, сжигая последние искры своего вдохновения. Превосходный колорист, он жонглировал необычными тонами от «незрелого яблока» до «выжатого апельсина». Он драпировал гигантским водопадом сатина бледно-голубое вечернее платье, очень романтичное, но абсолютно нейтральное, если его показывать в отрыве от коллекции. Сначала все казалось экстравагантным капризом, попыткой, от которой следовало отказаться, но нет – результат доказывал, что внутреннее зрение его не подвело.

И вдруг все оборвалось. Больше не будет мандариновых драпировок, шуток, раскатистого смеха. Только черный силуэт Женевьевы Фат, держащей за руку печального мальчугана, его сына Филиппа. Оба шли за катафалком, утопавшим в цветах, как и последняя коллекция этого «поэта моды». За удрученной парой шли мы, подруги последних дней. Вся Высокая мода словно назначила свидание перед лицом смерти, чтобы отдать последние почести тому, кого признала одним из лучших своих сыновей.

Вечерние платья от Жака Фата, Париж, 1951. Фото Вилли Майвальда

Глава VI

От предвестника Ворта до фабрики Диора

Под скорбным достоинством Женевьева Фат скрывала не только горечь, а тоску и растерянность перед ответственностью, внезапно обрушившейся на нее. Но мужество позволило ей справиться с бедами. Действительно, держать в своих руках судьбу Дома моды нелегко. Недостаточно, как многие считают, использовать для драпировки муслин, прошить иглой здесь или подрезать ножницами там. Надо быть деловым человеком с безошибочным чутьем, художником, одновременно плодовитым и сильным, поэтом, бухгалтером, архитектором, промышленником… И всё в одном лице.

Я никогда не представляла себе объема подобной работы, возложенной на одного человека, пока не посетила однажды здание, а вернее здания, выбранные Кристианом Диором для размещения своей фирмы на авеню Монтень между площадью Альма и площадью Этуаль[226] на Елисейских Полях.

Перед воротами, украшенными нежно-серым ламбрекеном с знаменитым именем «Кристиан Диор», стоят два привратника в темных ливреях, на воротнике которых блестит монограмма C.D. Чтобы оценить размеры владения, надо немного отойти назад. Поперечная улица свидетельствует, что Кристиан Диор обладает здесь солидным недвижимым имуществом и властвует над пересечением авеню Монтень и улицы Фердинанда I, где открыл громадный бутик. Аппетиты его предприятия невероятны, оно постепенно «пожирает» соседние здания. Фирма основана в 1947 году – три мастерских с восьмьюдесятью пятью работниками, а ныне объединяет пять зданий, где размещаются двадцать две мастерские с тысячью двумястами служащими. Через два года после основания Дома Институт Гэллапа[227] назвал Кристиана Диора одним из пяти самых известных международных личностей! От входа соседняя дверь с красивым ламбрекеном, и вам все ясно: это не Кристиан Диор, а «Дом Диор», а вернее «Фабрика Диор», которая встречает вас табельной доской. Гигантская доска, сравнимая с досками «Ситроена» или «Олида»: тысяча сто карточек «звенят» тысячу сто раз утром и тысячу сто раз вечером, когда тысяча сто членов команды Диора входят в назначенный час на борт огромного судна или покидают его, возвращаясь домой. Здесь отмечаются все. Каждый час работы контролируется автоматически, за исключением руководящего персонала, который также не остается без контроля: управленцы должны расписываться в журнале приходов и уходов.

Русская манекенщица Алла Ильчун в модели Кристиана Диора, 1955

Дальше светлая и пустая сеть коридоров и лестниц, всегда заполненные лифты, их с нетерпением ждут на всех этажах. Муравейник. Муравьи в черных робах или белых блузах встречаются, тянутся цепочкой, иногда толкаются и на мгновение застывают, чтобы переброситься парой слов, обменяться улыбкой: «Эй, Жоржетта! Как дела? Что поделываешь? Я не видела тебя вот уже три недели!» Огромная фирма, где можно трудиться под одной крышей и не знать друг о друге, если работаешь на разных этажах этого вертикального города. Двадцать две мастерские, и каждая названа по имени своего руководителя: мастерская Сюзи, Кристианы, Берты, Жанны… или Роже, Фредерика, Анри, если речь идет о мужчинах, которые всегда руководят пошивом костюмов и пальто. В каждой мастерской занято тридцать пять – сорок пять работниц. Мне показали мастерскую Марты, специалистки по «воздушному делу»: сорок шесть пар рук мелькают у длинных столов, какими уже пользовались швеи золотого века, когда усыпали розами платья-корзинки мадемуазель де Лавальер[228]. Та же пляска ниток, иголок и ножниц.

Вижу деревянный манекен под патронкой[229] из белой ткани в виде цветочного венца. На безголовой шее этикетка: «Черчилль». Как у собаки на ошейнике имя хозяина (здесь, несомненно, речь идет о Саре Черчилль, дочери известного государственного деятеля). Где-то в здании устроен настоящий склад манекенов, отлитых по точным меркам клиенток. Эти мерки меняются, если мадам Х. прошла в Шарбоньер-ле-Бен курс похудения или баронесса Y., забыв о диете, этой зимой пустилась во все тяжкие.