Читаем без скачивания Петр Окаянный. Палач на троне - Андрей Буровский

В общем, Алексей тоже человек неплохой, все дело в природе обоих, что тут поделаешь, но Петр, конечно же, куда более «передовой», чем его сын… Это еще очень мягкая, необычно терпимая к Алексею оценка, потому что в петербургский период нашей истории неукоснительное оправдание Петра и крайне отрицательное мнение об Алексее сделалось официальной точкой зрения.

«Петр не имел возможности, среди постоянных тревог и забот, заняться воспитанием своего сына, Алексея Петровича. Лица, окружавшие царевича в юности, были враждебно настроены против Петра и царевичу сумели передать свою нелюбовь к Великому Преобразователю и его деятельности. Царевич постоянно оказывал отцу пассивную оппозицию, уклонялся, по возможности, от участия в делах государственных и, наконец, решился вступить даже в открытую борьбу с отцом: он бежал за границу, ко двору императора Германского, Карла VI, и отдался под его защиту. Петр сумел вернуть сына в Россию и поступил с ним чрезвычайно сурово: предал его суду из высших сановников государства, которыми царевич был присужден к смертной казни; но скончался ранее исполнения приговора от тех волнений и нравственных мучений, которые перенес во время розыска (26 июня 1718 г.)» [73].

Это придворная позиция, в которой аккуратнейшим образом обойдены все острые углы и смягчены все противоречия; в которой не договорено все, что позволило бы поставить эту позицию под сомнение… Эта позиция и легла в основу всего, что говорилось о конфликте Петра и Алексея и в петербургское, и в советское время.

Причем ведь абсолютное большинство образованных людей эту позицию разделяло.

В.О. Ключевский писал вполне всерьез, что Петр во имя своего «великого дела» «пожертвовал и сыном, и естественным порядком престолонаследия».

Или возьмите классическую картину Николая Николаевича Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе». Эта картина так соответствовала основной общественной установке на Алексея и Петра, что ее приводили во всех учебниках истории и непременно использовали на одном или двух уроках, посвященных петровскому времени.

Столкновение двух людей у Ге откровенно дано как столкновение двух исторических сил… Дело тут явно вовсе не только семейное. Как праведен, как уверенно-прав на картине царь! И как скрытен, труслив, подловато-малодушен царевич! На него посмотреть — и сразу видно, что дело его неправое и нечестное, что сделал он какую-то несусветную гадость и попался на ней, что по трусости и подлости характера не решается в них признаться и что сердитому, но вызывающему сочувствие Петру придется еще долго возиться, выжимая из него «показания» о совершенных им больших и маленьких пакостях. Талантливый художник, Ге прекрасно доносит до зрителя именно такое понимание ситуации.

В советское время повторяли эту пришедшую из XVIII века версию, сопровождая назидательными аналогиями со сталинским отказом обменять своего сына на Паулюса. Вот, мол, как поступил Петр I, пожертвовал сыном во имя великого дела, так же поступил и великий патриот товарищ Сталин.

Но стоит всмотреться поближе в обстоятельства дела, и происходит то же самое, что стряслось в свое время с Пушкиным и Толстым: неизбежна переоценка ценностей.

Не только потому, что ни первую жену, Евдокию Лопухину, ни сына от нее Петр не любил и Алексея никогда не воспитывал. Он и детей от второго брака практически никогда не ласкал, не разговаривал с ними, никогда ничему не учил. Касалось это не только законных детей от постоянных жен, но и так называемых бастардов. Общее число известных бастардов Петра I достигает по крайней мере 90 или 100 человек. Число неизвестных детей Петра, очень может быть, еще больше.

Скажем, профессор Санкт-Петербургского университета Окунь на своих лекциях бросил как-то фразу, что «всех, конечно, никогда не учтем, но за несколько сотен наука ручаться может». Речь шла о том, что мы имеем сведения только о бастардах Петра от дворянок и вообще от женщин из верхушки общества, из среды, умевшей писать и читать. А то, что Петр отнюдь не брезговал и крестьянками, и солдатскими проститутками, есть множество свидетельств. Об этом говорит хотя бы уже история с Мартой Скавронской, ставшей императрицей, если уж на то пошло.

Всех своих детей, огромную по численности безотцовщину, Петр никогда не признавал, никогда не помогал никому из них. Неоднократно Петр высказывался в том духе, что если, мол, наследничек способен хоть к чему-то — сам пробьется, «поднимется», и помогать ему не нужно. Некоторые и «пробились», например Румянцев-Задунайский. Большинство, конечно же, не «поднялись из ничтожества» — особенно дети женщин из «простонародья».

Довольно забавная мысль: в современной России, да и не только в России, наверняка живут люди, происходящие от Романовых по прямой мужской линии, но не имеющие об этом ни малейшего представления! Было бы интересно и поучительно, во-первых, посмотреть на реакцию людей, которые вдруг узнали бы: во мне царская кровь! Во-вторых, интересно было бы учесть права ВСЕХ этих потенциальных претендентов на трон.

Итак, Петр I никогда не общался со своими детьми — брачными или внебрачными — и, судя по всему, никого из них не любил. Какие-то чувства он как будто проявлял к быстро умершим сыновьям от Екатерины, Петру и Павлу — во всяком случае, их он еще младенцами брал на руки, звучно целовал в попки, приказывал придворным кричать «виват» своим наследникам. Но с чем мы тут имеем дело: со святыми отцовскими чувствами или с политическим действом? С заявкой на то, чтобы гвардия и придворные с момента появления на свет этих детей знали бы их как наследников престола? Бог весть…

Во всяком случае с младенцем Алексеем, с сыном в возрасте 5, 6 или 10 лет, Петр никогда не общался, и, судя по всему, царевич Алексей долгие годы его совершенно не интересовал. После отправки Евдокии Лопухиной в Суздаль, в монастырь, Алексея разлучили с матерью, и он стал жить у тетки, царевны Натальи Алексеевны. Было ему тогда 8 лет.

Лишь в 15 лет царевич Алексей получил «повеление» (вот так! Повеление! — А. Б.) явиться ко двору. С этого времени Петр его особенно не выделял, но требовал разделять свои интересы и служить не просто старательно, а с рвением. Не надо быть ни царем, ни императором, чтобы понимать — Петр требовал психологически невозможного. До «вызова» ко двору, где давно царила другая жена отца, Алексей видел отца всего несколько раз. Они не переписывались. Отец никогда не говорил с Алексеем и не интересовался, о чем он думает, что читает и чем занимается. Требовать от этого совершенно заброшенного парня, чтобы он любил отца и был ему предан, тем более предан идее «петровских преобразований», было просто вопиющей бессмыслицей.

Судя по всему, отца Алексей и правда не любил и побаивался, да еще и сильно комплексовал по этому поводу. Психологически это ведь не так-то и просто — не любить собственного отца. Но ничто не показывает его малокультурным, физически хилым, тщедушным и трусливым человеком, каким рисовала Алексея и официальная историография петербургского периода, и впоследствии — советская.

Грамоте его учил образованный человек, хороший ритор Никифор Вяземский. В 1703–1705 годах Алексея воспитывал доктор права Генрих Гюйссен. По составленному им (и утвержденному Петром) плану, Алексей учил французский и немецкий языки, географию и картографию, арифметику, геометрию, упражнялся в конной езде, фехтовании и танцах. Он хорошо стрелял, хорошо танцевал, уверенно ездил верхом. Он был несравненно лучше подготовлен к своем положению в обществе, чем его отец.

Алексей любил учиться, причем лучше всего ему давались гуманитарные науки. Алексей любил музыку, церковное пение, книги, церковную службу. Набожный человек, он хорошо знал и часто перечитывал Библию. Хорошо знал немецкий язык и со своим воспитателем, Генрихом Гюйссеном, переписывался по-немецки. Мог говорить и по-французски, но уже не так хорошо.

Кстати, и поручения Петра царевич выполнял не мелкие, и выполнял совсем не плохо. В 1708–1709 годах собирал хлеб и войска в Смоленске, ездил в Борисов и в Минск, наблюдал за укреплением Московской фортеции, отсылал в Петербург шведских «полоняников». В 1709 году он приводит к отцу в Сумы новые полки. Трудно поверить, что все это — деяния человека «негодного» и «хилого телесно».

Влияние врагов Петра? Нет, кое-что было, несомненно. Духовник Алексея, образованнейший богослов Яков Игнатьев, несомненно, был врагом Петра I. Вот был ли он врагом преобразований — тут не столь все ясно; об этом у нас никаких однозначных сведений нет.

Сохранилась такая история: однажды Петр избил Алексея, уже взрослого парня, лет 17, и тот на исповеди признался, что иногда желает отцу смерти.

— Бог тебя простит! Мы и все желаем ему смерти для того, что в народе тягости много!