Читаем без скачивания Город Масок - Мэри Хоффман

— Она взяла что-нибудь из вещей? — спросил он

— Пойдем, взглянешь сам, — ответил Витторио. — Насколько я могу сказать, все на месте.

Витторио, никогда не любивший своего будущего зятя начал понимать, что тот и в самом деле не знает, где Джулиана. Он почувствовал облегчение. И тут же — новое волнение: если его дочь не со своим женихом, то где же, во имя Лагуны, она есть?

Уборка палаццо продолжалось еще долго после похорон. Зеркальная комната была полностью уничтожена, но каждый осколок был осмотрен несколько раз, сначала в поисках останков Герцогини, потом в поисках улик и, наконец, на предмет того, чтобы выбрать те детали драгоценных зеркал, которые можно было бы восстановить или хотя бы сохранить. Только после этого все ненужное выбросили.

Все комнаты рядом с аудиенц-залом тоже сильно пострадали. Личные апартаменты Герцогини, Зал Совете, зал с картами и двумя огромными глобусами — земли и неба — все они нуждались в ремонте и декорировании. Но все это было отложено до того момента, когда будет выбрана новая Герцогиня.

Никто не обратил внимания на Сюзанну, когда она упаковывала и уносила личные вещи своей хозяйки. Люди решили, что она исполняет последнюю волю и передает наследство родственникам госпожи, если, конечно, таковые остались. Шкатулки с драгоценностями и серебром, ценные бумаги и великолепный портрет работы Мишеля Джамбери (но ни одного из великолепных платьев или масок) — вот что поможет Сильвии начать новую жизнь.

Консультант, мистер Ласки, просматривал толстую медицинскую карточку Люсьена. Несколько минут он провел, освежая в памяти историю болезни. Он занялся этим, как только они вошли. Люсьен был уверен, что для его родителей эти минуты показались годами, но сам чувствовал себя несколько отстраненно. Мистер Ласки не держал его судьбу в своих руках — все уже было решено, — он был только вестником.

— Я боюсь, что у меня для вас плохие новости, — наконец сказал консультант. — ЯМР-сканирование[11] показало, что опухоль снова растет.

Люсьен почувствовал, как похолодела его кровь, и сквозь его отстраненность пробилась мысль — все это именно так и есть, это не просто слова. До него донесся сдавленный стон матери.

— Что именно это значит? — спросил отец. — Наш сын сможет от нее когда-нибудь избавиться?

— Вопрос на миллион долларов, — ответил мистер Ласки, — наши пациенты всегда хотят получить ответ на него… ответ, которого я дать не могу. Мы, конечно, продолжим лечение, так как надеемся, что болезнь снова отступит, но я должен предупредить вас, что это плохой знак.

В комнате воцарилась тишина — все пытались осознать происходящее. Люсьен с грустью подумал о новой химиотерапии, о постоянной усталости и о том, что снова потеряет волосы. Он жалел, что не может воспользоваться двойником, как Герцогиня. Но это был Лондон, а не Беллеция, и он знал, что ему предстоит самому перед перенести все это.

— Вы не хотите спросить еще что-нибудь? — мягко сказал мистер Ласки. Иногда он просто ненавидел эту работу.

— В последнее время произошли два странных случая — я не могла утром разбудить Люсьена, — сказала мама. — Я имею в виду, что это было нечто более серьезное, нежели просто глубокий сон.

Первый раз это затянулось на несколько минут, но во второй я даже вызвала нашего семейного врача. И оба раза он просто проснулся, как ни в чем не бывало.

— Ох, мам! — сказал Люсьен. — Какое это теперь имеет значение?

Но мистер Ласки очень заинтересовался и задал массу вопросов и даже проверил зрачковый рефлекс Люсьена маленьким фонариком.

— Я не могу объяснить этого, — наконец сказал он, — но я бы хотел, чтобы вы приглядывали за ним, и, если это повторится, — сразу привезли его сюда. Вы можете предупредить моего секретаря, и я буду готов. Я считаю, что его непременно нужно обследовать в тот самый день, когда это случится. А пока я отдам распоряжение, чтобы химиотерапию Люсьену начали как можно раньше.

Говорить было больше не о чем, они попрощались и вышли.

У Арианны голова шла кругом. За несколько дней из простой девчонки с островов, находящейся к тому же под угрозой смерти, она превратилась в потенциальную Герцогиню. Когда Герцогиня впервые рассказала ей правду о ее рождении, она испытала смесь неверия, обиды и восторга.

Теперь она раздумывала о правлении городом и просто представить себе не могла, каково это.

Что касалось Герцогини, то чувства Арианны к ней остались прежними. Она просто не могла думать о ней, как о своей матери. Эта роль навсегда останется за Валерией, любящей и мягкой, пахнущей травами и хлебом, которая была с ней всю ее жизнь. Герцогиня же была беспощадной, эгоистичной, непреклонной командиршей, которой некогда было растить своего ребенка.

Но по прошествии нескольких дней Арианна почувствовала, что у нее все-таки много общего с родной матерью. Несмотря на то что идея стать Герцогиней в шестнадцать лет пугала ее до глубины души и даже обещанная помощь Родольфо была слабым утешением, она постепенно начинала проникаться ее чарующей силой.

Что-то подобное произошло, когда она впервые узнала тайну своего рождения: начальная неприязнь быстро сменилась восторгом от мысли, что ее ждет совсем другая, новая, неизвестная жизнь, а не та, которая, как она полагала, была ей уготована. Казалось, что очень давно прошли те времена, когда самым большим ее желанием было стать мандольером.

В итоге, прежде чем принимать решение, она попросилась обратно на Торроне, чтобы провести время с теми, кого все еще считала своей настоящей семьей. Она попросит у них совета и помощи.

— Пусть едет, — сказала Герцогиня, узнав о желании Арианны от Леоноры. — она все-таки моя дочь — она вернется.

Десятидневный траур был объявлен в Беллеции перед борами новой Герцогини. На улицах начали появляться транспаранты с именем Франчески ди Киммичи. Горожане не равнодушно обсуждали свое будущее. Весь охвачен странной апатией, совершенно не характерной, для жителей Лагуны.

Не в их духе было погружаться депрессию и уныние. Но в городе никогда не происходило ничего, настолько ужасного, как убийство его правительницы. С той самой ночи, когда злосчастная стеклянная маска навсегда изменила судьбу и обычаи города, ничто не задевало беллицианцев так глубоко.

Никто не испытывал энтузиазма по поводу правительницы из семьи ди Киммичи, которая, без сомнения, положит конец независимости города, но других кандидатов просто не было. Обычай не оставлять распоряжении по поводу преемников был частью образа бессмертной Герцогини.