Читаем без скачивания Убьем в себе Додолу - Николай Романецкий

После этого Забаве ничего не осталось как подняться с отужинавшей Верой в гостевую и устроить ей скандал.

Вера выслушала обвинения с широко раскрытыми глазами и сказала:

— Послушайте, Забава, по-моему, я не давала повода к подобным подозрениям.

— Да?! — Забава была неукротима. — А зачем вы уединялись с ним здесь днем? А почему он пригласил вас сегодня гулять? А с какой стати вы любезничали за ужином?

— О боже! — Вера возвела очи горе. — Вы погубите меня своей ревностью, Забава! Днем чародей лечил меня от амнезии…

— Знаю я вашу амнезию! — грубо оборвала ее Забава. — Вся ваша амнезия находится у вас между ног!

Вера прикрыла лицо обеими руками и затрясла головой.

— О боже! — Она опустила руки: в глазах ее стояла такая боль, что Забаве стало стыдно. — Я повторяю: днем чародей лечил мою память. И кое-чего добился… Гулять я пошла потому, что уже несколько дней просидела взаперти. А его любезное поведение за ужином само собой говорит, что постепенно мне удается изменить его отношение к женщинам. И когда я уйду отсюда, он уже не сможет быть таким, каким был раньше. Его любезное обращение перейдет на вас…

— Вы уйдете отсюда?! — В голосе Забавы прозвучало такое изумление, что гостья улыбнулась.

— Конечно уйду. — Она тряхнула пшеничными кудрями. — Сегодня ваш хозяин заставил меня окончательно вспомнить, что я колдунья. А значит мне не нужно от мужчины то, что нужно обычным женщинам. И вам нечего беспокоиться о том, что у меня между ног…

Нет, человеку с такими глазами нельзя не верить. И Забава поверила. Впрочем, ничего другого ей и не оставалось — лишь верить да надеяться. Ведь безответная любовь держится лишь на вере да надежде.

Утро седмицы оказалось полной противоположностью вчерашнему.

Обнаружив вечор, что агрессивность не трогает его своими прилипчивыми лапами, Свет не очень-то и обрадовался. Такие случаи уже бывали, и он прекрасно знал, что за все придется расплачиваться ночью. Дух Перуна свое возьмет. Либо приступом бессонницы, либо жутким кошмаром, во время которого душа захлебнется ужасом. Хотя нет, скорее всего первую половину ночи будем раздирать звериными когтями чью-нибудь худосочную грудь — аки оборотни, — а потом, разлепив глазыньки, все-таки захлебнемся ужасом. И лишь под утро поймем, что все случившееся было всего-навсего обычным ночным кошмаром, а ночной кошмар — не Ночное колдовство, души не затронет. Или почти не затронет. А точнее затронет, но далеко не те струны, которые изменяет Ночное колдовство. Сии многострадальные струночки не подвластны ни единому составу Контрольной комиссии, они подвластны лишь моему сердцу, и оно начнет разрываться на части, подобно караваю в Праздник нерезанного хлеба, истекать — не кровью, но крокодиловыми слезами, — и слезы эти зальют всю землю, как потоп, которым наградил чад своих главный иудейский боженька Цебаот (дабы ходили они лишь по тем тропинкам, что он предписал, а в сторону — ни-ни!), и Ильмень выйдет из берегов, и переполнится Волхов, и, становясь Садком в собственном доме, лишь в самый последний миг поймешь, что это все-таки был кошмарный сон…

Однако проснувшись, Свет, как ни старался, не мог вспомнить из прошедшей ночи ничего страшного. Словно боги прикрыли его мозг покрывалом, защитив от не очищенных вовремя испражнений собственной души.

Впрочем, сегодня разбираться в причинах, почему ночь оказалась столь ясной и легкой, не очень-то и хотелось. Все равно Перун свое возьмет — не в минувшую ночь, так в следующую. От проклятия, преследующего волшебников, не убежишь. Дух Перуна выражается либо в половой жизни — у обычных мужчин, либо в повышении агрессивности, раздражении и злобе — у волшебников. Третьего не дано…

Интересно, чем платят за свой Талант колдуньи? Чем платила мать Ясна? Надо было бы поинтересоваться, но в те славные времена подобный вопрос у него и возникнуть не мог. А другие колдуньи слишком мелки, чтобы чародей Сморода обратил на них внимание. Но скорее всего — они платят страхом.

Привычно разминая в физкультурном зале заспавшиеся мышцы, Свет думал о том, что волхвы даже в проповедях своих все делают наполовину. Да убьем в себе Додолу, братья!.. А надо бы убить и Перуна. Вот только есть мнение, что без духа обоих супругов волшебник перестанет быть не только волшебником, но и человеком. Так что лучше возблагодарим Перуна за то, что он осеняет нас безудержным духом своим, и будем терпеть. За все в этой жизни нужно платить. И чем больше человеку дано, тем большую плату вынужден он отдавать богам за дарованные ему возможности.

К тому же, помимо переполненных злобой вечеров, существуют достаточно приятные дневные часы и совершенно прекрасные утренние. Такие, как сегодня… А кроме того, за овладение своим Талантом волшебник награждается не только приступами раздражения и злобы. Есть еще и звонкая монета, которой вынуждены расплачиваться с ним за работу обычные люди. Так что выгода очевидна — чем больше злобы, тем больше денег, тем лучше могут существовать те, кого Мокошь слишком рано заставила выбросить своего ребенка в бурные воды жизни. Впрочем, они-то как раз мало в чем виноваты. Разве лишь в том, что зачали да выпустили вас из материнского лона. Но и это они сделали не по своей воле, а потому что боги вложили в них дух Перуна и Додолы…

Спустившись к завтраку, Свет был в очередной раз удивлен поведением Забавы. От ее вчерашней вечерней ревности и следа не осталось. Впрочем, бабские выходки служанки интересовали его сегодня меньше, чем когда либо. Гораздо больше его интересовало, что дальше делать с гостьей.

Вера уже сидела за столом, тепло поприветствовала хозяина, поинтересовалась, как ему сегодня спалось.

Свет посмотрел с подозрением:

— Как ни странно, хорошо. У меня даже появилось сомнение… Может быть, вчера не столько я вас, сколько вы меня лечили?

Вера хитро улыбнулась:

— Взаимодействие больного и врача — всегда процесс обоюдный. Но лично я думаю, что всему причиной наша с вами вчерашняя прогулка… Свежий воздух!

Свет хмыкнул: если бы свежий воздух излечивал нас от духа Перуна, мы бы только тем и занимались, что гуляли. Впрочем, желания разбираться в существе этой проблемы у него не было никакого, да и само отсутствие этого желания его не очень волновало. Есть и поважнее дела!..

Ему вдруг пришло в голову, что он связался со своей гостьей только потому, что ему не хотелось прощупывать подозрительных паломников. Ведь проверять чужие мозги — это все равно что заглядывать в замочные скважины. Так же безопасно. И так же мерзко.

Вот эта мысль его удивила. Такая мысль не могла быть его мыслью. Это было то же самое, как если бы Великий князь по собственной воле решил уйти в волхвы. Выбор, конечно, возможный, но явно говорящий о душевном нездоровье выбирающего…