Читаем без скачивания Пересечение - Елена Катасонова

В погребке было славно. Народу прибавилось. Видно, они попали в какой-то непредсказуемый перерыв между волнами посетителей. Даша, накрыв блюдцем чашечку с кофе, вытащила из сумки сигарету. Курить стала после Вадима — когда хорошо и когда очень плохо. Сейчас все в ней смешалось: обида — пошла на дурацкое это знакомство, грусть — знала ведь, что ничего не получится, благодарность — старается человек, но теперь уж зря.

— Разрешите?

Она подняла глаза. Высокий седой человек отодвигал задвинутый стул. Сзади маячила официантка.

— Не будете возражать? Все места заняты.

Сколько могла, не сажала, видела — что-то у этой пары не ладится, но народ прибывал.

— Что ж делать! — вздохнул Валерий.

— Садитесь, — поторопилась извиниться за его вздох Даша.

— Спасибо. — Человек уселся, стул скрипнул под большим плотным телом. — Меня зовут Андреем, — неожиданно представился он.

— Андреем? — поднял брови Валерий.

— А что? — весело удивился пришелец. — Странное имя? Ну давайте буду я Автандилом — друг у меня есть такой, грузин. Годится?

— Нет, не годится, — засмеялась Даша. — Оставайтесь лучше Андреем. А я — Даша, он вот — Валерий.

— Очень приятно, — вежливо привстал Андрей.

Валерий коротко кивнул, подчеркнуто повернулся к Даше.

— Так вы спрашиваете, что я делаю в институте? — Хотя Даша не спрашивала. — Ну как вам проще сказать? Есть такой термин, может быть, слышали, «массовая культура»?

Даша про термин слыхала и в упрощении не нуждалась: не такое уж сложное понятие «массовая культура», это же не теория относительности.

— Идеологическая экспансия Америки в ту же, например, Канаду совершается во многом как раз при помощи массовой культуры. Экстраполируя межличностные отношения на отношения классовые…

Ну чего он выпендривается, почему злится? Человек же не виноват, что его к ним посадили! Кто виноват, в самом деле, что столиков на двоих почти нет? Всюду на четверых, а то и больше — сидят за длинными столами по три пары, каждая старается две другие не замечать… Напрасно, конечно, представился, но он, может, приезжий, у них там, в провинции, теплее друг к другу относятся…

Летели, сталкиваясь и перемешиваясь, наукообразные термины, Даша терпеливо кивала, потом решилась взглянуть на Андрея. Он уже заказал, ему принесли, он ел то же мясо, пил водку, подливая себе из графинчика. Дашин взгляд встретил почти виновато: понимал теперь, что мешает.

— Видите ли, Дашенька, — рокотал Валерий, — в буржуазном мире средства массовой информации создают искусственный образ реальности, внедряют в сознание полуправду, почти правду, балансируя на самой ее грани, чуть-чуть только ее подправляя, вторгаясь тем самым в духовный мир индивидуума, более того — этот мир формируя. Мак-Люэн, например, вообще отрицает «цивилизацию письменности»…

«Это он нарочно, нарочно, — рассердилась Даша. — Ведь может, стервец, не о слякоти, но до Андрея ему это и в голову не приходило… Выживает, ну просто выгоняет хорошего человека из-за стола! Экстраполировать… Сукин сын!»

— Простите, — решительно врезалась она в ученую речь, — а вы кто? Я имею в виду, кто вы по профессии? — она обращалась к Андрею.

Валерий поперхнулся и замолчал.

— Я-то? А я инженер, строитель, — явно обрадовался вопросу Андрей. — Вернулся под Новый год с трассы, а тут премия, за что, неизвестно, наверно, за то, что не сбежал, выдержал нашу дорогу. — Он на глазах оживал, приходил в себя. — Теперь премию надо проесть, пропить и прокатать на такси. Девушка! Нам шампанского!

— Нет, что вы! — всполошилась Даша, но официантка уже несла здоровенную бутыль с серебряным горлышком.

— Спасибо, мы уходим. Счет, — шевельнул пальцами Валерий, и Андрей расстроился, прямо детским от обиды стало лицо.

Официантка, кивнув Валерию — «одну минуточку!» — с мягким шлепком открыла бутылку, белая пена мгновенно заполнила три бокала. Андрей взял бокал за тонкую ножку.

— За вас, Даша! — он принял вызов Валерия и не считался с ним больше: теперь он говорил только с Дашей. — Люблю, когда умеют так наслаждаться — вкусной едой, хорошим вином и теплом. Мы, строители, это ценим.

— Ну тогда и за вас тоже. — Запотевшие стенки бокала холодили пальцы. — Вы, Андрей, наверное, гурман?

— Конечно, как все бродяги! Да еще прямо с трассы, У нас там нет разносолов…

Валерий встал, извинился, сказал, что скоро вернется, и ушел в глубь зала. Андрей растерянно посмотрел ему вслед: такого маневра не ожидал.

— А вы, Даша, кто вы такая? — спросил он, запнувшись на имени, и покраснел.

Даша улыбнулась: что-то он совсем оробел, когда противник сбежал с поля боя.

— Нет, правда, вы где работаете? — Андрей покраснел совсем уж отчаянно.

— Я филолог, читаю фольклор…

— Но где, где вы его читаете? — Он напряженно смотрел куда-то за Дашу.

Она оглянулась. К ним возвращался Валерий.

— На филфаке, на Моховой.

— Фольклор — это всякие сказки и песни?

— Ну да.

Валерий стоял уже рядом.

— Дашенька, я расплатился, пошли?

Он наклонился и уверенно, по-родственному, накрыл Дашину руку своей. Даша послушно встала.

— До свидания, было поразительно приятно, — очень вежливо, даже изысканно сказал Валерий.

— До свиданья, мне тоже… — понуро пробормотал Андрей.

Даша протянула, прощаясь, руку, Андрей, привстав, руку осторожно пожал. Уходить было жаль, невозможно, не нужно, а она уходила. Хотелось слушать Андрея и сидеть рядом с ним, а придется слушать Валерия. Почему так все в жизни случайно?

Они ушли, и Андрей остался один. Перед ним на столе, среди горшочков и чашечек с недопитым кофе, глупо торчала бутыль с никому не нужным шампанским.

За тот час, что сидели в подвальчике, мир до неузнаваемости изменился: все было покрыто снегом, а он падал и падал — большими влажными хлопьями, очищая, преображая Москву, устилая собой черные тротуары. Это потом к снегу привыкнут, станут на него ворчать и его бранить, а пока он был чудом.

— Извините, Даша, но пить с первым встречным шампанское вовсе необязательно!

Даша удивленно взглянула на Валерия, — от замечаний давно отвыкла, — но он сердито смотрел в сторону.

— Поразительное нахальство: он же понимал, что мешает!

— Кому это он мешал? — нахмурилась Даша. — Мне, например, нисколько, а если хотите знать… — и осеклась.

Что она может сказать этому незнакомому человеку? Сказать, что плохо воспитан, не умеет себя вести? А зачем? Он, что ли, тут же исправится? «Как я устала! А надо еще идти, говорить… Когда он кончится, такой долгий, перепутанный день?» — взмолилась мысленно Даша.

— Послушайте, не надо меня провожать! Вы только, пожалуйста, не сердитесь!

И она, выдернув руку, быстро пошла, почти побежала на другую сторону улицы. Ничего, перед Женей она извинится: ну да, ну пусть, подруга его жены — вздорная, пустая баба.

Нырнув в извилистый переулок, Даша оторвалась от возможного преследования и пошла в сторону своего дома, с наслаждением вдыхая пахнувший снегом воздух, выбирая улицы, параллельные шумному проспекту Мира. Она шла по чистым белым улочкам, видела перед собой погребок, седого грузного человека, снег падал и падал, и было ей грустно и хорошо.

7

Январь — месяц темный, суровый, ночной и холодный месяц. А преподаватели ему, как ясному лету, рады: ни лекций, ни семинаров, сиди принимай экзамены. В городе стужа, здоровенный, у Пушкинской, термометр просто пугает: двадцать три, двадцать четыре, двадцать шесть градусов… Люди пробегают кусочки улиц короткими перебежками, под обстрелом мороза, ныряют в спасительное метро, прикрывая шарфами и варежками носы и щеки.

Даша мороз любит — такой вот, трескучий: сухо и чисто, выметено все жестким холодом, на то зима. И пусто, пусто на улицах, все застыло и замерло, как у нее в душе. Давным-давно был погребок, елка, свет и тепло, большой человек рядом — дружелюбный, беспомощный, от обид совершенно незащищенный. Даша о нем думает, он даже ей снится. Ничего конкретного, без сюжета. Просыпается утром и знает, что во сне был Андрей, было что-то ей близкое.

Эти мысли и сны погружают в странное оцепенение: Даша рассеянна и задумчива и чего-то ждет. Ходит на факультет, нехотя препирается с завом — в этой каждодневной войне нужна же ей передышка. Зав — от морозов, что ли? — присмирел тоже, солидно сидит у себя в кабинете, никому особенно не докучая. Жаль, что нет лекций, только они могли бы Дашу отвлечь.

На экзамене Ерофеев, длинноногий и встрепанный, как боевой петух, с ходу бросается в спор. На элементарный вопрос об основе сюжета «Царевны-лягушки» отвечает собственной теорией, не совпадающей (а как же!) с общепринятой. Даша с досадой смотрит на эту неугомонную жердь: ей печально и спорить не хочется. В конце концов, это экзамен, а не дискуссия.