Читаем без скачивания Жизнь Маркоса де Обрегон - Висенте Эспинель

я уже не смог сдержать себя и необдуманно сказал с естественным волнением:

– И все еще преследует меня это несчастье.

Так как это было сказано громко, Пенья взглянул и, не узнав меня раньше, – потому что я был настолько изменившимся в лице и в одежде, а он был близорук, – теперь, разглядев меня, не будучи в состоянии сказать мне ни слова, он, с увлажненными глазами, обнял меня и пошел к генералу, говоря:

– Как вы думаете, ваше превосходительство, кого мы везем здесь?

– Кого же? – спросил генерал.

– Автора этих стихов и музыки, – сказал Пенья, – и всех других, какие мы пели вашему превосходительству.

– Что вы говорите? Позовите его сюда.

Я пришел с большим стыдом, но с отвагой в душе, и генерал спросил меня:

– Как вас зовут?

– Маркос де Обрегон, – ответил я.

Пенья, человек, который всегда почитал истину и добродетель, подошел к генералу и сказал ему:

– Такое-то его настоящее имя, но, оказавшись в таком дурном положении, он принужден скрывать его.

Изумился генерал, видя человека, о котором он столько слышал, в такой смиренной одежде, окруженным столькими бедствиями и столь несправедливо связанного. Он спросил меня о причине этого, и я с большим терпением и смирением рассказал ему все, что произошло, потому что галион герцога Медина[360] возвратился в Финаль.[361] Он оказал мне большую милость, в особенности снабдив меня одеждой.

А по прибытии в Геную я посетил Хулио Эспинола, посла, дружбой которого я пользовался в столице Испании, и когда Марсело Дориа удостоверился в этой истине, они оба оказали мне милость, снабдив меня деньгами и лошадью для путешествия в Милан. Но сначала я хотел посмотреть этот город, столь богатый деньгами и древностями, благородными и древнейшими фамилиями, происходившими от императоров и знатных вельмож и из высшей знати Италии, каковы Дориа, Эспинола, Адорно,[362] от благороднейшего рода которых есть одна ветвь в Херес-де-ла-Фронтера,[363] породнившаяся со знатными испанскими кабальеро и отличенная облачением ордена Калатравы[364] и других орденов, как дон Агустин Адорно, кабальеро столь же добродетельный, как и знатный. И так как моим намерением не было оставаться здесь, то я приготовился продолжать свое путешествие в Милан, ради которого я выехал из Испании.

Третий рассказ о жизни Эскудеро Маркоса де Обрегон

Увидев себя так внезапно превратившимся из пленника, невольника, подвергавшегося всяким оскорблениям, в человека с деньгами и хорошо одетого, я уже горячо желал прибыть туда, где мои друзья увидели бы меня свободным и узнали бы о бедствиях и милостях, какими наделяла меня судьба. Поэтому, осмотрев величие этого города и насладившись отдыхом, какого требовала столь великая усталость, я взял себе лошадь и викторино, или проводника,[365] и, направляясь в Милан, поднялся на генуэзские горы, такие же суровые и высокие, как горы Ронды. И после того как мы прошли через Сан-Педро-де-Аренас,[366] уже стало темнеть и нас застиг такой град и дождь, что мы сбились с дороги в местности, где было легко сорваться в глубокие реки, вздувшиеся благодаря большой прибыли воды и стремительно мчавшиеся в бушующее море; потому что потоки, образовавшиеся от бури с градом и дождем, слились в широкие реки и представляли еще большую опасность. Мы видели свет только глазами лошади, которая нас вела, ибо это самое скверное – для путешествия – животное на свете, хотя в Италии путешествуют с ними. И, так как она была очень непослушна, она прислонялась к каждому дереву, какое нам попадалось, или ложилась, где ей хотелось. Так что я спешился, и под деревьями, у которых были толстые стволы и густые переплетавшиеся одна с другой ветви, мы укрылись, чтобы переждать, пока кончится буря или мы увидим какой-нибудь просвет или свет, который вывел бы нас к спасению. Викторино, хотя и знающий эту местность, так растерялся, что у него пропала всякая память, а у меня – надежда на возможность двинуться отсюда до утра. Вода бежала по нашим телам, как по выделанной коже, в течение весьма долгого времени этого бедствия; но мы не смогли насладиться прикрытием этих развесистых деревьев, потому что с них текло воды больше, чем с нас, ибо все побеждала невыносимая и бурная погода.

Когда мы находились в таком томительном состоянии духа, мы услышали, как около нас кто-то сказал: «Береги жизнь». Так как это прозвучало совсем близко, я взглянул между ветвями и увидел, что за деревьями показался свет, выходивший из трех домов, где лошадь, вероятно, иногда стояла раньше, потому что хотя и неуверенными шагами, но повела нас туда. Расстояние было небольшим, и, пробежав одно мгновение, мы оказались около домов, из которых с большой предупредительностью вышли предложить нам пристанище; и там, где мы не рассчитывали найти даже воды, мы нашли очень хороших каплунов, потому что все иностранные нации предоставляют это угощение путешественникам на постоялых дворах, обладая в этом преимуществом перед Испанией.

Мы очень хорошо поужинали; я спросил кружку воды, и мне принесли ее из родника, который бил около самых домов, горячую, испускающую пар; я велел поставить ее на окно, и хотя погода не была очень холодной, буря и град ее изменили, и кружка с водой в одно мгновение охладилась и даже обледенела. Я выпил ее, а хозяин привел сюда из других домов двух свидетелей и, видя, что я пью вторую кружку холодной воды, сказал им:

– Сеньоры, из-за этого я вас и привел: если этот сеньор испанец умрет от этих кружек холодной воды, так пусть не говорят, что я его убил.

Я рассмеялся, думая, что он говорил так потому, что питает отвращение к воде или любит вино, но это было сказано с полным основанием, которое трактирщик объяснил позднее. Будучи новичком в Италии, я спросил, по какой причине он хочет, чтобы не пил воды человек, который почти всегда пил и пьет ее. Он мне ответил, что вода в Испании была гораздо мягче и более легко переваривалась, чем вода в Италии, обладающая большей влажностью.[367] И очень вероятно, что в ней есть что-то вредное, потому что народ такого тонкого ума, как итальянцы, не решается пить ее без примеси.

Я знал одного итальянского кабальеро, который до приезда в Испанию не пил ни капли воды, а находясь в Испании – не пил ни капли вина. Вода, будь она из реки или из родника, приобретает хорошее или дурное качество от земли или минералов, через которые она проходит. Так как Испания настолько облагодетельствована солнцем и с такой силой поглощает влажность, то вода там очень здоровая, а кроме того, она проходит обычно через минералы, содержащие золото, как это происходит с водой в Сьерра-Бермехе,[368] где сами горы такого же цвета, и вода там превосходнейшая; или вода проходит через минералы, содержащие серебро, эта вода тоже очень хороша, как, например, в Сьерра-Морене, что доказывается водой в Гвадальканале;[369] или через минералы, содержащие железо, как в Бискайе,[370] – такая вода целебна. И в результате не найдется в Испании воды, которая была бы вредна, будь она из родника или из реки, потому что воды из лагун, из озер или стоячих болот нет, и ее не пьют; скорее даже кажется, что для большего величия милосердия Божия около одной лагуны, величиной больше лиги, находящейся вблизи Антекеры[371] и в которой всегда добывают соль, имеется рядом лучшая и самая здоровая вода, какая известна в мире, которая называется Каменным источником, потому что разрушает камень. А в Ронде есть другой родничок, который называют родником монахинь[372] и который бьет на горе по направлению к востоку; от питья воды из него сейчас же разрушается камень и в тот же самый день выходит песком, и о ней можно было бы написать огромнейший том.

Но то, что сказал мне трактирщик, было настолько верно, что во все время моего пребывания в Ломбардии,[373] – а это было больше трех лет, – из-за воды, которую я пил, я всегда чувствовал себя нездоровым и страдал постоянными головными болями. И это подтвердилось уже на следующий день, потому что, когда я ехал, во всех лужах, образовавшихся после сильнейшего ливня, были всякие животные, как лягушки, головастики и другие твари, народившиеся в такой короткий промежуток времени вследствие сильной вредной влажности почвы. А во рвах Милана можно видеть в большом количестве клубки змей, порожденных грязью и гниением воды и чрезмерной влажностью самой почвы.

Глава I

Но, оставляя в стороне этот предмет и возвращаясь к моему рассказу, мы подвигались вперед через Генуэзскую область – мой проводник и я, – пока не столкнулись с не сколькими земледельцами, которые на вопрос, как нам держать путь, – так как мы заблудились накануне ночью, – ответили нам несуразностью, чтобы обмануть нас и направить на неверный путь. Проводник понял шутку и сказал, что они нас обманывают. Однако я, не принимая этого за шутку, обругал их на дурном итальянском языке, а они, будучи в большом числе, схватились за камни. Я спешился и ранил одного из них шпагой. Проводник забрал свою лошадь и оставил меня среди них, потому что, принадлежа к этому же народу, не захотел быть свидетелем в этом деле; а так как я поскользнулся и упал на землю, они набросились на меня и, связав мне руки, повели меня в ближайшее селение, которое было очень большим и очень населенным. Показали в качестве улики кровь раненого и на меня надели цепь и очень тяжелые оковы.