Читаем без скачивания Ушкуйник. Бить врага в его логове! - Юрий Корчевский

Краем глаза Мишаня справа от себя блеск заметил. Голову повернул – топор, обычный, плотницкий. Только схватил его, только разогнулся, а мужик уже на него летит в прыжке. И времени ни уклониться, ни ударить в ответ у Мишани нет.

Тать всем телом в Мишаню ударил. Упали оба – мужик сверху.

От удара спиной о землю у Мишани дыхание перехватило, и он топор из руки выпустил. В это время разбойник схватил Мишаню за горло. От удара о землю Мишане и так дышать было нечем, а тут еще и мужик душит. И кистенем не ударишь – замаха нет.

В глазах у Михаила уже радужные пятна появились, как вдруг мужик хватку ослабил, а сам обмяк. Мишаня вдохнул воздух раз, другой и, зажав в кулаке грузик кистеня, ударил им татя в висок и столкнул его с себя. Приподнявшись, увидел, что рядом, держа дубинку в руке, стоит Тихон.

– Это… ты… его? – спросил Мишаня, едва переведя дух.

Однако Тихон, выронив из рук дубинку, весь затрясся.

– Ты чего?

– Я человека убил! – а сам чуть не плачет.

– Какой же это человек – разбойник он! Его место – на суку висеть, на веревке. Не ты на него напал, а он тебя в полон взял, в рабство продать хотел.

– Кровь теперь на мне, – заныл Тихон, – как же я теперь в монастырь?

– Отмолишь сей грех. Кончай сопли пускать, рассветет скоро. Уходить нам надо. Где мой кафтан?

Кинулись они искать его, а от кафтана одни обгорелые лохмотья остались. Тать его от себя в костер отбросил, он и сгорел.

Мишаня прикинул, кто из разбойников с ним телосложением схож. Оказалось – первый, что в котле ложкой мешал и которому Михаил кистенем в лицо попал. Он дернул за рукав все еще продолжавшего раскаиваться в убийстве разбойника Тихона:

– Помоги зипун с него стянуть!

– Никак не можно, я не разбойник!

– А до Хлынова я в одной рубахе пойду? – обозлился Михаил.

Вдвоем они стянули с разбойника зипун, и Мишаня надел его на себя. Пришелся он ему впору: сразу тепло стало, только пахло от зипуна противно. Он всмотрелся в того, с кого только что снял верхнюю одежду. Лицо у разбойника – кровавая каша, и он не дышит. Мишаня ко второму разбойнику подошел. На нем пояс Михайлов, с ножом. Перевернул Мишка его, чтобы пояс расстегнуть, а тот застонал. Не сдох, мразь!

– Добить надо гада!

– Ты что, нельзя – богомерзкое дело! Ведь сказано в Священном Писании – не убий!

– К нему это не относится. Ты лучше вот что – обойди вокруг землянки, отступя саженей двадцать. На снегу следы должны быть, как меня волокли. Найди их – по ним назад пойдем.

Тихон исправно пошел искать следы. Михаил же снял с татя свой пояс и подпоясался им. Неохота было руки марать, однако Митрофан учил его в свое время – не оставляй врага за спиной недобитым!

Мишка рубанул татя топором по голове и отвернулся. Вытер лезвие топора снежком, топорище за пояс заткнул. Все-таки это оружие посерьезнее, чем нож.

Издалека Тихон крикнул:

– Нашел!

– Ты чего на весь лес орешь? А если лодья рядом?

– Прости!

Следы и в самом деле были от волочения Мишани, и рядом – две цепочки следов от сапог разбойников.

– Идем! Еще не рассвело. Мой ушкуй уйти без меня не должен. Если недалеко – успеем.

Мишаня шел по следу, Тихон держался сзади.

– Ты чего в монастырь собрался?

– В послушники.

– Монахом хочешь стать?

– Хочу.

Удивился Мишаня, но говорить ничего не стал. Выбирать в жизни дорогу – дело личное. Мишане вот торговать нравится, а кому-то – Богу служить. Каждому – свое.

Солнце так и не показалось из-за низких туч. Стало просто светать, а светило за тучами едва угадывалось. Мишаня ускорил шаг. Павел вставал рано – поднимал команду. Его наверняка хватились, и теперь в растерянности – куда делся. Поискать должны бы. Особые надежды Михаил на Савву возлагал – все-таки охотник бывший, следы должен уметь читать. Навстречу выйти должны, обнаружив чужие следы и пропажу хозяина.

Мишаня аж зипун расстегнул. Следы, по которым они шли, вели параллельно берегу реки – саженях в ста, потом вправо свернули, к стоянке.

Михаил не выдержал – побежал. Выскочил на полянку, а она пуста. Михаил своим глазам не поверил. Может быть, это не его стоянка, где стоял ушкуй – другая? Нет – вот жерди, на которые полог вешали, вот дерево с раздвоенным стволом, за ствол которого канатом ушкуй ошвартовывали. Свежее, еще горячее кострище, на котором утром готовили похлебку.

Михаил кинулся к воде и увидел, как вдали уходит за поворот его ушкуй. Слишком долго он на нем плавал, чтобы не узнать даже на таком расстоянии. И даже силуэт кормчего узнал.

Сложив ладони рупором, Михаил в отчаянии закричал:

– Павел!

Но было уже поздно – ушкуй скрылся.

Мишаню охватило отчаяние. Он так надеялся, что ему навстречу выйдут ушкуйники, в крайнем случае – они его подождут. Ушли!

Сзади подошел Тихон, обнял за плечи.

– Не расстраивайся, значит – так Господу угодно. А в уныние впадать – грех!

– Иди ты со своими проповедями! Сколько я тебя в землянке уговаривал! Навалились бы шустрее – сейчас бы на судне к Хлынову плыли.

– Эка беда! Главное – сами живы и на свободе. А Хлынов никуда не денется, мы до него пешком дойдем. Если мешкать не станем – после полудня на месте будем. А то, может, и раньше, – хитро улыбнулся Тихон.

Посовещавшись, решили вдоль берега идти, чтобы не плутать. Если реки держаться, хоть и попетлять придется, согласно ее изгибам, все равно к берегу выйдем.

Мишаня с сожалением вспомнил о котелке с варевом на разбойничьем костре. Знать бы, что к ушкую не поспеют, так хотя бы поели. На сытое брюхо шагается лучше, веселее.

Они двинулись вперед, однако Мишаня от реки удалился саженей на полста. Отсюда и реку видно, и спрятаться быстро можно, если судно чужое заметят. Михаил ведь помнил слова Ивана-разбойника о лодье.

Тихон сзади шел, по следам Михаила, подобрав на стоянке жердь и пользуясь ею, как посохом.

Оглянувшись, Михаил засмеялся.

– Ты чего?

– Тебе бы рясу – вылитый монах.

– Что смешного в том, что я монахом стать хочу?

– Ничего, да только у тебя постное лицо.

Михаил погрузился в раздумья. Что в плен его взяли – сам виноват. Осторожнее быть надо. Понятно – устал, и рядом – стоянка с ушкуйниками. Почувствовал себя в безопасности, расслабился, и тут же получил урок. Вроде не маленький – пятнадцать лет уже, а попал, как кур в ощип. Другое беспокоило – почему Павел ушкуй увел? Видел, конечно, Михаил воду, поверх водной глади – шуга – снег со льдом, как каша. Вероятно, Павел испугался, что реку льдом скует. Только ведь если лед встанет, то пока тонкий, непрочный. Плыть по нему будет тяжело, однако и Хлынов рядом.