Читаем без скачивания Кольцо великого магистра - Константин Бадигин

— Я крещен в русскую веру, — скучно сказал князь.

— Русские — отщепенцы, — привскочил монах, — а церкви их не церкви, а синагоги! — Судорога свела его лицо.

— Я исповедую русскую веру! — закричал князь, вспомнив матушку, тишайшую княгиню Улиану. — Как ты смеешь, вонючий пес!

Одноглазый понял, что сделал промах.

— Для нас, служителей святой римской церкви, отщепенцы хуже язычников — простите мою горячность, ваше величество.

Ягайла не стал спорить о религии.

— А скажи мне, — вдруг спросил он, — королевна Ядвига, как она собой — толстая или худая? Мне бы толстенькую. — Глазки князя забегали.

Монах удивился и не сразу ответил.

— Я ее не видел, ваше величество, — нашелся он, — но слышал, что королевна не лишена изящной полноты.

— Ну, — отозвался князь, — это я так… Вот что, приятель, — сказал он, помолчав, — твои странные разговоры мне понравились. Я много слышал о красоте Ядвиги. Я холост и ищу себе хорошую жену. Если Ядвига станет польской королевой, то такой брак мне не противен. Но если прослышат о нашем разговоре, — добавил строго Ягайла, опять вспомнив матушку, княгиню Улиану, — кто-нибудь обязательно помешает. Ты понял меня?

— Ваше величество!.. — Монах жадно схватил маленькую руку литовского князя, пахнувшую ароматной банной травой, и поцеловал ее. — Я все понял, ваше величество!

— В этом деле нужна тайна, — повторил Ягайла. — Женитьба дело деликатное в любом случае. А когда Польша хочет выйти замуж за Литву, — он хохотнул, — тайна особенно необходима. Слово вылетает воробьем, а возвращается орлом, — закончил он назидательно.

Опять кто-то стукнул в дверь и раздались приглушенные голоса.

— Отвори, — строго сказал Ягайла.

Одноглазый монах с низким поклоном исполнил приказание и сразу исчез.

В опочивальню вошли оружничий Брудено с кувшином, главный ловчий Симеон Крапива и несколько ближних бояр.

В голове великого князя крепко засела королевская корона. Он был рассеян, на вопросы главного ловчего отвечал невпопад. Бояре с удивлением переглядывались.

Глава двадцать седьмая. ВОСПРЕЩАЕТСЯ БОГОХУЛЬСТВОВАТЬ, ПОМИНАТЬ ДЬЯВОЛА И СПАТЬ ВО ВРЕМЯ МОЛИТВЫ

Андрейша сидел у едва тлеющего камина в корчме «Веселая селедка», погрузившись в задумчивость. Огонь медленно поедал сухой хворост, скупо освещая стены корчмы с торчащими деревянными костылями, на которых посетители развешивали свою одежду. Сейчас костыли пустовали, кроме одного — с плащом Андрейши. Время было раннее, гостей еще не было. Хозяйка, рослая худощавая старуха, надоедливо стучала чем-то на кухне и громко ругала служанку. Из приоткрытой двери несло смрадом от жарившейся рыбы.

День был пасмурный. С моря дул пронзительный северо-западный ветер. На реке, задрав хвост, сидели чайки. У деревянной пристани скрипели, покачиваясь, несколько рыбачьих судов. В узкую щель окна виднелись кирпичные стены Мемельского замка. Андрейша два дня назад вернулся из Паланги… Он без труда нашел на горе у моря старинный храм богини Прауримы. Но храм был покинут вайделотками, статуя богини исчезла, и священный огонь погас. Андрейше и здесь помог жреческий жезл. Когда он показал зеленую рогульку пожилому литовскому рыбаку, тот привел его к новому храму, построенному в чаще непролазного леса, на берегу маленькой речушки. В старом храме стало опасно, могли нагрянуть рыцари. От Мемеля до Гредуна их единственная дорога к ливонским собратьям тонкой ниткой проходила по самому берегу моря.

Андрейша увидел Бируту, красивую и печальную. Она узнала своего спасителя и приняла юношу, словно сына. Рассказывая о Людмиле, которую она успела полюбить, Бирута заплакала.

На прощание она поцеловала юношу. «Буду молить великую богиню Прауриму, — сказала она. — Если богиня захочет, с Людмилой не произойдет ничего плохого…»

«За что бог так жестоко наказал мою незабудочку! — думал Андрейша. — Ты лучше луны, солнца и звезд и страдаешь в плену у жестоких рыцарей. Если бы я был в Кенигсберге, уж наверно мне удалось бы облегчить твою участь, а может быть, и вызволить из беды».

Его мысли прервала хозяйка корчмы. Она поставила на стол миску овсяной каши и жареную рыбу.

— Мой муж умер ровно год назад, накануне дня святого Варфоломея, — сказала она, снова появляясь с чашей и большим оловянным кувшином в руках. — Помяните, юноша, бедного Ганса, выпейте пива — я не возьму с вас денег. О-о, мой прилежный Ганс был отличным мастером варить двойное пиво! — И женщина вытерла передником слезы.

Андрейша посочувствовал хозяйке и стал есть без всякого желания, только лишь для того, чтобы поддержать силы. Не успел он справиться с овсяной кашей, как в харчевню пришли трое мужчин и заняли стол у самого очага. Из разговора, который вели гости довольно громко, Андрейша узнал, что в реку зашел новый корабль, принадлежащий немецкому ордену, и встал на якорь против корчмы. Когда Андрейша услышал, что когг «Черный орел» должен сняться завтра утром в Альтштадт, он не выдержал и вмешался в разговор.

— Я спешу в Альтштадт, — сказал Андрейша. — Прошу взять меня на ваше судно… Я заплачу, — добавил он, видя, что немцы молчат.

— Кто ты? — спросил мужчина в сером орденском плаще.

— Я русский из Новгорода, подкормщик и купец.

Незнакомцы переглянулись.

— У меня умер рулевой на пути из Риги, — сказал немец. — Вместо покойника я могу взять тебя. Согласен? И не ты мне, а я тебе заплачу за работу.

Андрейша не стал раздумывать.

— Согласен, — сказал он.

— Завтра до восхода солнца будь на когге, — продолжал немец. — Я шкипер «Черного орла», — добавил он, приосанясь.

На вид шкипер был человек, изрядно потрепанный жизнью, с бледным, помятым лицом и реденькой полуседой бородкой. Он напоминал Андрейше пьяницу-дьячка с худого прихода.

— А это, — продолжал шкипер, — почтенные купцы из Риги, они тоже спешат в Альтштадт… Где ты научился говорить по-немецки, юноша?

— Я часто бываю в ганзейских городах.

— Это хорошо, очень хорошо, — сказал шкипер. — Немецкий язык — хороший язык.

Рижские купцы заплатили за пиво и вместе со шкипером вышли из харчевни…

Обрадованный Андрейша обещал поставить три пудовые свечи Николаю Мокрому… Он горячо поблагодарил защитника мореходов за помощь и отправился наверх, в маленькую комнатушку, приготовленную заботливой хозяйкой.

В харчевне «Веселая селедка» стал собираться народ. Сюда шли промочить горло и промерзшие за день рыбаки, и мореходы, и грузчики, едва волочащие ноги от усталости. По вечерам за гостями ухаживали две розовощекие служанки, а слепой музыкант играл на цимбалах.

После захода солнца несколько подвыпивших матросов с когга «Черный орел» бражничали в заднем углу.

Дверь хлопнула еще раз. В корчму вошел новый посетитель, с головы до ног закутанный в плащ. Он окинул быстрым взглядом зал и, прихрамывая, направился к шумевшим матросам.

— Меня послали к вам морские братья, — тихо сказал незнакомец, приблизившись.

— Морские братья? Врешь! Наверно, хочешь выпить кружку пива за чужой счет?.. — насмешливо спросил голубоглазый и белоголовый матрос, по прозвищу Ячменная Лепешка.

Незнакомец откинул капюшон, обнажив обезображенное лицо.

Ударом меча кто-то отрубил ему ухо и часть щеки. Из-под седых бровей на матросов смотрели холодные серые глаза.

— Безухий! — отшатнувшись, вскрикнул голубоглазый прусс. — Я его знаю, ребята, он морской брат.

Матросы молчали, пораженные страшным лицом незнакомца. Кто-то услужливо пододвинул ему скамейку. Безухий сел.

— Я предлагаю захватить «Черный орел», — помолчав, сказал он, — и вступить в наше братство. Захват корабля будет испытанием. Добычу разделим поровну.

Матросы давно слышали о морском братстве. По харчевням в морских городах ходила весть о свободных морских разбойниках. Все здоровые и отважные люди, которым надоела подневольная жизнь и несправедливость, шли под голубые знамена морского братства. Привольная жизнь, хорошая добыча и обильная пища были хорошей приманкой. Его устав был прост: железная дисциплина и равноправие.

Обиженные, обездоленные люди собирались в братство, чтобы мстить за обиды, за свою искалеченную жизнь, за своих. родных и близких.

Превратившись в могучую республику, морские братья стали вмешиваться в дела приморских стран. Случалось, что, примкнув во время войны к какому-нибудь государству, они помогали ему одержать победу.

Матросам «Черного орла» надоел каторжный труд, за который немецкие рыцари платили гроши. Они просили прибавки, пробовали жаловаться великому магистру, но все напрасно.

— А кто станет капитаном? — спросил голубоглазый прусс.

— Я, — ответил Безухий и посмотрел каждому в глаза.