Читаем без скачивания В его власти - Николь Джордан

Найл презрительно хмыкнул.

— Вначале я ему не верила, но Кейт, судя по всему, говорит правду, утверждая, что не они первые совершили набег.

— С какой стати ты оправдываешь этих ублюдков? — окинув ее гневным взглядом, спросил Найл.

— Я никого не оправдываю. Я хочу докопаться до истины. Найл перекатился на спину.

— Проклятые Бьюкенены — воры и убийцы. Они повинны в смерти твоего отца.

— Может, они и причастны к гибели моего отца, но они его не убивали. Это был несчастный случай.

— У нас, горцев, отличная память, — мрачно пробор мотал Найл.

Сабрина прикусила губу. И все же она хотела убедить Найла посмотреть на ситуацию более объективно. Он так давно считал Бьюкененов своими врагами, что даже не представлял, как может быть по-другому.

— Я могу понять, почему ты питаешь к ним такую ненависть, — осторожно сказала она. — Но у нас никогда не будет мира, если мы не покончим с раздробленностью.

— Значит, у нас никогда не будет мира.

— Я не могу с этим согласиться. — Сабрина серьезно посмотрела на него сверху вниз. — Ты мог бы с ними хотя бы поговорить?

— Нет.

Его упрямство подогрело ее гнев.

— Знаешь, махать мечом любой дурак может, и только мудрый вождь способен решить проблемы без кровопролития.

Найл с кривой усмешкой смотрел на закопченные потолочные балки.

— Ты лезешь в дела, в которых ни черта не смыслишь.

— Пытаюсь разобраться. — Она стиснула зубы. — Я согласилась стать твоей женой, чтобы спасти свой клан, но все окажется напрасным, если тобой будет двигать слепая ненависть. Продолжать войну — безумие. Ты вождь, Найл. От тебя зависит, окончится междоусобица или нет. Люди из клана Дункана готовы за тобой последовать. — Она помолчала, размышляя, стоит ли продолжать этот разговор. — Можешь считать меня упрямой дурой, но Кейт Бьюкенен говорил искренне.

— Ты на удивление наивна, Сабрина, — проворчал Найл. — Позволяешь использовать себя как наживку. Встречаться с ним здесь было верхом глупости. Проклятые Бькженены спят и видят, чтобы у меня выросли рога.

— Кейт Бьюкенен никаких нежных чувств ко мне не питает, уверяю тебя.

— Тебе не приходило в голову, что человек Оуэна из одной лишь подлости мог бы соблазнить жену своего врага?

— А тебе до этого что за дело? — с горечью спросила Сабрина. — Пострадала бы лишь твоя гордость.

Найл, прищурившись, посмотрел на нее:

— Ты ведь не стала бы делать Кейта своим любовником, верно?

Сабрина поняла, что спорить бесполезно, и замолчала. Спустя какое-то время, глядя в потолок, она сказала:

— Я думала, у нас современный брак. Каждый может жить своей жизнью. Тебе должно быть безразлично, есть ли у меня любовник или нет. Ты ведь никогда не хотел этого проклятого союза, как ты выразился сегодня.

Он нахмурился:

— Я сказал, что позволил бы тебе тайную связь на стороне после того, как ты родишь мне наследников. Разумеется, не сразу, а через какое-то время. Но я не потерплю, если ты будешь водить шашни с проклятыми Бьюкененами.

— Ладно. Обещаю найти кого-нибудь другого, когда позволят приличия.

Перевернувшись на бок, Найл впился в Сабрину взглядом. Ее дурацкое стремление установить мир раздражало его меньше, чем угроза завести себе любовника.

Решив разрядить напряженное молчание, он положил руку ей на шею в том месте, где бился пульс. И тут им овладело неистовое желание доказать ей, что она хочет только его, Найла.

На этот раз он занимался с ней любовью дольше, чем обычно, и все было как всегда, Сабрина отвечала на его ласки самозабвенно, охваченная желанием, которое он неизменно пробуждал в ней.

Потом оба в полном изнеможении лежали рядом. Сабрина задремала. Найл же не мог уснуть. Он держал ее в объятиях, мрачно уставившись в одну точку. Найл поморщился, вспоминая об их ссоре у озера. Он едва не ударил Сабрину и очень расстроился, когда понял, что вел себя как настоящий ревнивец. Да, это была ревность. А вовсе не уязвленная гордость или ненависть к врагу. Он повел бы себя точно так же, будь на месте Бьюкенена любой мужчина.

Найл покачал головой, спрашивая себя, как могло случиться, что он воспылал такой страстью к собственной жене. Он думал, что со временем охладеет к ней, однако день ото дня его страсть разгоралась все сильнее, становилась сродни болезни. И сейчас им владело желание овладеть ею, доказать, что она принадлежит ему одному и никогда не будет принадлежать никому другому.

В рассеянности он убрал с ее лба влажный завиток.

Ревность была ему чужда. Никогда еще он не проникался ни к одной женщине столь сильным чувством. Сильным настолько, чтобы ему было дело до того, есть у нее кто-то еще или нет. Так было до тех пор, пока в жизни его не появилась Сабрина.

Этому чувству, этой потребности не было разумного объяснения. С ранней юности в его распоряжении были самые красивые женщины, но ни в одну из них он не влюблялся. Сабрина не была красавицей, но становилась неотразимой, когда ее взгляд загорался гневом, когда она, нагая, извивалась под ним, кожа ее розовела от желания, а глаза лучились страстью.

Он хотел ее с силой, превосходящей пределы разумного.

И при воспоминании о бешеном соитии, произошедшем совсем недавно, он снова почувствовал острый приступ желания. Они были как животные, но, надо признать, ее голод был сродни его голоду — она отвечала ему полной мерой. Ее страсть потрясла его до основания. Желание такой взрывной силы он не испытывал многие годы, а может, вообще никогда.

Найл еще сильнее насупился, приподнявшись на локте. При этом он понимал, что не только страсть влечет его к Сабрине. Она вошла в его жизнь против его воли. И тут он понял, что ищет ее общества. Он лелеял в душе ту близость, что чувствовал к ней. Ему втайне нравилось упорство, с которым она добивается лучшей доли для своего клана, включая и «мир» с Бьюкененами.

Глаза его потемнели при взгляде на нее. Как случилось, что планы его пошли вкривь и вкось? Пытаясь превратить Сабрину из серой мышки в женщину, которая стала бы для него желанной, он дал ей слишком много власти над собой. Она стала как заноза у него в сердце. Восхищение переродилось в манию, во что-то еще более темное и примитивное.

Чувство, которому он не знал названия, змеей свернулось у него внутри, опасное и обоюдоострое, как боевой меч.

Поморщившись, он тряхнул головой. Видит Бог, ему не нравилось это чувство. Оно делало его незащищенным, ранимым. Эта отчаянная потребность быть с ней, постоянно обладать ею доводила его до отчаяния. Он не был зеленым юнцом, чтобы бездумно поддаваться страсти. Он не желал, чтобы похоть определяла его по ступки.

Надо срочно избавиться от этого опасного безумия — не то он выставит себя круглым дураком. Что ему нужно — так это еще одна женщина. Еще одна любовница. Ему надо испытать физическое наслаждение в объятиях иной женщины, чтобы та заставила его забыть о Сабрине, чтобы успокоила лихорадку в крови. Он должен избавиться от этих непонятных чувств к ней, доказать себе, что она над ним не властна.