Читаем без скачивания Встретимся в Силуране! - Ольга Голотвина

Ингила отпрянула, а Орешек, неустрашимый до наглости, просиял улыбкой навстречу разгневанной разбойнице:

— Великолепно! Монолог в духе нежной и кроткой Луанни! Какое интересное прочтение роли! Еще кистень выхвати и над головой помаши! Жаль, Раушарни не видит!

Бабка недобро сощурилась:

— Ах так? Тебе надо — в духе Луанни?.. Ладно, гаденыщ получай!

Она убрала руку с оружия, выпрямилась, взгляд уплыл куда-то поверх голов... И в воздухе затрепетал голос — нежный, глубокий, полный сердечной боли:

Нет, мой любимый, не проси, не надо!Не страх в моих словах, и не гордыня,И не наивная девичья слабость...Чтоб быть с тобой, прошла б я босикомПо снегу или углям раскаленным!Но плата непомерная за счастье —Своей любовью мир тебе затмить,Из нежных слов и ласк соткать тенетаИ спутать крылья сильные твои!Враги считают, что глупа Луанни,Годится лишь на роль приманки сладкой,Чтоб в клетку заманить тебя... Постой,Дай мне договорить! Ведь поцелуиТвои лишат решимости меня...Отвага тает... Путаются мысли...Прощай! Взгляни туда, на горизонт!Ты видишь, там рассветная полоскаТак ярко и победно заалела?Пусть так же солнце славы и величьяРазгонит ночь судьбы твоей жестокой!В седло, мой принц! В бессмертие скачи!

Женщина смолкла, словно обессилев в борьбе с собой. И тут же ей ответил мужской голос: низкий, хрипловатый, изнемогающий от страсти:

Но если власть, и слава, и величьеНе стоят слезки девочки моей,Грустящей тихо у ручья лесного?..Ты говоришь, любовь твоя — приманка?Злорадный смех врагов тебя тревожит?Но кто они для нас с тобой, Луанни?Так... стайка пауков из темной щели...Моя красавица, во всех балладахЗвенят слова: «Любовь костром пылает».Избитая, затасканная фраза...А я сегодня понял: да, костром!Смотри, Луанни, как я в это пламяБросаю без тоски, без сожаленьяМечты, что в черном холоде изгнаньяСпасали от отчаянья и боли!Бросаю замыслы, что и меняПорой пугали царственным размахом,Бросаю память о печальном детстве,Об одинокой юности... В огонь!..А это что?.. Жемчужина ценнее,Чем все, что я швырнул в костер любви:Месть за отца... Смотри, моя Луанни:Рука не дрогнет... На костер ее,Кровавую, жестокую химеру!..Ну вот и все. Теперь я чист, Луанни.Я — это я. Без мишуры, без блеска.Я остаюсь у нашего ручья...

Женщина, которую сейчас нельзя было назвать старухой, вгляделась в лицо мужчины так, словно ничего дороже ей в жизни видеть не приходилось и не придется, и ответила:

Нет, милый! Память, и мечты о славе,И жажда мести, что меня пугает,В огне любви великой не исчезнут...А знаешь, почему? Все это — ты!«Я — это я», — сказал ты... Нет, любимый!Не сможешь ты самим собой остаться,Отвергнув все, чем жил, страдал, дышал!Ты не судьбу сейчас приносишь в жертву —Ты разрушаешь самого себя!В развалины души ворвется стужа,Любовь умрет — поверь, мой ненаглядный!А это страшный грех — убить любовь!Уж лучше за спиной оставь Луанни,Забудь свою «девчонку у ручья».Как сор, швырни в траву воспоминанья!Я соберу их — каждое мгновенье! —И буду помнить, помнить за двоих!..

Отзвучали последние слова, на поляне воцарилась тишина. Ее разбили звонкие хлопки в ладоши.

— Молодцы! — пронзительно закричала Ингила. — Ох, какие молодцы!..

Старуха и Орешек, как по команде, обернулись к своей маленькой «публике» и величественно кивнули. Связанный по рукам и ногам Орешек при этом выглядел весьма комично, но не замечал этого.

— У меня было такое платье... — блаженно улыбнулась старуха. — Белое, с огромными васильками... Я сидела в траве, вокруг были такие ромашки... А Раушарни стоял рядом...

— Во имя Хозяйки Зла! — заявил вдруг Орешек с явным отвращением. — А я-то, дурак, почти поверил, что ты и впрямь играла Луанни...

Обе женщины с негодованием уставились на грубияна.

— Да, ты могла бы сыграть, — с полупрезрительной снисходительностью протянул Орешек. — У тебя неплохо получается... выразительно... но надо же чувствовать сцену! Травка... Ромашки... Когда эту пьесу играли мы — усаживали Луанни на большой валун!

Женщины недоуменно переглянулись. Какая разница, на чем сидит героиня пьесы?..

— Стало быть, Раушарни стоял рядом с тобой? На коленях стоял?

— Ты что, сдурел? Он же принца играл! Ему нельзя было на коленях!..

— Ага-а! — протянул Орешек въедливым тоном судьи, поймавшего преступника на противоречивых показаниях. — Он дальше говорит: «Позволь припасть пылающим челом к ручьям твоих прохладных белых ножек!..» И кланяется Луанни в ноги! Это как же его должно скорчить, если ты сидишь на полу, а ему, бедняге, и на колени встать нельзя?

— Кланялся! — завопила старуха. — Я вот так сидела... колени к подбородку... — Она плюхнулась на траву, коричневая домотканая юбка веером легла вокруг грубых стоптанных сапог. — Вот так свои ноги обнимала... А он — лицом мне в колени... У него лютня в руках была, он на лютню чуть опирался... изящно так...

— Да сроду Раушарни такой трюк не проделать!

— Дурень, он ведь моложе был, спина лучше гнулась!

— Все равно б не вышло! Он высокий, с меня ростом... это как же ему нужно было гнуться?

— Да, ростом он, пожалуй, с тебя... А ну вставай! Вставай, кому сказано! Сейчас примеримся...

Старуха вошла в сарай, рывком за цепь заставила Орешка подняться на ноги.

— Вот я сажусь... Да стой ровно, пенек неуклюжий!

— Сама бы так постояла... со связанными-то ногами! — зло ответил Орешек и через голову бабки бросил Ингиле странный взгляд. Словно просил сделать что-то... Но что?

Девушка в отчаянии огляделась — и сразу взгляд наткнулся на вбитое рядом в стену кольцо со змеящимся длинным обрывком цепи...