Читаем без скачивания Какая удача - Уилл Литч

Джонатан говорит. Он говорит, и говорит, и говорит, и говорит, и говорит.

А я не могу слушать. Боль вышла из отпуска и снова охватила меня, и я отключаюсь, прихожу в себя, снова отключаюсь, снова прихожу в себя. У меня так громко начало звенеть в ушах, что я не смог бы расслышать его слова, даже если бы был в сознании. Это все просто жужжание. Я понятия не имею, что он говорит. Я даже едва различаю его присутствие.

Все это не имеет значения. Может, он сказал, что забрал ее, потому что ему было одиноко, а это у нас общее, и, может, он думает, что Ай-Чин правда его любит, потому что он грустный, жалкий человек без социальных навыков, винящий окружающих во всех своих проблемах и психующий оттого что не может справиться с реальностью. Может, это был изощренный план. Может, все это было случайностью. Я понятия не имею. Ничего из этого не имеет значения. Все, что важно, это что она у него. А теперь и я тоже.

Я уверен, что он не заметил. Для него я выгляжу одинаково, что в сознании, что без, что живой, что мертвый. Он просто продолжает говорить сам с собой. Как обычно, и, наверное, как и будет всегда.

Мы прошли все это, чтобы узнать правду о произошедшем, чтобы узнать, что реально случилось, и он сидит прямо передо мной, на моей кухне, рассказывая мне все это.

А я даже не могу держать глаза открытыми.

58.

Джонатан слабо шлепает меня по левой щеке телефоном. Он наконец-то заметил, что я сплю.

– Из тебя какой-то безвольный зритель, Дэниел, – говорит он. – Хотя, справедливости ради, мы многое пережили.

Мой вгляд фокусируется, и я смотрю на него. Я ощущаю прилив сил, боль на мгновение утихает. Меня осеняет, что я по-настоящему ненавижу этого ублюдка, и хотел бы увидеть, как его переедет грузовик.

– Но ты захочешь это увидеть.

На его телефоне проигрывается зернистое видео, которое я не очень хорошо вижу, но это похоже на запись с камеры видеонаблюдения. Так и есть. Это запись с камеры видеонаблюдения. Я вижу темный силуэт, пикселированный и туманный, а потом он движется, сначала медленно, потом быстро, колеблясь вправо-влево, но не сдвигаясь с места. Звука нет, но фигура смотрит в небо, нет, в камеру, и кричит. Я думаю, что она кричит. Ее рот, как мне кажется, открывается широко снова и снова, по несколько секунд. Крик – это вполне хорошая догадка.

– Видишь? – говорит Джонатан. – Она в порядке! Она всегда в порядке! Мы друзья. Я ей наконец-то нравлюсь.

Я снова отключаюсь.

59.

Когда я просыпаюсь, Джонатан уже не разговаривает. Он перестал обращать на меня внимание. Он вообще перестал что-либо делать. Он сидит в кресле перед телевизором в гостиной, где Трэвис обычно играет в видеоигры и иногда вырубается, когда ему не хочется ехать домой. Мне кажется, в одни выходные он был расстроен из-за девушки или вроде того, поэтому примерно шестьдесят часов не покидал кресло, если не считать походов в туалет и к холодильнику.

Джонатан не играет в игры и ничего не смотрит. Он выглядит уставшим. Снаружи еще темно, но я начинаю слышать щебетание птиц. Я понимаю, что Марджани прийдет еще только через несколько часов. Джонатан не спал всю ночь. Я не спал всю ночь. Насколько ему известно, на кухне лежит убитый им мужчина, и, что становится все очевиднее, он никогда ничего подобного не делал, и ему тяжело это осознать. Он просто таращится в пустоту. Раз в несколько секунд он моргает, иногда обхватывает голову руками, иногда упирается подбородком в плечо, может, ненадолго засыпает, прежде чем очнуться, что-то бормоча себе под нос.

Я смотрю, как он пытается все это просчитать.

Это все просто вышло из-под контроля. Ты схватил Ай-Чин, и это было плохо, очень плохо. Но ты ее не убивал. Ты запер ее у себя дома и наблюдал за ней через камеру, но, если я могу собрать в кучу хоть часть рассказанного тобой, ты ее не бил, не насиловал и вообще практически ничего с ней не делал. Ты просто… держал ее. Она хотела, чтобы ее подвезли, села в твою машину, ты не отвез ее, куда ей было нужно, а прежде, чем сам это понял, ты оказался в ситуации, где весь юг ищет ее, по всем новостям интересуются ее местонахождением, по городу проходят бдения, куда приходят самые разные люди, чтобы найти ее, помочь ей. Все из-за тебя». Ты вышел, чтобы вобрать в себя это, а как иначе? Это происходило в результате череды твоих решений. Ты создал целый мир! Ты был невидим, а теперь это не так. Теперь ты имел значение. Это давало тебе ощущение причастности. Важности. Ты почувствовал себя замеченным.

Я располагаю левую руку так, чтобы что-то сказать. Я все еще могу что-то сказать. Мне больно, но я могу что-то сказать.

– Джонатан.

Он медленно поднимает голову и поворачивается ко мне.

– Еще. Не. Поздно.

Он устало, грустно мне улыбается:

– Глянь, ты можешь разговаривать. Молодец. Нам нужно было говорить все это время. Но ты меня не обманешь. Я… – он опускает голову на грудь, – Я тебя раскусил.

Он закрывает глаза и поддается сну. Я понимаю его.

Он сидит пять минут, десять, не двигаясь.

А потом я замечаю.

Его телефон.

Он лежит на подлокотнике кресла, в том же месте, где Трэвис оставляет свой, вырубаясь. Я все еще вижу силует Ай-Чин на записи с камеры, светящейся на экране телефона. Я даже вижу, что она тоже спит.

Я поворачиваю голову влево. Мое запястье еще что-то чувствует; оно безостановочно пульсировало с тех пор, как я написал сообщение Джонатану. Я могу немного им двигать. Что важнее: я могу выбрасывать его вперед достаточно, чтобы заставить кресло ехать. Я не могу им управлять: для этого мне нужны пальцы.

Но я могу толкнуть вперед.

А потом что? Я не могу взять телефон. Я не могу набрать номер.

Но что еще? Просто сидеть и захлебываться своей же кровью? Именно это случится, если я что-нибудь не сделаю. Забытье уже не за горами.

Но.

Я не готов к этому.

Я не готов к тому, чтобы последним увиденным в моей жизни был этот подонок, спящий в кресле Трэвиса, пока похищенная им девушка голодает прямо перед ним на экране.

Не так это закончится.

Я не знаю, как это сработает.

Но время пришло. У