Читаем без скачивания Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы - Виктор Поротников

Русичи и татары стояли на берегах Вожи вот уже три дня. Ни одна из сторон не спешила наступать через узкий речной брод, понимая, что это чревато большими потерями. К тому же русским полкам было невыгодно вступать в битву с более многочисленными степняками на равнинном правобережье Вожи. Татары тоже не рвались на левый берег реки, где было много впадин и холмов, неудобных для действий конницы.

В окружении московского князя уже знали, что к берегам Вожи татарскую орду привел не Мамай, а какой-то мурза Бегич. Князья и воеводы обрели некоторую уверенность в себе, сознавая, что перед ними не главные силы Мамая. Татар, конечно, очень много, но подавляющего перевеса над русской ратью у них нет. Пленив какого-то зазевавшегося татарского десятника, русские дозорные вызнали у него численность Бегичева войска и имена всех предводителей туменов.

Русское становище соседствовало с деревушкой в пять дворов, все жители которой спешно ушли отсюда в лесные урочища, узнав, что к Воже приближается ордынская конница. Здешние смерды еще не оправились от страха после прошлогоднего набега Араб-Шаха. В деревеньке имелись три бани. В один из вечеров самую просторную из этих бань великокняжеские слуги как следует протопили. Дмитрию Ивановичу захотелось вдруг попариться.

В баню Дмитрий отправился не один, а с Владимиром и Остеем.

Баня была довольно древняя, но прочная, сложенная из бревен в два охвата, с мохом в пазах, с позеленелой от времени тесовой крышей. Трубы у бани не было, дым из печи-каменки выходил на чердак и дальше вытягивался наружу через слуховое оконце.

В предбаннике было тесно, на земляном полу была настелена солома. В стену были вбиты короткие деревянные клинья для одежды и шапок.

Усевшись на скамью и снимая с ног сапоги, Дмитрий ворчливо обратился к Владимиру:

– Чего же твой друг закадычный не пришел к нам со своей дружиной, а?

– О ком ты, брат? – спросил Владимир, стянув с себя через голову длинную льняную рубаху.

– Знамо о ком – об Олеге Ивановиче, – ответил Дмитрий. – До нашего стана от Рязани всего-то десяток верст, пешком за полдня дойти можно. Пронский князь ведь пришел к нам. А Олег чего же в стороне отсиживается? Чай, рать наша не токмо за Москву биться с татарами вышла, но и за Рязань тоже!

– Мне мысли Олеговы неведомы, государь, – сухо обронил Владимир, раздевшись донага и складывая свою одежду с краю на скамье.

– Как же так, брат? – Дмитрий раздраженным жестом швырнул на скамью свои порты и однорядку. – Ты с Олегом дружбу водишь, каменщиков к нему засылаешь, Олегова жена в гостях у тебя бывает… Сие говорит о том, что…

– Ни о чем это не говорит, брат! – перебил Дмитрия Владимир. – Наши с Олегом жены – сестры по отцу, потому и тянутся друг к дружке. А то, что я помогаю Олегу град его восстанавливать, так это мой христианский долг. Ты ведь тоже помогаешь пронскому князю.

– Пронский князь – мой проверенный друг, – сказал Дмитрий, снимая с себя исподнюю белую рубаху. – Олег же – мой недруг. Улавливаешь разницу, братец?

Видя, что у набычившегося Владимира заходили желваки на скулах, Остей торопливо вставил:

– Братья, полно вам собачиться. Не пришел Олег – ну и черт с ним! Без него обойдемся. Может, Олега и в Рязани-то нет. Он, поди, где-нибудь в лесах за Окой хоронится.

– Вот именно! – помрачнел Дмитрий, оставшись нагишом с одним нательным крестиком на шее. – Олег в леса забился, как дикий зверь. Тесть мой в Суздале отсиживается. Брат его в Городце чего-то выжидает. Михаил Александрович вдруг занедужил некстати. От ростовских князей ни слуху ни духу. – Дмитрий взялся за дверную ручку, собираясь пройти в парную. – А ведь все эти князья, кроме Олега, в свое время клялись на святом распятии стоять со мной плечом к плечу, коль Орда на Русь двинется. Все эти князья христиане и мои дальние родственники, токмо они враз позабыли об этом!

Дмитрий рванул на себя низкую дверь и, наклонив голову, нырнул в густые клубы горячего пара, вырвавшиеся из парильни.

Остей подтолкнул нахмурившегося Владимира к дверям в парную, дав понять ему взглядом: мол, мы пришли сюда париться, а не выяснять отношения.

В парильне пахло сосновой смолой, мятой и березовыми вениками. Стены были покрыты густым слоем черной сажи, на которой блестели капли теплой влаги. От дыма резало глаза, от горячего жара было трудно дышать. Владимир сел на мокрую скользкую лавку, поскольку на полоке улегся во весь рост Дмитрий лицом вниз. Остей, нахлобучив на голову круглую шапку из тонкого войлока, взял в каждую руку по березовому венику и принялся охаживать ими большое нагое тело великого князя. Дмитрий кряхтел и постанывал от удовольствия, веля Остею не жалеть веников. Кожа у него на спине зарозовела, заблагоухала березой.

Владимиру вдруг вспомнилось, как в далеком детстве он и Дмитрий парились в потемневшей от времени бане, стоявшей на берегу Москвы-реки, а потом голые выскакивали наружу, бежали наперегонки по заснеженному льду и окунались в прорубь. К этому их приучил отец Дмитрия, скончавшийся до срока от тяжкого недуга. Однажды Дмитрий в присутствии Владимира спросил у отца, зачем им после банного жара лезть в ледяную воду. «Для обретения телесной крепости, сынок, – ответил князь Иван Красный. – Силушка понадобится вам с Владимиром, когда вы поведете русские полки на решительную сечу с татарами!»

Иван Красный и его брат Симеон Гордый верили, что если не они, то их дети сумеют сокрушить мощь Золотой Орды. Об этом князья открыто говорили своим женам и боярам.

«Неужели время решительной битвы с татарами наконец-то пришло? – думал Владимир, вытирая со лба потную испарину. – Не кому-то, а именно мне и Дмитрию судьба вручила меч для избавления Руси от векового татарского ига! Пора исполнить завет Симеона Гордого и Ивана Красного!»

На четвертый день бездействия великий князь собрал на совет своих ближних воевод, кому предстояло верховодить полками в грядущем сражении с ордой Бегича. Дмитрий Иванович хотел услышать мнения своих полководцев относительно того, как им выманить татар с правого берега Вожи на левый. В великокняжеском шатре собрались боярин Тимофей Вельяминов, дядя московского князя, Дмитрий Боброк, его свояк, Остей Федорович, также состоявший в свойстве с Дмитрием Ивановичем, и Андрей Ольгердович, который недавно ушел из Литвы, повздорив с Ягайлой. Дмитрий Иванович собирался посадить Андрея Ольгердовича князем во Пскове.

Своего двоюродного брата Владимира великий князь не допустил на это совещание.

Помрачневший Владимир ушел из стана к опушке леса, чтобы не видеть сочувствующие глаза своих дружинников, не слышать слов утешения от своих бояр.