Читаем без скачивания Герой Бродвея (сборник) - Вилли Конн

— Я, кажется, помню, сэр, ведь это вы подарили мне кусочек черного металла.

— Поль, ваш «Сааб» еще цел?

— Да, сэр.

— Держи, — Майк протянул юноше карту, — здесь твой маршрут, Поль. В развалинах силосного бункера найдешь складную лопату фирмы «Оливер» и еще кое-что, оставленное твоим отцом. Думаю, его подарок пригодится тебе больше, чем мой. Будь счастлив, Поль, да хранит тебя Бог.

Вернувшись вечером в отель, Норман нажал кнопку автооветчика.

— Майк, если хочешь развлечься, приходи в нашу комнатушку. Ровно в девять, слышишь, супермен? — услышал он насмешливый голос секретарши.

Забыв об усталости, Норман помчался к Монике.

«Но что это!» — Майк замер на пороге с поднятой ногой, как человечек, нарисованный на указателе пешеходного порога — в постели, облапав секретаршу, лежал Морли.

— Извини, Майк, — смущенно сказал шеф.

— Красиво жить не запретишь, — ответил Майк, смахнув со своего носа хохочущего желтого чертика. — Позволю себе заметить, сэр, женщина, отдающаяся мистеру А, для того, чтобы позлить мистера Б, все-таки в большей мере принадлежит последнему…

— Похотливые ублюдки! Грязное мужичье! Вон отсюда! — Моника вскочила с постели и, раздавая налево и направо оплеухи, вытолкала за дверь обоих мужчин.

— Сэр, я все-таки в лучшем положении: на мне брюки, а ваши — там, — как бы между прочим сказал Майк.

ЮБКА АНЖЕЛИКИ

— Вы все еще намерены выпустить мне кишки, маркиз? — граф д’Аршаньяк насмешливо тронул свою трехгранную андалузскую шпагу, знаменитую тем, что, вылетев из ножен, она никогда не возвращалась назад, не напившись человеческой крови. Заколотых ею людей было гораздо больше, чем камней, украшавших эфес.

— Клянусь распятием, я сделаю это, граф! — благородное лицо капитана королевских мушкетеров маркиза де Бруа побледнело, никогда еще ангел смерти не стоял так близко за его спиной.

— И вас ничто не смущает, капитан? — притворно улыбаясь, д’Аршаньяк шевельнул эфес, и блеск ваальских бриллиантов на миг ослепил мушкетера.

Преодолевая внезапную слепоту, он смело взглянул в холодные немигающие глаза д’Аршаньяка.

— Я знаю, граф, что вашим клинком управляет дьявол, но это меня не остановит. Вы публично оскорбили самое возвышенное и прекрасное существо…

— Не преувеличивайте, капитан, — перебил граф, — я всего лишь сказал, что эта шлюха — Анжелика — во сто крат привлекательнее вашей невесты. Держу пари, увидев Анжелику, вы тут же изменили бы своей замухрышке. Ха-ха!

— Молчите, граф, или я проткну вас, — мушкетер выхватил шпагу. Но в ту же секунду черная молния отшвырнула его к стене. Жалобно пискнув, клинок переломился надвое — это был удар графа.

— Проклятье! — мушкетер отбросил бесполезный обломок шпаги.

— Честное слово, капитан, мне скучно убивать вас, — огромная, отвратительная голая голова графа, напоминающая надутый бычий пузырь, приблизилась, и мушкетер услышал вкрадчивый шепот, похожий на шорох подслащенного яда, пересыпаемого в бокал:

— Поедемте к Анжелике, капитан, и, если вы устоите перед ее чарами, то на сегодняшнем приеме в Лувре можете дать мне пощечину, после чего я удалюсь из Парижа.

— А если не устою? — капитан стряхнул на пол капли крови с рассеченной руки, — что должен буду сделать я?

— Ничего, впрочем, после того, как Анжелика пошлет вас… вы, скорее всего не переживете этого и покончите с собой. Ну что, по рукам?

Мушкетер не ответил. Та легкость, с которой граф готов был распорядиться своей судьбой в случае проигрыша, настораживала. Но, с другой стороны, подкупала и легкость выигрыша. Кто мог помешать ему сказать «нет» Анжелике, будь она трижды красавица?! Соблазн легкой победы был велик. И там, где следовало призвать на помощь имя Божие, капитан решил довериться призрачному случаю, вступив в азартную игру с дьяволом.

— Я согласен, — сказал маркиз, преодолевая сопротивление вдруг затвердевшей челюсти.

И тотчас десница графа сжала его ладонь с такой силой, словно она попала в щель между причалом и бортом фрегата. Тоскливое чувство отколовшейся льдиной царапнуло сердце мушкетера, но было поздно что-либо менять.

— Леонардо, карету! — приказал граф. С учтивым поклоном он пригласил капитана к выходу из трактира «Веселая цветочница», где происходила эта встреча.

Когда окованные железом ворота замка Дегре беззвучно раскрылись перед графской каретой, капитан увидел женщину в яркой пурпурной юбке, идущую навстречу. Это была Анжелика. По мере того, как она приближалась, радостное волнение все больше охватывало мушкетера — она явно уступала его невесте.

— Выиграл! — воскликнул капитан, но лишь глухой клокочущий звук вырвался из его судорожно сжавшегося горла.

Ноги мушкетера затряслись, язык вывалился наружу. Часто-часто дыша, он вцепился в блузку Анжелики, дернул ее. Из разорванной ткани, как две спелые груши, выпали золотистые женские груди.

— Ха! — ха! — ха! Проиграл! — безобразная голова д’Аршаньяка затряслась от смеха, словно круп лошади на каменистой дороге.

— Граф! Уберите этого взбесившегося кобеля! — завизжала Анжелика.

Д’Аршаньяк подал знак, слуги бросились к капитану, поволокли его от женщины.

— Прочь, свиньи! — расшвыряв лакеев, мушкетер снова ринулся к Анжелике, но, налетев на д’Аршаньяка, остановился в нерешительности.

Граф стоял между ним и женщиной, огромный, непоколебимый, как надгробное изваяние.

— Грязный пес! — подняв лошадиную плетку, граф хлестнул мушкетера по лицу.

Сжигаемый неудовлетворенной страстью и неслыханным унижением, маркиз двинулся к воротам под улюлюканье графских лакеев. Здесь он вонзил рукоять кинжала в щель между досками ворот и с силой толкнул их. Распахнувшись, они ударились об ограду и снова стали смыкаться подобно железной пасти с единственным зубом — остро отточенным мушкетерским кинжалом.

Капитан поднял голову. Притихшие слуги услышали, как проскрежетало по ребрам лезвие кинжала. Тело капитана повисло на тяжелых воротах. Продолжая двигаться, они потащили его дальше, оставляя глубокие полосы от волочащихся шпор. Лицо капитана было обращено к небу, а мертвеющие губы шептали запоздалую молитву.

— Вот она — юбка, которая дает власть над родом мужским, — граф задумчиво погладил пурпурную ткань. — Как видите, дорогая, я не обманул вас.

Д’Аршаньяк налил искрящееся вино в бокалы:

— Имея эту юбку, вы будете обладать всеми мужчинами мира, они будут бежать за вами, как стая кобелей, будут из-за вас драться и кончать жизнь самоубийством.

— Так вот для чего вы привезли сюда этого несчастного мушкетера! — догадалась Анжелика.

— Да, я хотел, чтобы вы убедились в безграничных возможностях юбки.

— Я от нее без ума, но какова будет плата, граф?

— Вы проведете со мной ночь, госпожа.

— И только? — женщина отхлебнула глоток вина, не отводя глаз от трясущихся рук д’Аршаньяка — как видно, чары пурпурной юбки не обходили стороной даже его.

— Это будет не обычная ночь, Анжелика, — зловеще произнес д’Аршаньяк.

— Не пугайте, граф, за юбку я согласна на все.

— Ну, если так, ждите меня в беседке у пруда ровно в полночь, — поклонившись д’Аршаньяк удалился, тихо закрыв за собой дверь.

Нежась под прохладными лучами восходящей луны, Анжелика лежала на софе, вынесенной в графский парк, умащая себя благовониями. Близилась полночь, а ей все не удавалось побороть отвращение, которое вызвал у нее д’Аршаньяк. Порой ее охватывала противная нервная дрожь, и она готова была бежать прочь из графского парка. Но соблазнительная легкость приобретения дорогой вещи каждый раз останавливала Анжелику. О, если бы она знала, какой ценой придется заплатить за юбку!

Неожиданно она услышала за спиной тяжелый топот и треск ломающихся сучьев. Из кустов сирени, окружающих пруд, вышел свирепый слон с головой д’Аршаньяка. Покачивая огромными слоновьими яйцами, он шел на нее, задирая свой длинный налившийся кровью хобот, которому в собственной шкуре было тесно, как пробке в бутылочном горлышке.

Подхватив Анжелику, он швырнул ее в воздух. Падая, она почувствовала, как ужасный хобот входит в нее весь, раздирая ее тело. Она попыталась закричать, но крик был заглушен страшным хохотом д’Аршаньяка, и Анжелика поняла, что это только начало…

На утро слуги нашли Анжелику под садовой скамейкой в луже крови. Дрожащей рукой она прижимала к себе пурпурную юбку, которой предстояло пройти сквозь годы и страны, оставив страшный след на многих человеческих судьбах.

— Боже милостивый! Пятьдесят тысяч долларов за старую юбку! Ты в своем уме, Элен? Тебя облапошили, как последнюю провинциалку из Кентукки! — Мей Ровальдини презрительно отвернулась от подруги, словно проститутка от нерасплатившегося клиента.