Читаем без скачивания Последний владыка - Анна Варенберг

— Даже деду? — тут же уточнила Одо. — Я ничего не скрываю от него.

— С Хесвуром я буду говорить сам, — кивнул Чеон. — Нам с ним давно пора примириться. А теперь иди, тебе не нужно здесь находиться.

Дождавшись, пока Одо — весьма неохотно, но молча и безропотно — выйдет, Чеон плотно закрыл дверь и подошел к Фрэнку. До этого он уже был немало наслышан об этом чужаке, главным образом все от той же Одо, и никаких симпатий к нему не испытывал, однако отступать было поздно. Чеон сжал ладонями его виски и сосредоточенно замер.

Теперь его никто не удерживал. Тревер обнаружил себя лежащим ничком на камнях мостовой Олабара. Он был в полном порядке, если не считать одной незначительной детали — он больше не чувствовал себя живым человеком. Пока никаких изменений не происходило, это и понятно, ведь прошло слишком мало времени, чтобы введенное в его кровь вещество начало активно действовать. Но оно было в нем, бродило в его теле, подбираясь к мозгу, и Тревер знал об этом. Он испытывал, нет, не страх, а ощущение тяжести неизбежного, неотвратимого — знание, подобное предчувствию смерти. Процесс мутации необратим, никакого противоядия не существует. Сколько ему осталось? День, два? А потом? Как это будет происходить? Что он станет ощущать, пока не достигнет последней стадии полного безумия и не сделается таким же, как убитые им «термиты»? Без единой мысли, без сожаления, без страха…

Кое в чем они просчитались. Последнее, чем может распорядиться человек, это его жизнь. И он прихватит с собой Фрэнка, потому что Рейнольдс — единственный человек, знающий секрет синтеза новых партий сыворотки. Правда, у Идис есть формулы, но нет «сырья», из которого ее муж получал эту субстанцию. Да, он, Тревер, убьет Фрэнка, а потом — себя. Вот, наверное, единственное, на что он еще способен. Хотя в глубине души он уже чувствовал, что такой исход для него тоже вряд ли возможен.

«Кто же тебе позволит умереть?» Самоубийство — удел лишь самых высокоорганизованных существ, для которых доступен выбор. Любое иное создание движимо всесильным, непобедимым инстинктом самосохранения. А в нем, по мере убывания собственно человеческого — да, это неопределимое словами высшее начало вытекало из него, как кровь из открытой раны, уже сейчас, — не оставалось должной степени решимости даже на то, чтобы покончить с собой.

Тревер тяжело поднялся, встряхнувшись, как собака. Перед глазами все расплывалось, и очертания предметов были какими‑то нечеткими — до такой степени, что казались нереальными. Почему‑то изменились, стали менее яркими, цвета, как будто он смотрел на мир сквозь грязное серое стекло. «Значит, таким его видят эти», — сообразил Тревер. Почти ни о чем не думая, он пошел назад к дому Чеона.

Джош. Там остался Джош, единственный человек, которого Треверу отчего‑то нужно было увидеть перед тем, как придется отчитываться за всю свою нелепую, безумную, странную жизнь только перед Богом — в которого он, впрочем, никогда по — настоящему не верил. Он шел, почти не обращая внимания на то, как дайоны, встречающиеся на его пути, поспешно стараются перейти на другую сторону улицы, словно идущий им навстречу чужак — прокаженный. А когда Тревер понял, что происходит, он испытал чувство мрачного удовлетворения — хорошо, что они столь отчетливо ощущают излучаемую им опасность, пока еще скрытую, но способную вот — вот проявить себя.

Он перешагнул порог уже хорошо знакомого ему особняка, и в первый момент Треверу показалось, что дом пуст. Даже неизменный Гелар, слуга Чеона, не вышел навстречу.

— Эй, — позвал Тревер, — есть кто живой? Джошуа?..

— Тревер, — Одо, перепрыгивая через две ступеньки, спускалась со второго этажа, радостно улыбаясь при виде него, — тебя так долго не было, почти сутки, и мы не знали, что с тобой!.. — тут дайонка замерла, и выражение ее лица сделалось настороженным и откровенно испуганным, словно перед ней предстал оборотень. — Тревер? — упавшим голосом недоверчиво переспросила она, отступая назад.

— Это действительно я, крошка, — выдавил он. — Ты почти угадала. Не бойся, я пока еще не очень опасен, хотя не могу обещать, что скоро не стану таким, какими были те… ну, ты помнишь. Они оказались умнее и хитрее нас.

— Что они сделали с тобой?! — горестно воскликнула Одо. — Нет, ты не можешь стать похожим на них! Это было бы слишком несправедливо! Фридрих… он обязательно что‑нибудь придумает, чтобы помочь тебе!

— Да он‑то как раз уже напридумывал больше чем достаточно, — махнул рукой Тревер. — Я просил Чеона караулить его, надеюсь, твой родственник справился?

Похоже, первоначальный испуг Одо уже удалось преодолеть, и она старалась сохранять спокойствие.

— Нет, то есть да, то есть если ты имеешь в виду Фридриха, то он здесь, — забормотала она, — понимаешь, эти сегодня пытались снова напасть на нас, а тебя не было, и он сражался один. А… Гелара они… в общем, Гелар не успел убежать, он пытался не впустить их в дом, и…

Так. Значит, жертвы уже есть, несмотря на усилия Джоша. Наверное, за прошедшее время погиб не один только Гелар. Одо сказала, что он отсутствовал сутки или около того. Ничего себе новость. Сам Тревер полагал, что времени прошло значительно меньше.

— Я тоже пытался сражаться с ними, — вздохнул Тревер, — но эти уроды меня переиграли. Долго объяснять, как все было. А где Джош и Айцуко?

— Они вместе с Фридрихом решают, как быть дальше, это очень сложно, и я ничего не понимаю.

— Вместе, значит. Слушай, сделай одолжение, называй его Фрэнком, — не выдержал Тревер. — Не настолько трудно запомнить, верно? Я, пожалуй, тоже поднимусь наверх, мне есть что сказать этому… человеку.

Но Одо преградила ему путь. Она стояла на ступенях лестницы, такая маленькая и внешне слабая, что Треверу ничего не стоило легко отодвинуть ее в сторону и пройти, но в то же время в выражении лица дайонки была удивительная решимость, а взгляд за несколько последних дней стал совершенно взрослым, серьезным и печальным.

— Прежде чем ты с ним встретишься, — сказала она, — тебе нужно кое‑что узнать. Изменился не только ты, но и он тоже, хотя и не так — иначе. Фрэнк больше не тот, каким ты его себе представляешь. Я не имею права сказать больше, потому что обещала Чеону молчать.

— Знаешь, сейчас не самый удачный момент, чтобы говорить загадками, — Тревер покачал головой. — Я не собираюсь ломать голову, разгадывая их. Ты что, не понимаешь? Он руками созданных им тварей превратил и меня черт знает во что! И к твоему сведению, меня это обстоятельство совершенно не радует! Он сам — оборотень, каких поискать, я много лет во всем доверял ему, а в результате оказалось, что вместе с ним привел к гибели твой народ. Если тебе этого мало, мало всего, что ты прекрасно видела своими глазами, конечно, можешь продолжать защищать его и дальше, вот только меня твое вмешательство не остановит, так что прекрати вести себя как одержимая! Отойди в сторону и дай мне пройти, чтобы я мог окончательно с ним разобраться!..

— Нет, пока ты меня не выслушаешь…

— Иди к черту.

Тревер мгновенно оказался рядом с Одо, готовый просто отшвырнуть ее как досадную и совершенно нелепую преграду. Он вдруг перестал себя контролировать и словно не понимал, кто перед ним, и не видел ничего, кроме багровой пелены, застилавшей глаза.

— Одо, назад! Тревер, опомнись… — он услышал оба эти возгласа, как во сне. А потом кто‑то всей тяжестью навалился на него, полностью лишая возможности двигаться. И время исчезло. Ничего, кроме каких‑то все более смутных образов, чувства бессильной ярости и дикого, какого он в жизни не испытывал, голода, желания схватить и разорвать на куски любое живое существо, которое окажется в зоне досягаемости, и еще — вырваться и бежать, чтобы соединиться с целым, частью которого он себя ощущал. Иногда он слышал какие‑то слова, но не понимал их смысла, они распадались на отдельные, ничего не значащие звуки, ужасную какофонию. Видел какие‑то лица, но не узнавал их. Они не вызывали у него никаких иных эмоций, кроме желания дотянуться до них и уничтожить. Это позволило бы притупить голод. Но его руки не были свободны, и Тревер — вернее, то, что когда‑то было Тревером — ничего не могло сделать, приходя в еще более беспросветное отчаяние.

О том, что происходило вокруг, он, естественно, не имел никакого понятия. Ни через день, ни спустя еще несколько в Олабаре не появилось ни одного человека из других зон Меркурия, зато к границам Чаши стягивались новые и новые экстремальные отряды. С Земли, из Межгалактического Центра Координации, сообщили о том, что, по последним данным, зона дельта — си стала очагом новой неведомой эпидемии, возникшей в результате активизации некоего «местного» вируса, опасного для представителей любых других рас, кроме дайонов, и способного привести к настоящей пандемии — а это будет катастрофой для гуманоидов. Чтобы как‑то успокоить людей, говорили, будто возникшая проблема активно решается ведущими специалистами — генетиками, эпидемиологами и так далее, на самом же деле, на Земле все больше склонялись к мысли о том, чтобы попросту целиком уничтожить зараженный район, тогда проблема будет решена кардинально. Главное, при любом ином раскладе не удастся удержать в тайне тот факт, что вирус возник не сам по себе, а был создан искусственно, причем по заданию совершенно конкретных людей, слишком влиятельных, чтобы допустить собственное разоблачение, и достаточно могущественных, чтобы стереть все следы своего преступления. Даже когда связь между Олабаром и другими зонами Меркурия была вновь восстановлена, все сообщения, поступающие оттуда, перехватывались и тщательно фильтровались, «работая» на поспешно фабрикуемую ложь.