Читаем без скачивания Разрыв - Лорен Стефано

- Распорядитель Вон, нашел меня после того, как я нашла своего брата – говорю я – Мой брат сейчас в особняке. Это долгая история и я хочу тебе рассказать об этом, но…

- Ты приехала убедить меня и Линдена вернутся в особняк, не так ли? Это нормально. Я думала об этом, и Линден, мы говорили об этом, нельзя все время убегать и оставлять Боуэна одного. Лучшее что мы можем сделать, это вернутся домой.

Она снова обнимает меня. Ее переполняет энергия, и я не могу вспомнить, когда в последний раз она была такой счастливой.

- Я так рада, что ты вернулась – говорит она, теперь она тянет меня к Мадам и зовет Линдена.

Мадам хватает ее за платье, когда мы проходим мимо.

- Потише, детка! – рычит она, каким то русским акцентом – Ты хочешь разбудить моих девочек?

Я не помню, чтобы до этого, она называла ее «детка». Обычно это было «глупая девчонка» или «бесполезная».

- И сними платье – говорит она – Ты слишком тощая. Ты втаптываешь его в грязь.

Сесилия возится с юбкой, негодующе, но все еще в приподнятом настроении. Я думала, что мне придется убеждать ее, чтобы она вернулась в особняк, но, кажется, Линден, уговорил ее еще до того, как я вернулась. Упрямая, как и он, она всегда будет преданна ему.

Мы находим Линдена на каруселях, и я начинаю подозревать, что готовность вернуться в особняк, имеет много общего с тем, что она хочет увезти его подальше от того места, где так много воспоминаний о Роуз. Или хочет притвориться, что его отец совсем не тот, каким мы его знаем, потому что тогда, по крайней мере, Линден все еще может иметь отца. Он видит мое отражение в металле, в самом центре строения.

- Джаред говорил нам, что ты нашла своего брата – говорит он – Я рад.

- Спасибо – говорю я, мой голос тих, как и его. – Твой отец послал за нами машину. Он надеется, что ты вернешься домой.

Это заставляет его развернуться. Его глаза мертвы. Он выглядит так, как будто он не спал вообще, пока меня не было. – Это он? Сесилия, тогда ты должна вернуть это платье и эти вещи.

Сесилия понимает, и удаляется, на этот раз все проходит без происшествий. Как только она уходит, он пытается говорить, но слова не приходят.

- Я тоже кое-что узнала о своих родителях – говорю я – Не очень приятные вещи.

- Я читал о двадцать первом веке, когда был моложе – говорит он – Я хотел знать о таких вещах, как рак, мышечная дистрофия и астма. Я хотел знать, что может быть такого ужасного в этих болезнях, что мы так отчаянно пытались избавиться от них. Знаешь ли ты, что лечение рака является токсичным для организма? Родители предпочитают травить своих детей, если это может их спасти, чем ничего не делать и наблюдать, как они умирают. Я думал об этом, и думал о том, что ты сказала. О том стихотворении. Как и сотни лет назад, люди по прежнему задаются вопросом, почему они здесь. Я думаю, что люди всегда были в отчаянии. Я думаю, это было всегда, делать что-то ужасное, если это может помочь, когда единственная альтернатива – смерть. Может быть, именно это и происходит с родителями.

- Ты именно так относишься к Боуэну? – спрашиваю я – Ты причинишь ему боль, если будешь думать, что это поможет ему?

- Мне никогда не приходилось принимать подобные решения – говорит он – Как то я не могу заставить себя представить это.

- Может быть, это отчаяние – говорю я – Может быть, мы не можем позволить себе рассыпаться, не попытавшись. Мы не можем позволить себе отпустить людей, которых любим.

Он смотрит на меня и в солнечном свете его глаза оживают, приобретая зеленый оттенок с золотом.

- Иногда мы можем – говорит он.

Линден идет за Сесилией, и я говорю ему, что тоже скоро подойду. Я знаю, мы не вернемся сюда, и прежде чем мы уедем, мне нужно кое с кем увидится. Я нахожу ее в зеленом шатре, по локти в бочке с оранжевой краской. С салфеток, висящих на бельевых веревках, капает на ее волосы.

- Ты знаешь – говорит Сирень, не поднимая глаз – Я видела много глупых девушек, но ни одна так глупо не возвращалась сюда, если сбегала.

Ее темная кожа имеет зеленый оттенок. Ее глаза серебряная пыль, чтобы соответствовать ее холодным губам.

- Я никогда не вернусь сюда – говорю я.

Она смеется, подняв дырявую тряпку и вешая ее на веревку.

- Так, с этим парнем тираном, ты пытаешься сбежать, а?

- Все не так просто, как на самом деле – говорю я. Она криво ухмыляется, и мне неловко. – Он никогда не сделал бы мне больно, но это недостаточная причина, чтобы быть с ним.

- Ты не хочешь быть красивой вещью на полке – говорит Сирень, погружая маленькое платье для девочки в бочку с водой. Мадам, должно быть, переживает оранжевую фазу. Она любит подбирать цвета детям, которые исполняют поручения. – Я все понимаю. Мой муж тоже не был тираном. Не плохо выглядел, словно из первого поколения.

Сирень была замужем. Это не удивляет меня, так как я подозревала это. Я знала, что она была подобрана с улицы, как и Клэр и Сайлас я полагаю, и была продана в проституцию. Но это имело бы смысл, если бы она была продана в невесты. Она произведение искусства: ее зубы прямые, глаза знойные, она умная. Она товар в море умирающих девушек.

- Я застряла здесь на многие годы – говорит она – Я не думаю, что у меня был бы шанс сбежать отсюда. Я бы здесь не оказалась, если бы не Мэдди. Что-то было не так, даже когда она была еще в утробе матери. Мой муж хотел избавиться от нее, как только мы узнали: он хотел сделать это сразу, чтобы не терять время. Так что, я сбежала. Думаю, это стоило того.

- Ты знала, что я заберу ее обратно в Нью-Йорк – говорю я – Не так ли?

- Я надеялась.

Надежда, рискованная вещь. Ее надо было уничтожить, но мы даем ей жизнь. Девушки, которые умирают, оказывается, еще дышат. Девушки, которые находятся дома. Бездомные девушки. Мы боимся, что многое мы можем не увидеть, и поэтому держимся за нее обеими руками, потому что это одна из немногих вещей, которая не может быть украдена у нас.

- Она нашла там друга – говорю я – Я думаю, что она счастлива.

Сирень отжимает платье, оранжевый краситель утекает как кровь сквозь пальцы.

- Я рада – говорит она.

Я хочу предложить Сирень уехать отсюда, пока Мадам в хорошем расположении духа, я думаю, что так будет лучше. Сирень не показывает никаких признаков того, что она хочет уехать. Она продолжает окрашивать ткани, исполняет последний каприз Мадам. Она не смотрит мне в глаза, и мне кажется, что кожа у нее будет желтой после всей этой краски. Я подозреваю, что ее дни подходят к концу. Так что, все, что я говорю:

- Я провела какое-то время с твоей семьей. Они хотели бы, чтобы ты знала, что ты по-прежнему очень любима, Грейс.

При упоминании ее настоящего имени, она застывает. Только на мгновение, хотя и тогда она продолжает окрашивать ткани.