Читаем без скачивания Зеркало моды - Сесил Битон

У Дианы Вриланд всегда был своеобразный характер и природное чутье. Может, она и не красавица, но сумела превратить себя в женщину, приковывающую внимание. И она умеет приковывать внимание как никто: к примеру, может встать посреди разговора и выйти из комнаты, чтобы сделать укол витамина В1, а несколько минут спустя неторопливо вернуться и продолжить разговор с того места, на котором остановилась. В этом состоит ее научный подход к тому, как сберечь вдохновение. Когда встречаешься с ней, она, словно спортсменка, всегда пребывает в наилучшей форме и говорит так, будто слагает стих, а ее выдающиеся ораторские способности дополняются даром романиста и потрясающим умением четко, без возможностей толкования, донести свою мысль: ее высказывания напоминают заклинания в стиле Клоделя. При этом Диана Вриланд знает, что все великие личности часто не знают меры; для нее самой это так же естественно, как для великой актрисы. Она вобрала в себя все, что попадалось на пути, и стала похожа на тонкую смесь чаев высшего сорта. Диана настоящая; она никогда не собьет тебя с толку, в ней нет ни капли притворства. Она мудрая женщина с философским стержнем, сформировавшимся благодаря ее энтузиазму, и поэтическим подходом к работе. И несмотря на свой талант, Диана Вриланд не эгоистична. Она испытывает огромное уважение к труду других людей, к их особенностям и потребностям. Она относится к другим с искренней теплотой, ничего не выведывает и не любопытствует, а просто готова помочь. Если ей кажется, что ее друга что-то беспокоит или он попал в неприятную ситуацию, она не задумываясь наберет его номер, просто чтобы сказать, что она рядом.

Диана Вриланд – одна из самых замечательных людей, когда-либо живших и работавших в экстравагантном мире моды. Неповторимая, удивительная личность, нечто среднее между маркизой де Севинье и Фальстафом, она освещает мир своим присутствием.

Было бы упущением не упомянуть о леди Кьюнард в книге, где говорится о людях, повлиявших на вкусы своего времени. У этой уникальной женщины имелось не так уж много последователей и успешных подражателей, ведь она была уникальна. Она по-своему способствовала привлечению внимания к изобразительному и прикладному искусству и преуспела в этом больше, чем любая правительственная организация. В газетах леди Кьюнард называли «светской львицей, подругой королевских особ, государственных деятелей, литераторов и ученых, энтузиасткой, пропагандирующей музыку, и неслыханной транжирой». Все эти характеристики ужасно далеки от нее настоящей. Да, она была светской львицей и первой скрипкой в моде; любительницей музыки и ревностной поклонницей изящных искусств. Но сторонние наблюдатели придавали каждой из этих ролей большое значение. Леди Кьюнард умела искусно и легко общаться с людьми, к тому же была большой оригиналкой.

Леди Кьюнард упоминают в своих мемуарах многие ее современники. Когда она в 1948 году скончалась, некоторые из ее друзей-литераторов постарались в своих некрологах как можно точнее отразить неординарность покойной. Леди Кьюнард была очень яркой личностью, и тот, кто пообщался с нею хотя бы несколько мгновений, уже не мог ее забыть, того, кто подпадал под ее очарование, она просто завораживала. Но при этом ее невозможно описать словами. В разговорах она проявляла невероятно остроумие и знала цену эффекту неожиданности. Пожалуй, результатом ее откровенности и неординарности стало то, что нынче каждый может сказать едва ли не что угодно и кому угодно. Будучи от природы фантазеркой, леди Кьюнард одержала победу, заставив опутанное условностями общество склониться перед ее оригинальностью. Хотя леди Кьюнард признавала полезность правил, сама она обращала на них мало внимания. Подыгрывая обществу, она вела себя как великая актриса, хотя на самом деле отличалась такой честностью и искренностью, что ей претило слишком долго лицедействовать.

Леди Кьюнард, урожденная Мод Бёрк, приехала в Европу из Сан-Франциско, прожив там некоторое время с бабушкой-француженкой. Первые десять лет в Англии она провела в огромном доме в Невилл-Холте, в графстве Лестер, со своим мужем сэром Бейчем Кьюнардом, мужчиной немолодым, страстным любителем охоты на лис. Даже самые твердолобые охотники из его окружения спрашивали с трепетом в голосе: «Кто эта удивительная молодая женщина в бирюзовом наряде на месте сбора?» Однако леди Кьюнард выказывала мало интереса к искусным всадникам, предпочитая их обществу чтение Шекспира и Бальзака. С раннего детства она была заядлым книголюбом и отлично разбиралась в классических произведениях на греческом и латыни. Большую часть жизни она каждое утро до 4–5 часов проводила за книгой и помнила все прочитанные ею произведения. Литературные герои казались ей не менее, а то и более реальными, чем живые люди.

Со временем леди Кьюнард познакомилась с художниками, музыкантами и мыслителями – она их приглашала в Невилл-Холт. И вместе с тем она не чувствовала себя счастливой, пока не уехала из сельской местности и не поселилась в Лондоне. Там она вскоре воздвигла цитадель для светских людей, претендовавших на звание интеллигенции. Леди Кьюнард стала критически и авторитетно, но при этом тактично высказывать свое мнение по самым разным вопросам. С Джорджем Муром они были неразлучными друзьями. Наряду с литературой леди Кьюнард страстно увлеклась музыкой. Она приглашала к себе лучших исполнителей своего времени, а ее друг дирижер Томас Бичем надеялся на ее поддержку, чтобы сохранить популярность оперы в Англии. Леди Кьюнард тратила значительные средства из своего состояния на организацию очередного сезона, при этом неустанно донимала богатых друзей-варваров, чтобы те брали себе ложи в Ковент-Гарден, исподволь воспитывала высокопоставленных знакомых, а они тешили свое самолюбие тем, что благодаря им можно заставить широкие массы полюбить искусство.

У леди Кьюнард была прелюбопытная внешность: нос слегка крючковатый, подбородок срезанный, да и все черты лица неправильные. И при всем том она преподносила себя так, что все ее физические недостатки не замечались, а сама она казалась воплощением очарования, остроумия и веселья. Ее кожа сияла белизной, а щеки, не в пример модницам последних десятилетий, всегда сияли ярко-розовыми румянами. Прибавьте к образу светло-вишневые губы и пшеничные волосы, напоминавшие пушок только вчера вылупившегося цыпленка. У леди Кьюнард были изящные, как у воробышка, ножки, а размер туфель – меньше, чем у Золушки. Она жестикулировала уверенно и при этом очаровательно. И хотя с возрастом ее сковал ревматизм, движения рук остались такими же выразительными.

Леди Кьюнард одевалась по последней моде, выбирая самые помпезные наряды. При этом она забавлялась, осознавая, сколь мало они отражают ее суть. Однажды леди Кьюнард описала мне в деталях, вызвав взрыв смеха, платье от Пуаре, в которое как-то раз облачилась. «Представь себе, – рассказывала она, фыркая от смеха, который напоминал писк мышек за стенкой, – за ним тянулись два трена, отороченных соболем. К тому же оно носило название “Трамвай”». Леди Кьюнард каким-то образом удавалось придать своим нарядам живость, напоминавшую о самых ярких и приятных моментах из детства.

Я чувствую себя особенным, потому что мне посчастливилось почти двадцать лет дружить с леди Кьюнард. Я всегда восхищался ее оригинальностью и фантазией, ее смелостью, отсутствием застенчивости и остроумием. Я видел леди Кьюнард во Франции, Италии, Германии и Америке во множестве самых разных, иногда трагических, жизненных ситуаций. А иной раз – в ужасно комичных. Как-то раз я снял ее с карусели у цирка, которая вращалась, по ее мнению, слишком быстро, в другой раз обнаружил, что она облилась молоком из ведра: ее туда толкнула, лягнув, корова. В ее обществе любой человек чувствовал себя удивительно приятно; в ее присутствии я ловил себя на мысли, что в данный момент совершенно счастлив. Как и другие, я чувствовал, что она по-особому сопереживает мне и моим трудностям, она понимала все, что творится у меня в голове, иногда даже лучше меня самого. Искренняя теплота и сострадание, за которые друзья обожали ее, превращали леди Кьюнард в человека чувствительного и ранимого. Артистов и молодежь она всегда горячо поддерживала.

Когда мы только познакомились с леди Кьюнард, она жила в большом доме на Гросвенор-сквер, обставленном в стиле французского XVIII века, и при этом на стенах гостиной висели картины Мари Лорансен в зеркальных рамах. Гости, которые бывали у нее на обедах или ужинах, собирались в маленьком будуаре внизу и, недружелюбно поглядывая друг на друга, ждали появления хозяйки дома. Эмеральд (то есть Изумруд), как ее теперь звали, поскольку она сочла это имя более благозвучным, чем Мод, как всегда задерживалась. Иногда она спускалась к гостям раздраженная. «Всё не так, как надо. Почему лакей не мог открыть окно и последить за огнем?» Она принималась дергать за оконный шнурок и крайне неловко орудовать кочергой. А потом вдруг приходила в себя, на ее лице появлялась улыбка, и она смеялась над собственной нелепостью. Или, например, Эмеральд заходила в комнате и говорила: «Моя горничная ужасно на меня сердита за то, что я спустилась. Она говорит, я неподобающе одета, и она не успела выпрямить мне ресницы».