Читаем без скачивания Главная книга о воспитании детей, или О том, как помочь ребенку стать счастливым - Лууле Виилма

Людям нравится форма. Военная форма делает мужчину мужчиной – вздыхают женщины. Любой облаченный в униформу вызывает почтительную боязнь. Тот же человек, но уже без униформы, как будто пустое место. Поэтому облачиться в униформу особенно стремятся те, кто иначе ощущал бы себя пустым местом. Если униформа помогает человеку обрести себя, это неплохо. К сожалению, форменный мундир превращает человека в его носителя, который делается все более чужим для самого себя по мере срока носки. Женщины становятся носителями формы тогда, когда назревает кризис женского естества. Чем больше женщин находится «в форме», тем в большем кризисе находится общество. Для уравновешивания, то есть для спасения мира, еще большее число женщин находится «не в форме».

Душа связывает дух и тело в единое целое. Слово выражает то, что в данный момент чувствует душа.

Если чувство успело бы обратиться в мысль, то, возможно, слово не было бы произнесено или было бы произнесено иным тоном, с иным смыслом.

Поскольку НЕ БЫЛО ВРЕМЕНИ, чувство осталось неосознанным.

Если у говорящего нет времени и у слушающего нет времени, они говорят каждый о своем.

ВРЕМЯ УРАВНОВЕШИВАЕТ.

Если есть время подождать, качающиеся весы останавливаются сами.

Следствие: ситуация проясняется без слов для тех, кто ждет спокойно.

Никакого превратного толкования и последующего осуждения не происходит.

Следовательно, для уравновешенности требуется время. Уравновешенный человек понимает, о чем ведет речь собеседник – про Фому или про Ерему. Неуравновешенный слышит то, что хотел услышать, то есть слышит то, чего хочет сам. Вот и получается, что один говорит про Фому, а другой про Ерему. Кто цепляется за Фому, тому некогда разбираться с Еремой. А кому про Фому нужно высказаться в спешном порядке, тот не желает слушать ни о чем другом. Кулаком по столу и – баста!

Пример из жизни

Телефонный звонок. Раздается медоточивый голос – звонит знакомая кого-то из длинной череды знакомых и говорит, что ее ребенок страшно кашляет и от прописанных врачом лекарств ему стало хуже. Я про себя вздыхаю – еще одна из тех, кто старается понравиться мне выпадами в адрес врачей. Ей известно про отношение медиков к таким, как я, и она желает этим воспользоваться, полагая, что я держу жуткую злобу на медицину. На моем месте она бы держала. Если бы сказать ей, что зла я не держу, – не поверила бы. У нее свое представление о жизни. После краткого впечатляющего вступления возникает пауза. Человек ждет от меня действий. «Ну и что? – спрашивает она. – Ему можно помочь?» Вопрос сформулирован хитро. Она не говорит, что ждет от меня действий, но и не проявляет инициативы.

«Ничего не могу вам сказать, потому что вы ничего не знаете про снятие стрессов», – отвечаю я. «Да нет же, знаю, об этом много говорят». Уж я-то знаю, о чем говорят люди на досуге. «Ладно», – сдаюсь я, поскольку могу и ошибаться. «Это протест против отсутствия свободы». – «Ну, что вы! Ребенку предоставлена полная свобода», – защебетало в телефонной трубке. «Вот видите, вы уже раздражены. И покуда вы не ознакомитесь с теорией, изложенной в моих книгах, мы будем говорить на разных языках», – пытаюсь я завершить бессмысленный разговор. «Ну, знаете! – голос явно погрубел. – Я нисколько не раздражена, но я все-таки хочу иметь осязаемый результат. Ведь не могу же я сейчас броситься читать ваши книги, когда ребенок все время кашляет».

Кашель ребенка не дает матери покоя, усиливает в ней чувство вины, потому она и берет в оборот тех, кто должен, по ее мнению, помочь ребенку. Это значит, фактически она нападает на себя, но не сознает этого. По мнению матери, жизнь несправедлива. Другие дети поправляются, а ее ребенок нет, потому что никому до него нет дела. А про то, что другие матери из болезни ребенка делают для себя вывод, она не знает и знать не желает. Все это вызывает у ребенка беспомощную печаль, из-за чего стенки бронхов становятся неровными. Движущийся воздух наталкивается на преграду, и детская борьба с несправедливостью еще более ожесточается.

Скажи я в самом начале беседы про то, что кашель ребенка напрямую вызван борьбой матери против несправедливости, то лишь подлила бы масла в огонь, поскольку мать сразу же причислила бы себя к героиням. Все последующие разъяснения она попросту пропустила бы мимо ушей, хотя похвалы в моих словах не было. Она бы восприняла это как похвалу. Каждый ведь слышит то, что хочет услышать. Человек, гордый тем, что борется с несправедливостью, ослеплен и лишен разума. Укоренившиеся представления обладают огромной силой инерции.

Если сказать борцу за справедливость, что он заблуждается, он сотрет тебя в порошок, потому что ему кажется, что ты к нему несправедлив. Борющаяся за справедливость мать подобна пчеле, которой сделали больно, – она не угомонится, пока не вонзит в тебя жало, а там и помереть можно.

Я могла бы сказать ей, что осязаемые, видимые и слышимые результаты своей работы она уже имеет, но воздержалась – и без того разговор малоприятный. «Он болен уже несколько месяцев», – говорю я. В ответ все тот же неприятный тон с оттенком угрозы: «Так вы не поможете?» – «Вам нужно самой помочь ребенку», – я стараюсь заинтересовать мать ее дальнейшим участием, но в трубке уже звучат гудки. Припоминаю со вздохом, что эта мать ни разу не спросила, чем бы она сама могла ребенку помочь. Налицо равнодушие, что само по себе является несправедливостью по отношению к своему ребенку, и, так как человек всегда видит в ближнем себя, получается, что я – врач, который не желает помочь ее ребенку. Выходит, несправедлива именно я.

Чтобы скрыть собственный недостаток, всегда набрасываются на ближнего. Перцу подсыпают примешивающиеся страхи, и готово несправедливое обобщение: все врачи таковы. Выдающему себя за ангела человеку не совестно уколоть побольнее всех врачей. Она не может не знать, что люди ранимы, а потому злоба ее намеренная.

Если кто и почувствовал себя задетым, кроме нее самой, это уже его проблемы, но то, что пострадала она сама, – это наверняка. Так что подумайте, прежде чем выказывать недовольство. Неважно, о ком отзываться критически – о враче, учителе, строителе, шофере, полицейском, политике, журналисте. И без слов ясно, что каждый человек совершает ошибки, но прежде чем указать на его оплошность, поглядите на себя и исправьте свою собственную.

Желание нравиться ближнему само по себе есть желание сделать его своей собственностью. Чтобы затем использовать. Ласковый голос, красивая внешность, сердечное участие становятся мышеловкой, которая делает мышь своей собственностью. Но и в этом случае мышеловка вряд ли довольна. Все равно мышь кажется мышеловке красивее, чем она сама, лучше, умнее, ловчее, известней, более одаренной природой. В некий момент владелец не в силах больше это вынести. С этого момента достоинства мыши будут идти на убыль. Происходит это от нескончаемых упреков. Мышь старается сделаться плохой, чтобы ловушка была ею довольна. Личность деградирует, и в результате вместо одного недовольного уже двое. В действительности же нам нужно возвышать чужих и возвышаться самим.

Если мы вдруг оцениваем себя очень низко, и люди не спешат доказывать обратное, нам, скорее всего, захочется стать хуже, чем мы есть. Чтобы ближний мог упиваться своим превосходством. И это тоже является желанием нравиться. Нравиться тому плохому, некрасивому, глупому, дрянному, беспомощному человеку, который считает меня хорошим.

Нам встречаются прекрасные люди, которые, тем не менее, вдруг начинают сквернословить, перестают следить за своей внешностью, приобретают неряшливый вид либо преображаются как-то иначе, но мы не догадываемся, что таким образом они стараются понравиться сквернослову, грязнуле, неряхе и тому подобное. Но и это не приносит удовлетворения.

Внешнее сходство с человеком нужно для того, чтобы идти вместе.

Скрытое различие нужно для того, чтобы вместе развиваться.

Под воздействием страха обе потребности превращаются в желания материального уровня.

Потребность в душевной красоте ведет человека к поискам того, кто имеет более красивую внешность, чтобы и самому стать красивее. Если некрасивый думает: «Ты такой красивый, я постараюсь быть достойным тебя», то он начинает возвышаться душевно. При движении в правильном направлении красивее делается и тело. А если красивый думает: «Я такой красивый. Мог бы выбрать партнера получше», тогда он начинает деградировать душевно, и его тело лишается красоты. Роли меняются. Если поначалу душа формировала тело, то теперь тело формирует душу, покуда ошибка не будет исправлена.