Читаем без скачивания Мой любимый враг (СИ) - Шолохова Елена

А потом я перешла на страницу Дианы Красовской и задохнулась. Если у Фили были только общие, можно сказать, нейтральные фото, то Диана выложила пару снимков, где сидит рядом с Димой. На одном – они ещё просто разговаривают, а на втором – она положила голову ему на плечо. Это меня просто убило...

54

Из-за этих снимков с Красовской я плакала по ночам, наверное, неделю.

С одной стороны, я себе сто раз сказала, что это ведь хорошо – Дима не одинок, его жизнь продолжается, пусть даже без меня, но с другой – это было обидно, горько, очень больно. Я, конечно, и раньше чувствовала себя несчастной, с декабря – вообще каждый день, но эти чертовы фотки просто выбили меня из колеи. Раздавили совершенно. Всё валилось из рук и ничего не хотелось больше...

Кругом же, наоборот, началась какая-то аномальная активность, особенно после майских праздников. Учителя нагнетали атмосферу из-за грядущих экзаменов, заваливая нас проверочными тестами. Алена Игоревна, наш завуч-организатор, одолевала нас по поводу последнего звонка, требуя опять какие-то номера и выступления для концерта. Родители бурно обсуждали в чате выпускной и постоянно собирали деньги на всё подряд: на декорации и воздушные шарики, на ведущего и ди-джея, на подарки учителям и директору, на аренду ресторана и транспорта, на фильм и альбомы.

К нам чуть ли не через день приходили то операторы, то фотографы, то хореограф. В общем, какой-то небывалый движ под конец развернулся, и все ходили радостно-возбужденные. И только я едва барахталась.

Если честно, то даже мысль о выпускном внушала мне теперь одно уныние. Что уж говорить про последний звонок. А наша неуемная завуч-организатор с нас буквально не слезала. Подкарауливала после уроков, надоедала с этой дурацкой самодеятельностью.

«Мы должны приготовить что-нибудь сногсшибательное для учителей и ваших родителей!» – восклицала Алена Игоревна.

А я лично вообще не хотела, чтобы мой отец приходил на этот последний звонок. Хоть он и не пил больше с зимы, но в местное родительское сообщество все равно не вписывался никаким образом. Среди ухоженных и разряженных мамаш и отцов в деловых костюмах мой выглядел как ворона среди белых лебедей.

В общем-то мне плевать на такие моменты, ну, то есть, почти плевать. Но был же ещё Рощин, к которому отец, даже трезвый, до сих пор неровно дышал и мог выкинуть что угодно, мог причинить вред Диме, мог опозориться и меня опозорить.

Как могла, я увиливала от репетиций. Очередную песню я переписала, даже две – одну для учителей, другую – для родителей, но петь и плясать – спасибо, увольте.

Тем более эти репетиции проходили совместно с 11 «А». А для меня это лишний стресс, лишние страдания. Правда, я не уверена была, что Дима на них ходил. Даже не так – я почти не сомневалась, что ни в каких номерах он участвовать не станет. Однако…

Алена Игоревна подловила меня, когда я собиралась улизнуть домой, и стала наседать: это же благодарность педагогам за их труд… все наши, даже мальчики, стараются, а мне как будто плевать… В общем, застыдила меня, и я поплелась в актовый зал.

Он у нас огромный, почти как в театре. Раньше и драмкружок велся, пока режиссер, который его преподавал, не уехал. Теперь остались реквизиты, костюмы, декорации, которые обычно хранились в помещении за сценой.

Наши обшарили всё, что можно, разворошили ящики с добром, и теперь, хохоча и кривляясь, скакали по сцене в нафталиновых костюмах. Шлапаков нарядился в старинное женское платье и чепец. Окунев – в красный капор и передник. Паутов напялил на себя белый парик и какой-то безразмерный балахон. Парни из 11 «А» тоже принарядились и дурачились. А девчонки, глядя на них, покатывались со смеху. Только Игорь Лабунец взирал на всех со снисходительной усмешкой, типа, ну что за детский сад.

А потом я увидела Рощина. Он сидел полубоком на широком подоконнике, но за творящейся на сцене вакханалией не следил. Потому что рядом с ним опять вертелась Диана Красовская, что-то ему увлеченно рассказывала, аж руками размахивала, а он… он смотрел только на неё и слушал с улыбкой. Под ребрами сразу же зажгло, будто я хлебнула уксуса.

Я стояла в проходе между рядами кресел, недалеко от входа. И меня ни он, ни кто-то другой не замечал. Но как только я решила уйти, в актовый зал вихрем ворвалась Алена Игоревна, подхватила меня под локоть и потянула к сцене.

Увидев, что творят парни, тут же разоралась на них, положив конец веселью. Велела костюмы унести туда, где они лежали. А затем уже мы начали репетировать. От ашек Алена Игоревна стрясла четыре номера: частушки, какую-то пантомиму, бальный танец и стрит-дэнс.

– Одиннадцатый «Б», надо что-то ещё, – не унималась она. – Песни – замечательно. Но маловато. Ну, хотя бы ещё один номер.

– Они ни на что больше не способны, – хмыкнул кто-то из ашек.

– А пусть Ларионова стихи свои прочтет, – предложил Шлапаков. – А чего? У нее вообще стихи классные. Да?

Наши дружно подхватили: да, да. Она наша Пушкина! Ахматова! Цветаева!

Я даже растерялась. Особенно от похвалы Шлапакова. Другие, конечно, придуривались уже, но он это сказал по-настоящему.

– Таня, можешь что-нибудь навскидку прочитать? – спросила Алена Игоревна.

– Из раннего, – хмыкнул Лабунец.

Я стихи давно уже не пишу по велению души. Раньше вот писала, была какая-то тяга, что ли. Но потом прошло. То есть я понимаю ритм, могу сложить несколько строк в рифму, когда просят. Но такого, чтобы хотелось выплеснуть стихами свои чувства – нет, этого со мной давно уже не бывало. Тем не менее на ум пришло одно стихотворение. Я только начала, как Алена Игоревна меня тут же перебила.

– Так, Тань, секундочку. Давай с микрофоном, со сцены, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть, да? А то ты под нос себе что-то бубнишь, я даже рядом не слышу.

Она даже спустилась и села в первом ряду, уставившись на меня. Девчонки сунули микрофон мне в руку. И тоже вместе с парнями расселись вокруг Алены Игоревны.

Я, сначала немного робея, прочитала несколько строк. Думала, сейчас ашки или кто-нибудь из наших будут смеяться, но нет. Все слушали с вниманием, даже с интересом, без ухмылок. И я словно перенеслась мыслями в другое место, в другое время…

А потом, перед последней строкой, сделала паузу. Для выразительности. И зачем-то посмотрела в зал. Дима меня не слушал и даже не смотрел в мою сторону. Он вообще как будто никого кроме Красовской не видел, которая болтала с ним, не умолкая. Затем он тоже ей что-то сказал, и Красовская громко хихикнула. Её смех в тишине прозвучал как выстрел… в меня.

Я тут же сникла, забыла слова, потерялась.

– Ну? – Алена Игоревна как дирижер взмахнула рукой.

Но я стояла и тупо хлопала глазами, потому что веки защипало, и в горле встал ком.

– Я забыла… – пролепетала я, сбегая со сцены.

– Ну, по-моему, хорошо, только подучи получше, – резюмировала Алена Игоревна. – А еще, знаете, ребята, можем спеть гимн студентов? Вы же завтрашние студенты! А?

Я больше не слушала нашу неуемную организаторшу. Протиснувшись сквозь кольцо, которым ее окружили наши и ашки, я вылетела из актового зала. Почти бегом устремилась на первый этаж, в закуток возле библиотеки, где разрыдалась в голос…

55

– Что у вас всё-таки случилось? – выпытывала у меня Филимонова.

Она наблюдательная и въедливая. Любопытная и навязчивая. Заметила же, что я умчалась из актового зала. Выводы какие-то сделала, теперь вот лезла с вопросами.

– Ничего, – цедила я.

– Ну я же вижу. У тебя глаза красные. Плакала?

Ничего от этой Филимоновой не утаить. Слишком рано я, проревевшись в библиотечном закутке, выбрела на свет божий. Надо было остыть, в себя прийти. Но мне захотелось немедленно домой. В гардеробе мы с ней и столкнулись.

– Хочу и плачу. Кому какое дело? – буркнула я.