Читаем без скачивания Одинокий колдун - Юрий Ищенко

— У него девушка спрятана, ваша сестра, — лихорадочно сказал Димка. — Вы могли бы поменять меня. Или я бы сам провел вас к ней...

Он пытался найти причину, чтобы его не убили, а сочли полезным.

— Насрать мне на нее. Мне Егор нужен. И приятно, что у колдуна такой жалкий и трусливый брат, — словно дразня Димку, с пафосом сказала Герла.

— Я сам его ненавижу, — постарался оправдаться Димка.

— Ну и дурак, — сказала Герла.

Она нащупала его сморщенные голые мужские признаки, собрала в горсть и дернула. Димка взвыл, получил затрещину по губам. Герла встала, утратив к нему интерес, снова ушла из комнаты. А Димка плакал, стараясь делать это тихо, чтобы не разбудить Молчанку.

Утром его разбудил их разговор. Молчанка сказала, что чувствует чужих. Вышла из квартиры, вернулась минут через десять, сообщила Герле, что на обоих ходах стоит по милиционеру, и в соседнем дворе ждут две машины. Сестры решили, что милиция тоже ждет Егора. Димка обрадовался, решив, что ситуация меняется в сторону его, Димкиного, спасения.

Молчанка сказала, что усыпила мужика парадном ходе, и если они так решат, можно будет уйти мимо него. Герла возмутилась, накинулась на сестру, крича, что та трусиха, паникерша и всегда отлынивает от дела. Молчанка особо не спорила, лишь сказала, что у нее предчувствие, — Герла еще пожалеет о своем рвении. Какое-то время они ничего не предпринимали; Молчанка, одевшись, стояла у окна и смотрела на Литейный проспект. Герла нервно сновала по квартире, жуя сухие корки хлеба, и, насколько мог понять Димка, заговаривала двери, комнаты и что-то еще. Слов не разбирал, потому что и сам думал, как ему смыться или обмануть сестер. Просто организм Димкин исчерпал запасы страха, он вспоминал, что происходило вечером и ночью, и захотел убить их либо не дать им убить себя. И всё больше считал, что помочь ему сможет не милиция, а старший брат.

— Он идет, — вдруг громко, дернувшись и обернувшись, крикнула сестре Молчанка.

— Где? — Герла прибежала к окну и попыталась выглянуть.

— Я не увидела, я ощутила приближение. И мне кажется, с ним Резина.

Герла начала легко приплясывать по комнате, тяжелыми ботинками прищемляя пальцы рук лежащего пацана.

— Они же могут взять его раньше нас, — возмущенно крикнула ей Молчанка.

— Что делать? — остановившись и наморщив лоб, оттого сразу став похожей на обезьяну, требовательно спросила Герла.

— Надо их всех, тех, что в засаде, сюда заманить. Как-нибудь справимся. Он все равно из-за пацана должен будет зайти, даже если пошумим...

И Герла побежала отпирать входную дверь. Раздались чьи-то приглушенные крики. Кто-то еще появился в квартире, Димка это ощутил и напрягся, готовый к действию.

На самом деле следователь по фамилии Шацило вовсе не был ни крутым, ни бравым воякой. Служба его — следовательская, — не требовала потрясающего владения огнестрельным оружием или рукопашным боем. Когда следователю стукнуло сорок, его, подобно прочим выслужившимся работникам, органы освободили от необходимости раз в полгода сдавать зачеты по общефизической подготовке и по стрельбе. Следствие, как теперь точно знал капитан с кучей профзаболеваний — геморроем, толстыми слоями сала на животе, ляжках и заднице, аллергией на пыль и клаустрофобией, — сводилось к допросам. Вещественные доказательства мало что доказывали, свидетельства очевидцев ловкий адвокат всегда мог вывернуть наизнанку. А советская система юриспруденции требовала одного — чистосердечного признания. И все следователи, даже менее умные или более гордые, чем скромный Шацило, волей-неволей догадывались о том, и начинали выбивать или выдавливать из подследственных это самое «чистосердечное признание». Нужно либо брать его (подследственного) на испуг — в первые минуты и часы «дела», тепленького, либо уже терпеньем, злостью, умом «пересидеть», «перетерпеть» своего противника, сломать и раздавить его, — и именно второй способ получения результата удовлетворял творческую натуру Шацило. Впрочем, не случайно он любил перечитывать некоторые сцены романа Достоевского «Преступление и наказание», льстил себе надеждой, что когда-нибудь коллеги или зэки-интеллектуалы догадаются назвать его «Порфирием Петровичем». Но за двадцать лет работы лишь Петухов сразу же окрестил его так, — и готовый уже к судопроизводству том с делом о поджоге в клубе Шацило снова запрятал в личный сейф. Он знал, что Петухов невиновен; знал, что «спустить» дело невозможно, слишком громким оно получилось. В тюрьме подследственный Петухов быстро деградировал, терял волю и разум. Выбить из него признание к апрелю, или даже к марту, Шацило смог бы. Но, — гневно обличив следователя в том, что он такой же мерзкий, въедливый, самодовольный, как Порфирий Петрович у Достоевского, режиссер (сам того не ведая, а лишь желая «заклеймить») сильно польстил ему. И само дело о поджоге было непростое, интересное, запутанное. Оставшись в свои сорок с хвостиком лет в капитанах, Шацило расстался с мечтами о карьере и больших чинах; но пока никто и ничто не мешало ему уважать себя как профессионала и «тонкого психолога», — он хотел знать, что там, в клубе, произошло на самом деле. И чувствовал: в бреде режиссера о «невероятном актере», который других гипнотизировал, о девках разгневанных, которые выскочили на сцену, во всей кутерьме есть своя логика и свой смысл. Шацило сильно рисковал сам, когда выпустил на волю Петухова (заявив в докладной записке начальству, что необходимо выйти на сообщников режиссера); сегодняшняя засада, устроенная лишь по показаниям спятившего подозреваемого, была еще большим риском.

Да вот беда, в самых смелых снах Шацило не врывался в квартиру к опасным преступникам в одиночку. Без умелых, опытных оперативников рядом, лишь с пистолетом ТТ (и без бронежилета, без рации, без плана общих действий); к тому же никто не подсказал Шацило, что его ТТ не снят с предохранителя...

Переступив порог темного коридорчика квартиры, следователь споткнулся об улегшегося на полу, возле ящичка с обувью, татарина Муразова. Тот снова спал. Девка с ожогами стояла поодаль, у большого зеркала, скрестив руки под высокими тяжеловесными грудями. В зеркале Шацило увидел собственную растерянную физиономию.

— Кто еще находится в квартире? — спросил Шацило у девки и автоматически направил на нее оружие.

— А кто тебе нужен, мужик? — раздался тонкий и издевательски участливый голос с другого конца коридора, — из двери в комнату вышла еще девица, пониже ростом и гораздо потоньше, у нее были белые волосы. А когда она подошла вплотную к Шацило, заставив его опустить руку с пистолетом, он заметил, что она альбиноска — имеет крупные глаза с красноватыми и слегка мутными (из-за полумрака) зрачками.