Читаем без скачивания СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова - Дмитрий Хмельницкий

С помощью ноутбука «внести исправления» в документы тридцатых-сороковых годов я бы не смог, а использование мной карандаша либо перьевой ручки с банкой туши было бы незамедлительно замечено и пресечено архивистом.

Очевидно, что для внесения «исправлений» заинтересованному лицу потребовалось бы наличие большого промежутка времени для подбора карандаша или туши того цвета и насыщенности, которые не будут отличимы от оригинала.

Более того, перед возвращением дел в хранилище они должны были быть проверены сотрудниками отдела 5.4.

Не могло идти и речи о том, чтобы Шестопал либо подчиненные ему архивисты, обнаружив в октябре 2006 г. «исправления», не сочли бы нужным поставить об этом в известность начальника ЦАМО полковника Чувашина и его заместителя по комплектованию фондов подполковника Пермякова. К тому же оповестить их о любой порче документов исследователями входило в обязанности архивистов — это сформулировано в «Правилах работы в читальном зале ЦАМО РФ».

Между тем с октября 2006-го по март 2007-го прошло почти 5 месяцев, и мне не было известно, чтобы за этот срок начальник хранилища 5.4 доложил бы руководству ЦАМО о появлении в изученных мной делах каких-либо «исправлений».

Наводило на подозрение и то, что проверять изученные мной дела архивисты стали якобы лишь спустя 5 месяцев после того, как я с ними ознакомился: такая методическая неграмотность недопустима для начальника архивохранилища.

Зная предвзятое отношение ко мне Шестопала, я не мог исключать возможности того, что им намеренно организована порча документов, чтобы провокативно списать таковую задним числом на меня.

Мне оставалось лишь гадать, успел ли Шестопал внести эти самые «исправления» в дела или же только планирует и пытается меня таким образом припугнуть, намекая на то, что он с легкостью спишет на меня любую порчу документов, если я не прекращу добиваться доступа к картотеке.

По существу, я сталкивался с открытым шантажом и 12 же марта 2007 г. был вынужден обратиться к руководителю Архивной службы Вооруженных сил полковнику Сергею Ильенкову с ходатайством затребовать у Шестопала сведения о том, в каких изученных мной делах им обнаружены «исправления» и через какой промежуток времени после моего ознакомления с этими делами «исправления» были обнаружены. Я просил также выяснить, почему внесение этих «исправлений» не было замечено Шестопалом своевременно, хотя все без исключения исследователи работают с делами в его присутствии. И, наконец, следовало особо выяснить, по какой причине об «исправлениях» Шестопал оперативно не доложил начальнику ЦАМО?

Обращаясь к Ильенкову с просьбой провести расследование этих фактов, я поставил руководителя А.С.В.С. в известность, что, если появление в изученных мной делах «исправлений» подтвердится, я обращусь в судебные органы и добьюсь проведения графологической экспертизы.

Давая архивистам возможность пойти на попятную, я предложил Ильенкову рассмотреть вопрос о соответствии Шестопала занимаемой должности и выступить с ходатайством о его увольнении из архивной системы Вооруженных сил, если «исправления» окажутся плодом его воображения.

Оставалось ждать известий из Архивной службы. Если бы Шестопалу, подделав мой почерк, удалось внести в дела «исправления» и списать их на меня, мои шансы продолжать исследовательскую работу в ЦАМО стали бы равны нулю. В этой ситуации ни на какие компромиссы с этим архивистом идти уже было нельзя, и я набрался терпения. Однако в течение последующего полугода я никакого ответа на поставленные вопросы из Архивной службы не получил. Поскольку я планировал продолжить работу с документами отдела 5.4, мне было необходимо добиться проведения проверки, дабы избежать в дальнейшем возможных провокаций со стороны Шестопала. Не дождавшись ответа, я был вынужден 23.11.2007 послать свой запрос полковнику Ильенкову вторично, подтвердив свою готовность разбирать этот вопрос в суде.

Приказ получить от Шестопала объяснения и разобраться в ситуации начальник Архивной службы Вооруженных сил отдал в понедельник, 10 декабря 2007 г., в исходящем № 350/2774. Скорее всего, распоряжение доставили в Подольск достаточно оперативно.

Был ли Шестопал проинформирован о том, что пришло письмо из А.С.В.С и ему придется пояснять, о каких «исправлениях» велась речь, мне не известно. С понедельника 10 декабря прошло 5 дней, и, вернувшись с работы в пятницу 14-го, архивист потерял сознание и впал в кому.

А что же «исправления»? Николай Иванович уже никак не мог повлиять на ситуацию, когда, по предписанию Архивной службы Вооруженных сил (№ 350/1774 от 10.12.2007), руководство ЦАМО организовало проверку в отделе 5.4. 26 декабря начальник архива полковник Чувашии в исходящем № 7/3094 проинформировал руководителя А.С.В.С. полковника Ильенкова о том, что в ходе расследования «все дела проверены и каких-либо исправлений в них не выявлено. В связи со смертью заведующего 4-м архивохранилищем 5-го отдела ЦАМО РФ Шестопала Н.И., последовавшей 18 декабря 2007 г., получить какие-либо объяснения не представляется возможным. От сотрудников указанного архивохранилища никаких заявлений по фактам исправлений в личных делах, с которыми работал Рамазашвили Г.Р., не поступало».

Там, где бесполезно ссылаться на звания

Мне несколько раз довелось беседовать с Шестопалом; обычно без получасового разговора не обходилось ни одно посещение его кабинета, хотя и приходил я работать с документами, а вовсе не для проведения с архивистом душеспастительных бесед. И всякий раз мне хотелось спросить его, какие слова он подобрал бы для объяснения осуществляемого им сокрытия и уничтожения документов, задай ему соответствующий вопрос — пускай даже на том свете — его отец Иван Шестопал, погибший в 1943 году. Что архивист ответил бы своему погибшему на фронте отцу на вопрос: зачем он мешает восстановить память об этом почти полностью погибшем поколении?

Вероятно, сам вопрос ему бы показался диким, так как человек, верующий в жизнь загробную, совсем иные счеты предъявляет к самому себе и не станет лишать павших возможности остаться (пускай с помощью задокументированной информации) в памяти незнакомых с ними потомков. Взяв на себя ответственность за расправу над документами, Шестопал расписался в собственном безбожии.

Никогда не следует, совершая преступление, утверждать, что стоишь на стороне закона. Подавно не следует при этом выражать, ради красного словца, готовность принять на себя небесную кару. Шестопал умудрялся одновременно не только участвовать в уничтожении личных дел, но и отрицать это. Уверовав, что может беспрепятственно вводить меня в заблуждение, он однажды патетически воскликнул: «Да если бы я уничтожал личные дела, с меня следовало бы голову снять!»

Не следовало вводить судьбу в соблазн. Вскоре, оборвав век архивиста на 65-м году жизни, высшие силы дали ему понять, что услышали его пожелание. Шестопал отошел в мир иной 18 декабря 2007 г., пробыв несколько дней в коматозном состоянии под аппаратом искусственного поддержания жизни.

Что происходило с его душой дальше, можно только гадать, однако в назидание другим архивистам, идущим по его стопам, полезно смоделировать происходившее с ним посмертно, спроецировав его прижизненные поступки на ожидавшую на том свете участь.

Легко представить, как полковник, представ перед святым Петром, встретившим его со связкой ключей в руках, поведал апостолу, что на него, как на сотрудника «особого архива», общие законы «не распространяются». Подозреваю, что апостола эти объяснения не убедили. И в этой ситуации было уже бесполезно тыкать в него пальцем, с натугой выкрикивая: «Ты кто такой, чтобы ссылаться на законы? Да тебя же никто не проверял! Ты пуп земли!» Чистилище тем и отличается от 1-го отдела Центрального архива Министерства обороны, что там бесполезно спесиво интересоваться, в каком собеседник звании и давно ли демобилизовался. Небесное воинство живет подругам «уставам», и чинопочитание не приносит привычной выгоды.

А что было дальше — так ли уж важно? Литературная традиция, построенная на библейских сюжетах, дает нам возможность представить самые разные мытарства, которые архивист мог заслужить совершаемым беззаконием. Уничтоженных Шестопалом документов с лихвой хватило бы на то, чтобы сложить костер, в котором полковник будет обречен гореть вечно, и каждый погибший, чьи документы Шестопал превратил в золу, добавит свою связку бумаг в это неослабевающее пламя.

Но, быть может, архивиста постигла та же участь, которую он уготовил погибшим участникам войны. Полковник проявлял слишком большой энтузиазм, лишая военнослужащих тридцатых-сороковых годов шанса получить вторую жизнь на страницах исторических исследований, чтобы самого его ожидало что-либо иное, кроме черной дыры, в которой при его активном участии исчезли многие дела и документы.