Читаем без скачивания Русский фронтир - Алексей Волков

– Паша, пройдись по палубе. Может, с тобой будут пооткровеннее? – распорядился Липранди.

Дверь за матросом закрылась, и подполковник вновь перешел на французский язык:

– Интересно, что же наш капитан?

– Черт его поймет… – Пальцы Гюсака поглаживали шпажный эфес. – У него положение не лучше нашего. Встанет на нашу сторону – и может оказаться за бортом, поддержит бунт – есть риск лишиться шхуны. Если кто узнает, свои же проходу не дадут. Кто захочет выйти в море с ненадежным шкипером? Но пока молчит, будто ничего не замечает. А может, я паникую зря и ничего не будет.

– Все может быть…

Снаружи уже вечерело, а вечер – время тревог.

Ужин давно миновал. Можно было скоротать время за бутылочкой вина или чего-то более крепкого, только стоит ли? Особенно если предположения окажутся правильными.

– Думаю, если чего произойдет, то под утро, – произнес де Гюсак. – Когда все спят и никто не сумеет оказать достойного сопротивления.

Оружие, как и на других кораблях, хранилось под замком, ключи были у шкипера, однако ножи у матросов имелись, да и ключи всегда можно отнять. Не у живого, так у трупа. А то и просто договориться по-хорошему.

– Подождем. – Липранди почему-то уверился в подозрения компаньона и теперь подсознательно ожидал бунта.

По-своему было даже интересно. Опасностей подполковник никогда не боялся, напротив, всегда шел им навстречу, стрелял отменно, шпагой владел виртуозно, только дело-то до сих пор не выполнено, и главное – не потешить кровь, а доставить куда надо все данные по пиратскому гнезду на Галвестоне.

Блохин вернулся тогда, когда за окном каюты окончательно стемнело.

– Разрешите доложить, – тихонько вымолвил матрос, но Липранди лишь махнул рукой.

– Сколько раз говорить – без чинов!

– Слушаюсь, Иван Петрович. – Хорошо хоть голоса Блохин не повышал. – Значит так, на откровенность не идут, но спрашивали, хорошо ли владеете оружием и крепко ли спите по ночам. Да само собой – как я к вам отношусь. Пришлось сказать, мол, никак. Воспользовался оказией да обещанными деньгами, а так – на берегу расстанемся, и всего-то делов.

– А они?

– Переглянулись этак со значением, а дальше продолжать не стали. Лишь спросили: не хочу ли подзаработать? Когда же ответил: хочу, намекнули, будет тебе заработок, а какой и когда – не сказали.

– Что ж, все сходится, – вздохнул Гюсак, когда Липранди перевел ему доклад матроса.

– Шкипера предупредим? – деловито спросил Липранди.

– Думаете, он не чувствует? – вопросом на вопрос отозвался де Гюсак.

Его собеседник посмотрел с некоторым удивлением. Нет, хороший капитан должен знать все, что происходит на его корабле, но ведь при одном подозрении на бунт необходимо принимать соответствующие меры. Гораздо легче подавить выступление в зародыше, чем потом пытаться исправить собственные ошибки.

– Тогда… – начал Липранди и умолк.

– Вполне возможно, – согласился с ним компаньон. – Тут тоже возможны варианты. Или месье Рене надеется, что вместо бунта будет просто выступление с требованием повернуть в тот же Новый Орлеан, и мы будем вынуждены подчиниться гласу команды. Или хочет изобразить из себя жертву и лишь потом взять власть в свои руки. Только в последнем случае нам на этом свете места может не быть. Хотя, может, и зря мы на него наговариваем. Не хочет человек в Веракрус – так это еще не преступление.

– Ой ли, – протянул Липранди. – Хотя подождем.

Ночь тянулась долго. С палубы раздавались редкие команды помощника, стоявшего ночную вахту, порою что-то говорил в ответ кто-нибудь из матросов, плескались волны, что-то скрипело – обычные корабельные звуки.

Мужчины не ложились. Они молча сидели в каюте у Липранди, время от времени курили трубки да ждали: ошиблись в своих расчетах или нет?

Никто из троих ничего особенного не думал. Как и не переживал, и уж тем более – не страшился. Словно если что-то произойдет, то не с ними, а с какими-то совсем другими людьми. Так и сидели в полудреме, держа оружие под рукой.

Пару раз в коротеньком коридорчике, куда выходили двери всех пяти крохотных кают – капитана, двух помощников и столько же пассажирских, – раздавались шаги. Мужчины каждый раз напрягались, но шаги умолкали после скрипа какой-нибудь двери. Кто ходил – шкипер или кто-то из его людей, – так и осталось тайной. Но не потому, что разгадка была очень сложна, а потому, что никого не интересовала. Мало ли по каким делам может выйти человек?

– Скоро утро, – тихо пробормотал Блохин. Нарушив тем самым бесконечное молчание.

Ему никто не ответил. Лишь посмотрели сначала на матроса, затем – за окно, после чего де Гюсак принялся набивать трубку, а Липранди извлек из кармана брегет.

И вновь спустя какое-то время навалилась дрема. Не сон, когда не воспринимаешь ничего из происходящего вокруг, а лишь его жалкое подобие, когда внешне вроде бы спишь, а внутри чутко прислушиваешься ко всему.

Утро в самом деле было близко. Наступил тот час, когда на берегу засыпают даже сторожевые собаки, и лишь петухи готовятся заскочить куда повыше по мере возможности кургузых, не предназначенных для полета крыльев да пропеть свои неизменные приветственные песни.

– Как бы за ночь нас не переместили куда-нибудь совсем в ином направлении, – вздохнул Липранди.

Обычно пару раз за ночь кто-либо из пассажиров выбирался на палубу и словно невзначай бросал взгляд на небо, определяя, в какую сторону движется шхуна. Теперь же по молчаливому уговору мужчины решили не разделяться и ни разу не покидали каюты.

– Нет, резких маневров судно не совершало, – возразил после паузы Гюсак. – Я бы почувствовал. Галсы меняли, но сильно не поворачивали. Если и отдалились от курса, то не слишком далеко.

Французу можно было доверять. Когда приходится бороздить моря, многое начинаешь чувствовать на подсознательном уровне. По крайней мере, то, что касается маневров.

– Все можно проделать и по чуть-чуть. Все же хочется удостовериться своими глазами. Да и чуть размяться не помешает…

Липранди выбрал из лежащих на столе пистолетов себе пару и привычно положил их в карманы.

– Как хотите, Жан. – Анри последовал его примеру. – На палубе даже лучше…

Однако даже подняться компаньоны не успели. Де Гюсак вдруг прислушался и предостерегающе поднес палец к губам.

В коридор явно кто-то заходил. И то, что при этом незваный гость старался передвигаться бесшумно, говорило явно не в его пользу.

Судя по немногим звукам, за дверью перемещалось сразу несколько человек. Потому сомневаться в их намерениях не приходилось. На любом корабле появление матроса на юте допускалось лишь по какому-либо делу. Местом постоянного пребывания команды были палубы или носовые кубрики. Корма традиционно целиком и безраздельно принадлежала судовому начальству. Причем это правило одинаково соблюдалось и на военных кораблях, и на торговцах, и даже у всевозможных пиратов и прочих разновидностях морских разбойников с их кажущимися вольностями.

Кто-то с той стороны осторожно попытался потянуть дверь на себя. Никакого замка, разумеется, не было, только щеколда изнутри, но последняя была заранее заложена. Не бог весть какая защита, да все лучше, чем уж вообще ничего.

Снаружи послышался шепот. Слов было не разобрать, однако и без них было ясно, что за дверью обсуждают, как преодолеть возникшую преграду. Затем послышался неясный звук, и в щель двери просунулся кончик ножа. Он подвигался вверх-вниз, а затем уперся в щеколду и стал осторожно приподнимать ее с законного места.

Мужчины в каюте приподнялись. Блохин попытался выдвинуться вперед, однако Липранди решительно отодвинул матроса и встал прямо перед дверью с обнаженной шпагой в одной руке и с пистолетом в другой.

Про себя подполковник пожалел, что не успел выбраться вместе с компаньоном на палубу. Здесь было явно тесновато для большой драки, и шпага могла служить лишь колющим оружием. Впрочем, у бунтовщиков были те же проблемы, и их численный перевес не играл в подобной ситуации никакой роли.

Щеколда откинулась, и дверь сразу поползла наружу. Открывать ее рывком бунтовщики не стали, очевидно надеясь застать пассажиров спящими. Оно ведь намного приятнее и легче, когда право выбора за тобой. Хочешь – буди, хочешь – нет. Вплоть до того, что можешь без малейшего опасения сделать сон человека вечным.

Лампу в каюте де Гюсак предусмотрительно задул. Зато матросы с той же предусмотрительностью взяли с собой фонарь. Зачем шарить ощупью по чужой каюте? Ночь же на дворе!

Свет фонаря отразился на острие направленной в сторону двери шпаги, и незваные гости застыли на месте.

– Доброе утро, господа, – с нескрываемой издевкой поздоровался Липранди. – Вообще-то порядочные люди прежде стучат.

Кое в чем расчет пассажиров оказался неверен. Оружие в руках матросов имелось, причем отнюдь не ножи. По крайней мере, те, кто стоял ближе, были с кортиками, вещью довольно удобной для боя в тесных корабельных помещениях и на захламленных палубах. Само наличие оружия заставило бы задуматься, да только времени на размышления не было. Если бы речь шла лишь о взятии пассажиров под арест, а затем выдвижении каких-либо требований, оно бы не требовалось, следовательно, намерения вторгшихся были более чем серьезными.