Читаем без скачивания Орда встречного ветра - Ален Дамасио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А Трассер — это кто такой?
— Тот, кто трассу прокладывает, хомяк…
~ Последовавшая тишина была совершенно голготская — сплошная, без попыток повторить вопрос. Мальчишка получил ответом, как пощечиной по лицу. Стал пятиться, бедняга, покраснел. По классу шепотом поползли смешки. Учительница неловко улыбнулась. Я хотела было вмешаться в разговор, но все-таки сказала себе: не лезь, Каллироя, дорогая, начальство на месте, они и без тебя разберутся, доверься такту Пьетро, он все уладит…
— Трассер, как очень просто объяснил наш Голгот, это тот, кто прокладывает трассу, который выбирает путь. Трасса — это самый лучший путь, по которому можно идти против ветра. Так вот Трассер, он идет впереди всех, и это он решает, по какому пути мы пойдем. За каким холмом обойти, через какой лес, на какую гору влезть и тому подобное. Ему в этом помогает разведчик, который забегает вперед всех, ищет лучший проход, так, чтобы мы не попали туда, где ветер слишком сильный. А еще ему помогает аэромастер, это специалист по ветру.
— А как Трассером можно сделаться?
— Прокладывая трассу…
557
— Стать Трассером сложнее всего на свете. Нужно начинать учиться с шести лет, а то и раньше. Сотню ребят специально отбирают и учат по очень трудной программе целых пять лет. Каждый год двадцать из них дисквалифицируют. А на последнем году устраивают экзамен, который называется «Страсса», чтобы выбрать одного из трех самых лучших.
— Как называется?
— Суровая трасса. Это испытание на скорость, выносливость, ум. Речь идет о…
— Это испытание на то, достаточно ли крепкие у тебя ища! Чего ты им пургу втираешь, Пьетро?
Стоило Голготу только рот открыть, как ребятишки сразу на него уставились и глаз не сводили. Харизмы у него, как всегда, хоть отбавляй. Что-то буркнет, и готово. От него воняло за четыре метра. Забыть о том, что он здесь, было просто невозможно, даже когда он молчал, особенно если молчал. Я Голготу никогда не нравилась, хотя может ли ему вообще хоть кто-то нравиться? Он уважает Пьетро, Сова уважает, ребят из Клинка, короче, фланговиков, фаркопщиков. Но только не девчонок, естественно. Сейчас начнет, как обычно, свой выпендреж, будет бесцеремонно пялиться на всех, на пол плеваться, высморкается и рукав. Ему все хоть бы что. У него только одно на уме — трасса, трасса, трасса! Пьетро, как всегда, был верен себе, аккуратно одетый, сидит с присущей ему по природе безукоризненной осанкой, говорит красиво, все так четко произносит, весь серьезный, приятный, участливый. И такой красивый. У нас с девчонками любимая игра угадывать, кто из нас ему больше нравится — Альма, Аои, Ороси, может я? А если Кориолис его соблазнит, то он, наверное, так и не решится ни на что. Он всегда такой спокойный, выдержанный, такой галантный, даже после тяжелого дня.
556
А после трудного контра даже еще больше, как будто хочет своей благородностью сгладить всю его тяжесть. Мы, конечно, все мечтали о Пьетро, но скорее как об отце и уютном домике на Верхнем Пределе, не как о любовнике. Он был слишком уравновешенный, слишком предсказуемый, как для нас, но зато какой стан, какая личность! Он так спокойно, так терпеливо объяснял детям, как устроена Орда, кто что, как и зачем делает. Вот и до меня дошел, расхваливает меня. И детишки наконец ко мне обернулись…
— Огница, она как волшебница огня. Она может развести пламя под дождем, в воде, во льду! Она может все что хочешь приготовить: и горса, и ветряных медуз, и тромпюшона может… Умеет обжигать и землю, и стекло… Делает вазы, разные емкости, крепчайшие острия для арбалетов. Она даже может остановить пожар в степи. И по углям горящим ходить умеет.
— А почему она не впереди, если такая сильная?
— А она может съесть горящие угли?
— А что такое гница?
— Огница!
— А чего вы на машинах не ездиете?
— Так а горящие угли она может съесть?
— А другая волшебница, нам говорили, что она тоже очень сильная…
— Травница, Фанетти, не волшебница. Она собирает травы и ищет источники воды!
) Она сама ко мне пришла. То ли из-за престижа, которым я мог похвастаться как скриб, то ли из любопытства, а может, и вообще случайно, во всяком случае явно ни по одному из тех поводов, которые могли бы меня этим визитом обрадовать. У Нушки на лице и во всем теле было что-то такое, что легкой ли вмятинкой на щеке, томной
555
ли усталостью движений выдавало того, кто провел ночь и поисках удовольствия. Я ничего себе особо не пытался вообразить. К тому же у меня не было ни опыта, ни даже о той доли плацдарма прожитого, которое могло бы мне подсказать, что такое она могла пережить и с кем. Я только чувствовал, посредством своей бедной экстраполяции, всю мощь счастья, от которого она еще подрагивала, как от приглушенного резонанса, почти продолжавшегося у меня на глазах. Она оставила свое мастерское обольщение, в котором больше не нуждалась, поскольку отлично знала, насколько я и без того в ее власти и что ее естественного шарма будет вполне достаточно, чтобы окончательно меня добить. Я на нее не злился, я не имел на это никакого права (ни собственности, ни даже одноразовой близости), я мог лишь довольствоваться тем, что она сама готова была мне предложить, и любовался этим непроницаемым потоком податливых и плавных жестов, от которого у меня пересыхало в горле.
Она стояла, облокотившись на планшир, и во всем ее присутствии больше не было того ощущения порога, открытой двери, ведущей в открытое море, каким веяло от нее вчера. Я больше не представлял нашего совместного будущего, знамя моей мечты обвисло на древке. Она больше ничего передо мной не открывала, кроме физической уверенности в полном отказе. Она была любезна, походили на зеркало, в
