Читаем без скачивания Московские тени - Роман Сенчин

– Да ну их всех, – поморщился Юрьев, – надоели.

– Погоди-погоди! Сейчас смешное прочитаю… Не знаю, кто это писал, но профессионализм – на нуле полнейшем. Слушай: «Одиннадцатого июня две тысячи четвертого года на станции «Нахимовский проспект» сотрудник милиции забил насмерть пьяного пассажира». Хм! Каждый хоть немного знакомый с ручкой и бумагой понимает, что предложение нужно строить иначе…

Юрьев, машинально кивая, смотрел на улицу. Солнце уже зашло, воздух был серо-синий, тяжелый. Горизонт заслоняла широкая семнадцатиэтажка; многие окна были освещены, и в некоторых различались шевелящиеся фигурки людей.

– А ты за кого голосовать думаешь? – Игорь подпихнул Юрьева локтем.

– Я?.. – Занятый другими мыслями, Юрьев поначалу растерялся. – Я за «Самсунг» голосую. – Он работал в московском представительстве этой фирмы, в отделе маркетинга. – Пока «Самсунг» интересуется Россией, я и моя семья не пропадем.

– Ха-ха! – Игорь с удовольствием затянулся. – А серьезно?

– Да, Игорек, перестань. Какое голосование?! Надоела эта гомозня тыщу лет. Ладно, пошли выпьем.

С приездом Дарьи, Олега с женой и детей стало повеселее. Точнее – оживленнее, и это оживление ослабило некоторое напряжение за столом. Настя и Полина, освободив стулья, ушли в соседнюю комнату, вареные лица Андрея, Володи и Милы не так бросались в глаза.

Юрьев приглашал гостей кушать, наполнял бокалы, пил, и, как всегда от хорошего вина, внутри что-то раскрылось, задышалось глубоко, легко, и окружающее словно бы стало ярче, красочней. Юрьев радовался этой яркости и раскрытости и не хотел помнить, что всегда, стоит ему выпить лишнего, перейти некую грань, и яркость превратится в режущую глаза отчетливость, в душевную раскрытость хлынет горечь, мозги наполнятся черными мыслями, старыми и свежими обидами, тело охватит зудящая, как аллергия на что-то, усталость…

– Так, теперь Олег пусть скажет, – вспомнив, что должны звучать тосты, сказал, точнее велел, Юрьев.

Олег поднялся, наморщил лоб, собираясь с мыслями. Посмотрел куда-то в стену… Он был моложе Юрьева года на два, но выглядел старше – волосы редкие, глубокие залысины надо лбом, кожа на лице истонченная, помятая. И жену его не сравнить с Ириной – полная, хлопотливая; этакая тетка, а не женщина.

– Что ж, я очень рад, что оказался сегодня здесь, за этим праздничным столом, – начал Олег, держа в правой руке стакан с соком (алкоголь он не пил). – Вообще, я рад, что в моей жизни появился ты и твоя семья. Год назад, когда я пришел в компанию, то, конечно, мне было сложно в новом коллективе. И первым человеком, кто проявил ко мне внимание, помог, оказался ты. Очень быстро деловые отношения переросли в дружбу, уверен, настоящую и долгую. Москва, – Олег, приехавший сюда из Таганрога, вздохнул, – Москва – город огромный, миллионы людей, а найти друга здесь очень сложно. Я счастлив, что друг у меня появился. За твое здоровье, за то, чтобы все у тебя и твоей семьи и твоих многочисленных родственников было по первому классу!

– Ура, ура, ура! – по-гусарски провозгласила Дарья и подняла бокал так резко, что вино плеснулось на салат. – Ой, простите…

Снова чокались и улыбались… Юрьева тронули слова Олега; вспомнилось, как тот пришел к ним с дипломчиком каких-то наверняка липовых маркетинговых курсов, робкий, неумелый, туго соображающий (еще бы, в тридцать пять лет начал в этой сфере работать), и Юрьев ему действительно очень сильно помог тогда. Человеческим отношением, в первую очередь. Потом, правда, в определенный момент пожалел, затревожился – Олег к нему буквально прилип, звонил в выходные, предлагал то на какую-то автомобильную выставку сходить, то в волейбол поиграть, то рвануть на Оку на рыбалку, или просто интересовался, не нужна ли какая помощь. Хотел поставить его на место, но вовремя понял, почему Олег так себя ведет, и не то чтобы смирился, а стал относиться спокойней.

– Может быть, теперь мой дорогой зарубежный племянник что-нибудь скажет? – подождав, пока гости заедят прошлый тост, сказал Юрьев; просто так сидеть становилось все тяжелее, а общего интересного разговора не возникало. – Как, помнишь русский язык-то?

– Я готов. – Володя закинул длинную челку к правому уху. – Я за многое вам благодарен, и мама всегда хорошо вас вспоминает, но один раз вы мне в прямом смысле слова жизнь спасли. Помните, в Серебряном бору купались? Мне лет двенадцать было…

– А-а, точно, точно! – перебил Юрьев. – Это когда ты чуть не утонул?

Володя закивал, видимо, желая рассказать, как дядя спас его, но Юрьев опередил – не мог удержаться, да и событие десятилетней давности, казалось, прочно забытое, вернулось неожиданно ярким, жутко-свежим, так что даже пальцы защипало.

– Это вообще случай! У-ух-х! – Юрьев поежился. – Плывем, я впереди, Володька метра на два сзади плюхает, и тут слышу, что-то не так, шлепки не такими стали. А мне хорошо, ничего не хочется. Кайф, короче… И что меня дернуло обернуться? Оборачиваюсь, а племяш – тонет. Как будто кто-то его под водой вниз утягивает. То скроется с макушкой, то по грудь выскочит. И главное – все это молча…

– Я и не понял, что со мной, – вступил так же горячо, тоже словно только что пережив страшное, Володя. – Ноги – раз! – и перестал чувствовать. Как чужие сделались, не могу двинуть. И тянут вниз.

– Это судорога, – сказал с видом знатока Игорь. – Я, с вашего позволения, выйду покурить.

Юрьев остановил:

– Сперва выпьем. Ты что?.. Да, Володь, вспомнил ты, до сих пор мороз бьет. И как я тебя вытащил?! До берега далеко ведь было.

– Спасибо вам, – потянул к Юрьеву бокал племянник. – Я часто вспоминаю. Думаю, сколько бы всего не увидел, если бы тогда все кончилось…

– Ну не надо! – перебила Марина. – А то я заплачу.

– Пьем, короче.

С Игорем Юрьев вышел на лоджию. Попросил сигарету.

– Ты ведь бросил.

– Бросил – начал, какая разница… Володька разбередил… Не представляешь, сколько я пережил тогда. За минуты эти. Вижу ведь, тонет. – Юрьев несколько раз затянулся, и в голову ударило тяжелым, ядовитым; он приоткрыл раму, швырнул сигарету. – Крепкие какие. Фуф.

– «Союз-Аполлон», – как-то с гордостью, что ли, сказал Игорь. – Последние, считаю, настоящие сигареты. Не бумажки проникотиненные. У нас, кстати, с табачной промышленностью вообще катастрофа…

Не слушая, Юрьев зашел в квартиру. Оглядел гостей. Улыбнулся.

– Потанцуем, может? У меня записи есть… нашего времени. «Джой», Си Си Кейч…

– Да мы такой ватагой, – хохотнула жена Олега, – пол проломим! Во двор надо выходить.

– Ладно, – Юрьев сел, – давайте пить тогда. Вино есть, еды – полный холодильник. До понедельника будем гулять! – Наполнил бокал. – Молодежь, за дамами поухаживайте. Бодрее… Что, теперь очередь второго моего племянника. – Юрьев посмотрел на Андрея. – Сделай милость.

– Я?

Юрьев ждал, другие тоже притихли, напряглись, смотрели на Андрея.

– Ну, так и будем, как на поминках? – не выдержал Юрьев.

Племянник уставился на подругу, словно ожидая, что она подскажет.

– Пожелай мне что-нибудь. – Юрьев стал раздражаться. – Или как? Нечего?

– Да есть… Ну, долгой жизни желаю, здоровья, – выдавил Андрей и сделал движение чокнуться.

– Так не пойде-от… Что, нет нескольких слов искренних для меня? – Юрьев чувствовал, что говорит лишнее, но остановиться не мог. – Такой дядя у тебя плохой, что нечего ему сказать в день сорокалетия. В такой день!..

– Слушай, ну не мучай ты его, – встряла Дарья. – Не умеет он тосты говорить, а банальщину не хочет…

– Тут не в умении дело. Не в умении, а в отношении. – «Зря расхожусь, надо успокоиться, улыбнуться», – подумалось, но вслух в это время продолжал: – Привыкли, что я помогу, сделаю, улажу, денег займу, а «спасибо» сказать – можно и не надо. – Юрьев услышал неправильность в построении фразы, потер досадливо лоб, и тут в душевную открытость ворвалась волна горечи, мягкой дубинкой ударила-оглушила обида. – Что, думаете, мне все так легко? Заведенный я, что ли, туда-сюда бегать, возить всех, улыбаться, мирить, заботиться?.. Сколько я с тобой, Андрюша, нянчился, попку намывал, пока твоя мама по свиданкам бегала…

– Что-о?! – возмущенный голос Дарьи.

– А не так?.. – Вскоре после рождения Андрея сестра развелась со своим первым мужем. – И ничего тут такого нет, дело житейское, но надо же как-то по-человечески. Я понимаю, тебе надо было жизнь устраивать, Игоря вот нашла, пока я с Андрюшей сидел…

– Э, друг, – угрожающе заговорил Игорь, – тебя не туда куда-то повело. Давай-ка прекратим.

– Конечно, лучше всего прекратить. Замять – и дальше улыбаться. До нового… А хочется ведь отдачи хоть какой-нибудь, чтобы знать, что оценили. И ведь слова доброго не дождешься. Сколько Маринке сделал тоже, а теперь сидит… Как так и надо. Сколько я тебя спасал, когда эти хахали твои к тебе ломились. – У Марины мужа никогда не было, зато ухажеров – полным-полно, от кого-то из них завелись дочки. – Звонила ночь-полночь: «Братик, помоги! Дверь ломают». И я летел. А теперь… И ведь не кончится это все никогда.