Читаем без скачивания Демьян Бедный - Ирина Бразуль

Маневрировать приходилось и с друзьями-наркомами, командирами. «Мне что? — говорил Демьян, спрашивая жену, хватит ли всем сахару к чаю (или по крайности, как говорил Ильич еще в Смольном, — на «сахарброды»?). — У меня никакой должности нету. Я не нарком, не командир. Им и подарок взять нельзя и добывать не пристало. А придут ко мне и сами не заметят, как под разговор да шуточку пойдет и сахар и плюшечка!»

Настало 30 августа. Тяжелое утро. В Питере убит председатель ЧК Урицкий. Дзержинский срочно выехал туда. А в Москве обычный партийный день: шли собрания.

Во второй половине дня дрогнули, побледнели лица людей, не знавших, что такое страх: с завода Михельсона привезли раненого Ильича…

Необыкновенная тишина в Кремле. Дверь квартиры Ленина раскрыта настежь. Первый врач у его постели — Вера Михайловна Величкина. Не оборачиваясь, говорит мужу:

— Звони домой! Морфию! Шприцы!

— Леля уже здесь.

Вера Михайловна надламывает головку ампулы. Скорей! Морфий должен снять шок. Это прежде всего. Так… Теперь нужна камфара. И подушки. Надо положить повыше. Несколько подушек… Приподнять.

Леля снова здесь с новыми ампулами. Мальков после звонка Бонч-Бруевича вылетает из комендатуры в дворцовую гардеробную. Она на замке. Бешено вышибает ногой дверь.

— Вот подушки!

В коридоре у ленинской квартиры — окаменевшие в безмолвном отчаянии люди. Слышен только голос Бонч-Бруевича, передающего распоряжения по телефону. Ждут профессоров Минца, Розанова. Что-то они скажут?..

Приехали:

— Немедленно морфий.

— Сделано.

— А теперь?

Вопросы не задаются вслух. Ответы читаются по лицам.

Неведение длится несколько суток…

Свердлов работает днями и ночами в ленинском кабинете. Там не гаснет свет. Работают все, но только через три-четыре дня переводят дыхание. Лучше! Стало лучше. И тогда все кидаются в работу с еще большей яростью.

…А человека «без наркомата, без должности» что-то не видно в газетах с 21 августа. Прошла уж половина сентября, но ни в «Правде», ни в «Бедноте» — ни слова. Куда подевался?

А вот куда: надо брать Казань. Наступление назначено. 7 сентября в части врага уже сброшены листовки. Это первые стихи Демьяна после ранения Ильича. Звучат, как всегда, бодро: «Гудит-ревет аэроплан. Летят листки с аэроплана. Читай, белогвардейский стан, посланье Бедного Демьяна!..» Он призывает обманутых солдат «ударить в тыл остаткам гнусной банды царской». Только две строки здесь говорят о случившемся 30 августа: «Мы раны нашего вождя слезами ярости омоем», «С нашим раненым вождем мы победить весь мир сумеем…»

С наступлением на Казань натиск Красной Армии нарастал по всему Поволжью. Большинство вновь сформированных дивизий направлено на ставший в те дни главным Восточный фронт. Надо было поспеть всюду. Совершенно случайно в бумагах Демьяна Бедного сохранился занятный документ. Это «Экстренный отзыв» от коменданта станции Арзамас начальнику этой станции № 197. Дата 9 сентября 1918 года. Текст: «Прошу принять для перевозки тов. в числе одного челов. со станции Арзамас до станции Свияжск…»

Принятый для перевозки «один челов.» с суровым, простым лицом солдата и метким взглядом артиллериста появляется в те дни в Хвалынске, под Самарой, Николаевском-Уральским. Его бы и приняли за солдата, но он в кожаной фуражке со звездой и кожаной куртке. «Это новый комиссар!» — решают по первому впечатлению в частях.

10 сентября взята Казань. В первом же номере походного листка «На биваке» того же 10-го числа Демьян приветствует: «Товарищи! С победой! Отдохнем за беседой. Часок отдохнем — и дальше махнем!»

Один походный листок за другим — и в каждом он беседует с бойцами. Здесь он в своей стихии. Демьяну любо посидеть у бивачного костра, покурить, потолковать: есть о чем порасспросить и самому рассказать. А иногда оглядится, задумается и видит:

Необозримая равнина,Далекий оклик журавлей.Стальная серая щетинаПромокших скошенных полей.Деревня. Серые избушки.Кладбище. Церковка, пред нейПовозки, кони, ружья, пушки,Снаряды, люди у огней.…«Слыхал?» — «Слыхал?» —«Добьем, известно!»«Вперед нас, гадина, не тронь!»Глаза простые смотрят честно.Трещит приветливо огонь.

А огонь на биваке не всегда приветлив. Всякое бывает. Чапаевцы взяли Пугачев. Вроде есть небольшая передышка. Еще вечером варили уху, угощали приехавшего сюда Демьяна. Все было тихо. Но как ярился Чапаев, хватившись Демьяна, когда вспыхнула перестрелка! Откуда ни возьмись из рощи огонь по передовым окопам. «Почему Демьян оказался там? Кто велел? — напускается на своих Василий Иванович. И ординарцу: — Коня!»

Чапаев соскочил в окоп, когда огонь уже был подавлен. «Белоказаки налетели!» — объясняют бойцы. А гость Чапаева мотивирует свое пребывание здесь также по-деловому: «Задание Реввоенсовета. Надо было вручить часы бойцам». Вечером, за разговором выяснил, кто отличился при взятии Пугачева… А хорошие бойцы, известно где… «Так как же? — испытующе смотрит Демьян на комбрига. — Вызывать мне их из окопов в избы, что ли?»

Говорят, легендарный герой тогда отступил перед поэтом. А поэт, отсалютовав вскоре взятой Самаре, уже в другой части.

Он попадает в часть, где случайные налеты врага маловероятны. Здесь даже есть московские газеты! Вот «Беднота» от 2 октября. Его стихи «На биваке», «Трещит приветливо огонь». Есть и «Правда». Но что это?

Вера Михайловна Величкина. Траурная кайма…

Скончалась в ночь на 30 сентября. Испанка, воспаление легких. Как же это?.. И месяца не сравнялось, как она сидела у постели раненого Ильича. Что же они там… Неужели ничего нельзя было сделать?

Его руки лежат поверх газеты. Папироса погасла. Он и не закуривает. И табак и сама газета сразу стали как-то ни к чему… «В иной среде, иных друзей нашел я в пору пробужденья…» Сколько было связано с ушедшим другом! Как она встретила его тогда, в первый раз!.. Каким он был в эту первую встречу еще темным!.. Она была первым товарищем из женщин, кому он отдал безоговорочную любовь-уважение.

Позже он увидит у Владимира Дмитриевича фотографии похорон. Увидит письмо Ленина. В те дни Ильич еще был в Горках и писал:

«Дорогой Владимир Дмитриевич! Только сегодня утром мне передали ужасную весть. Я не могу поехать в Москву, но хотя бы в письме хочется пожать Вам крепко, крепко руку, чтобы выразить любовь мою и всех нас к Вере Михайловне и поддержать Вас хоть немного, поскольку это может сделать человек, в Вашем ужасном горе. Заботьтесь хорошенько о здоровье дочки. Еще раз крепко, крепко жму руку.