Читаем без скачивания Запросы плоти. Еда и секс в жизни людей - Кирилл Резников

Праздник связан с легендой, что некогда во влагалище одной добродетельной богини поселился демон, который откусывал тин-тины – члены ее любовников. В отчаянии богиня обратилась к кузнецу, и умелец выковал железный тин-тин. Богиня ввела его по назначению, и злобный демон обломал о него зубы. В честь исцеления во дворе храма стоят две железные тумбы с нашлепками – божества Канамара. На ежегодный праздник съезжаются нуждающиеся в помощи одинокие женщины и бездетные пары. Приезжают поблагодарить и счастливые родители. Праздник особо любим проститутками, гомосексуалистами и трансвеститами. Еще больше здесь туристов – японцев и иностранцев гайдзинов. После молитвы процессия выносит на улицу огромного розового Канамару. Шествие возглавляет священник в маске Тэнгу – духа леса с красным лицом и прямым клювом с утолщением на конце. Взрослые раскупают сувениры и игрушки с тин-тинами, дети облизывают леденцы – тин-тины на палочках, и жуют бананы с головкой из розового шоколада.

Синтоистские божества стремятся помочь людям в вопросах секса. В городе Кумамото есть храм, где поклоняются божеству, избавляющему от супружеских измен. Для этого молящиеся вбивают гвозди в деревянные макеты гениталий неверных супругов. В городе Кавасаки действует храм Канаяма, возведенный в эпоху Эдо (1600–1867) на пожертвования проституток, моливших защиту от венерических заболеваний. Япония – единственная страна, где есть праздники, прославляющие женские гениталии. Такой праздник, ежегодно проходит в городе Инуяма: участники шествия несут громадную раковину из соломы – символическое изображение женского органа. Потом раковина открывается, и сидящая внутри девочка выбрасывает из розовой полости рисовые лепешки. В конце церемонии деревянный член пронзает соломенный женский символ, а зрители поливают пронзенную композицию саке молочного цвета. Подобный же праздник есть в местечке Гакуден в храме, посвященном богине Идзанами.

Итак, японская мифология и синтоизм положительно относятся к сексу. По синтоистским представлениям половой акт улучшает и делает благополучной земную жизнь. Он не имеет ничего общего с грехом или чем-то постыдным. Проникновение из Китая буддизма в VI–VIII вв. не изменило отношение японцев к сексу. Буддизм, как ранний – хинаяна, так поздний – махаяна, исключает секс только для монахов и монашенок. Мирянам секс не возбраняется. Им лишь нельзя нарушать запреты Будды на секс с малолетними и живущими с родителями, с чужими невестами и женами и с заключенными. Значительно сильнее буддизм повлиял на отношение к еде: под его влиянием японцы перестали есть мясо животных и птицы. Аскетическое влияние буддизма еще больше ослабло после появления в Японии в IX–XII вв. секты Будды Западного Рая – Амитабхи, по-японски – Будды Амиды. В XII–XIII вв. культ Будды Амиды стал массовым движением, и, что существенно, руководитель секты Синран (1173–1263) отказался от воздержания и сам имел шестерых детей. С XII в. в Японии распространяется дзен-буддизм. Как и в секте Будды Амиды монахи школы дзен могли вступать в брак.

Хотя буддизм не изменил отношение японцев к сексу, некоторые изменения он все-таки внес. Буддизм усугубил неравенство полов. В отличие от синтоизма, в буддизме материнство не считается благом, что снижает социальную ценность женщины. Кроме того, буддистам свойственно предубеждение против крови, сопровождающей менструацию и рождение ребенка, что опять принижает женщин. Сами монахи практиковали педерастию с юными послушниками. Учителя дзен, влиятельные среди самураев, благосклонно относились к сюдо – педерастии самураев.

Любовные изыски «Столицы мира и спокойствия»

В старину Киото назывался Хэйан-кио – «Столица мира и спокойствия». Киото был столицей Японии более тысячи лет – с 794 по 1868 г. Даже, когда возвысился Эдо (нынешний Токио), Киото сохранял равный с ним статус. Реально он был столицей четыре столетия – с 794 по 1185 г. Этот период был золотым веком японской придворной культуры. Императорский двор покровительствовал искусствам. В столице жило около 100 тыс. человек: из них более 10 тыс. аристократов и чиновников. О жизни аристократов остались великие литературные произведения, созданные придворными дамами: Сэй Сёнагон (966 – 1017) – автором «Записок у изголовья», и Мурасаки Сикибу (973 – 1114), написавшей роман «Гэндзи-моногатари». Обе книги позволяют воссоздать жизнь аристократов в хэйянский период.

«Записки у изголовья» переполнены светской щебечущей болтовней. В ней император дарует ранг чиновника пятого ранга придворной кошке и ссылает на «Собачий остров» напавшую на нее придворную собаку (позже собака добилась прощения). В предутреннем тумане возвращается домой удачливый любовник, раздумывая о благодарственном письме к любимой. Вдруг он видит сквозь раскрытое окно веранды дремлющую даму, возлюбленный которой, верно, уже удалился. Мужчина заговаривает с ней, спрашивает о возлюбленном. Дама сожалеет, что он ушел на рассвете. «Может быть, и не следовало писать о таких безделицах как о чем-то значительном, но разговор их, право, был очень мил», – отмечает автор. Мужчина продвигает свои веером веер дамы и наклоняется, чтобы его поднять, но дама пугается и прячется в глубине покоя. Мужчина огорчен: «От Вас веет холодом», – бросает он с легким оттенком досады. А ведь недавно он тревожился, что не успеет написать письмо, пока не рассеется утренний туман. Но тот, кто покинул ложе дамы на рассвете, не столь забывчив:

«Слуга уже принес от него письмо, привязанное к ветви хаги. На цветах еще дрожат капли росы. Но посланный не решается отдать письмо, ведь дама не одна. Бумага цвета амбры пропитана ароматом и сладко благоухает. Дольше медлить неловко, и мужчина уходит, улыбаясь при мысли, что в покоях его возлюбленной могло после разлуки с ним, пожалуй, случиться то же самое».[188]

Если в «Записках у изголовья» любовные сцены даны эпизодически, то в «Повести о Гэндзи» они составляют основное ее содержание. Тема романа – любовные искания прекрасного принца Гэндзи – побочного сына императора. «Сияющий принц» ищет в бессчетных любовницах образ матери, умершей, когда он был ребенком. В отличие от дона Жуана, Гэндзи не холодный распутник, а способен к угрызениям совести и состраданию. Его роман с женой отца императора омрачен сознанием незаконности связи. Повзрослев, Гэндзи приобретает чувство ответственности по отношению к женщинах. Он благороден по отношению к госпоже Мурасаки. Неспособная родить ему ребенка, она оставалась его любимой женой. После ее смерти Гэндзи, вновь женится, но узнает, что одна из его жен родила ребенка от молодого придворного. Круг замкнулся согласно Карме. Ведь в юности Гэндзи завел ребенка от наложницы отца, а теперь сам стал отцом чужого ребенка. Гэндзи принимает духовный сан. Позже он умирает.

Записки и рисунки современников дают представление об идеале красоты аристократов Хэйана. В хэйанский период и много позже, вплоть до вестернизации в ХХ в., японцы следовали китайскому образцу, отрицающему эстетику обнаженного тела. В литературе самым подробным образом описаны придворные одежды, но ничего не сказано о сложении людей их носивших. Все внимание обращено на лицо и волосы. Хэйанской красавице следовало иметь круглое лицо, высокий лоб, маленькие рот и нос, узкие глаза и белоснежную кожу. Волосы обязаны быть густыми, черными как смоль, гладкими и спускаться ниже колен. Красота естественная не отделялась от прически и макияжа. Волосы носили спутанные у висков и распущенные по спине. Тушью подчеркивали линию роста волос, чтобы они сходились на лбу треугольником. Женщины густо пудрили лицо рисовой пудрой и использовали белила. Естественные брови считались вульгарными, их сбривали и выше рисовали черные черточки. Глаза подводили черным или красным, губы красили красной помадой, но румяна еще не вошли в моду. Зато был распространен обычай чернить зубы. Чернение зубов – охагуро, пришло из Китая. В летописи VIII в. воспевается красота девушек с «восхитительно черными блестящими зубами». О чернении зубов упоминается в «Повести о Гэндзи». В хэйянский период зубы чернили женщины и девушки высших слоев, начиная с 12–16 лет. В рисунках хэйанских красавиц подчеркнуты изящество и печаль: длинные распущенные волосы, белоснежное печальное лицо, хрупкие руки, поникшая голова и окутанное шелками тело.[189]

Мужчины аристократы были изящны, разряжены в шелка и совсем не походили на мужественных самураев следующих поколений. Они следили за прической, белили лицо, брили брови и рисовали бровки на лбу. В конце хэйанского периода мужчины тоже стали чернить зубы. Согласно легенде, моду ввел император Тоба, страдавший от плохих зубов. Черные зубы скрыли дефекты рта императора. Придворные последовали за ним, но красить зубы дозволялось только придворным не ниже пятого ранга. Хэйанские аристократы больше напоминали китайских придворных, чем японских феодалов. Они знали наизусть китайскую поэзию, цитировали Конфуция и китайских историков, владели искусством каллиграфии, умели слагать стихи, играли на музыкальных инструментах и даже могли расписать веер или ширму. Женщины были менее образованы, хотя лучшие не уступали мужчинам.