Читаем без скачивания За гранью - Марк Энтони

Первым, что бросилось в глаза, был солнечный свет, заливающий комнату. Но не яркий и слепящий, как в летний полдень, а мягкий и рассеянный, какой бывает в лесу. Не менее поразило Трэвиса и полное отсутствие источника освещения. Ни факелов на стенах, ни свечей в канделябрах, ни масляных светильников на цепях под потолком. Ничего. Свет просто был и наполнял помещение манящим, приветливым сиянием.

В комнате расположилась труппа Трифкина-Клюковки. На первый взгляд, ничего особенного: обычные актеры, отдыхающие после вечернего представления. Но чем дольше присматривался к ним Трэвис, тем больше подмечал странностей. Начать с того, что ни один из артистов не соизволил переодеться. Несколько фавнов развалились прямо на полу, поставив на обнаженные волосатые торсы наполненные вином кубки. Еще один сатир наигрывал мелодию на тростниковой свирели, а три дриады танцевали вокруг него, помахивая над головами зеленеющими листвой руками-ветвями. Юная девушка, выступавшая в роли Весны, подпевала без слов, раскинувшись в кресле, в то время как четвертая дриада расчесывала ей локоны длинными сучковатыми пальцами. Старик, игравший Зиму, как и на сцене, скакал по комнате, пригоршнями разбрасывая высушенные белые лепестки. Возвышаясь над всеми, сидел на шкафу разрумянившийся, словно младенец, Трифкин-Клюковка и болтал ножками в ритме танца. В руке он сжимал серебряный кубок. Физиономия шута выражала полное блаженство и согласие с окружающим миром, как у хорошо подвыпившего гуляки.

Трэвис моргнул. До сих пор он не сомневался в том, что актеры по какой-то причине не успели или не пожелали переодеться, но чем дольше он за ними наблюдал, тем быстрее испарялась его уверенность. Кривые ноги сатиров покрывали вовсе не меховые штаны в обтяжку, а самый настоящий козий мех! Сучки и ветви отнюдь не были привязаны к пальцам изображавших дриад женщин, а являлись естественным продолжением их длинных и гибких, как ивовые прутья, рук. И даже сухие цветочные лепестки, которые разбрасывал старец Зима, касаясь пола, начинали таять и вскоре превращались в сверкающие капельки росы. Но самым большим чудом показались Трэвису цветущие виноградные гроздья в волосах Весны. Они вовсе не были вплетены в ее изумрудного цвета локоны, а росли на голове девушки вместе с ними. Из всей труппы один только Трифкин выглядел точно таким же, как во время представления. Наряд его составляли желтые штаны в обтяжку и зеленая курточка, а непослушные каштановые кудри прикрывал шутовской колпак, увенчанный красным пером.

Словно почувствовав на себе чужой взгляд, коротышка-акробат повернул голову и внимательно посмотрел на дверь. В темных цвета лесного ореха глазах мелькнуло любопытство, быстро сменившееся пониманием и откровенной насмешкой. Сердце Трэвиса на миг перестало биться. Каким-то непостижимым образом шут сумел узнать о его присутствии!

Подавив крик, он отпрянул от двери и ринулся по коридору к спасительной лестнице. В спину Трэвису грянул взрыв громкого издевательского смеха, но он не посмел даже оглянуться. Стремглав сбежав вниз по ступеням, беглец с ходу влетел в зал и стал пробираться на свое место, уже не заботясь об осторожности. Путь его сопровождался болезненными возгласами и приглушенными проклятиями бесцеремонно разбуженных людей, но Трэвису было не до них. Опустившись на колени перед спящим Фолкеном, он с ожесточением затряс его за плечо.

— Ну, чего тебе, Трэвис? — недовольно проворчал бард, с трудом разлепив глаза.

— Я видел их, Фолкен! — зашептал ему на ухо Трэвис. — Это не костюмы. Они… они настоящие!

— Да что ты такое несешь?! — удивился бард.

Трэвис в нескольких словах поведал другу о том, как его разбудил перезвон колокольчиков, как он пошел на звук, нашел дверь и заглянул в замочную скважину. Но чем ближе к концу подходило его повествование, тем более абсурдным выглядело оно в глазах самого рассказчика. Он начал запинаться и мямлить, а когда наконец умолк, наградой ему был укоризненный взгляд напарника.

— Все это тебе просто приснилось, Трэвис, — подытожил Фолкен с немалой толикой раздражения в голосе. — Впрочем, не стану отрицать, что после их представления еще и не такое может пригрезиться. В наше время актеры чересчур о себе возомнили. Ставят всякую дурацкую дребедень и именуют это высоким искусством. А тупоголовые нобили слишком горды, чтобы признаться в том, что они ни хрена не поняли. Вот и сыплют им золото щедрой рукой — лишь бы никто об этом не догадался. Самый обыкновенный трюк, но уж никак не магия, смею тебя уверить! А теперь ложись и постарайся уснуть.

Не дожидаясь ответа, Фолкен перевернулся на другой бок, закрыл глаза и вскоре захрапел. Трэвис улегся рядом и честно попытался последовать его примеру. В словах барда имелась определенная логика. Разыгранный во время пира спектакль действительно отличался своеобразием и, безусловно, мог повлиять на сновидения зрителей. Но стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором вновь представали козлоногие сатиры и танцующие дриады. Хуже того, Трэвис припомнил, что однажды уже сталкивался с подобными существами. Эпизод был мимолетным и тогда показался ему обманом зрения. Сейчас он не рискнул бы утверждать это с полной уверенностью.

Он видел Трифкина-Клюковку и других актеров его труппы за занавесом, когда случайно попал на шоу брата Сая в старом цирковом куполе, воздвигнутом на окраине Кастл-Сити.

32

На этот раз Фолкен разбудил Трэвиса. Он потряс его за плечо — несколько резче, чем требовалось, — и ехидно ухмыльнулся, когда тот подскочил как ужаленный.

— Надеюсь, минувшей ночью тебя больше никуда не занесло?

— У меня во рту какой-то ужасный привкус, — с трудом ворочая пересохшим языком, пожаловался Трэвис.

— А так всегда бывает после пиров и прочих излишеств, — сообщил бард, протягивая ему руку и помогая подняться. — Самое время пойти поискать что-нибудь подходящее, дабы смыть последствия вчерашней пьянки.

Несмотря на ранний час, кельсиорцы уже пробудились ото сна и отправились по своим делам. В огромном пиршественном зале почти никого не осталось, если не считать старухи истопницы, выгребающей золу из очага, да пары молоденьких служанок, посыпающих пол свежей соломой. Трэвис и Фолкен спустились по лестнице и вышли на задний двор, обнесенный обветшавшей и полуразрушенной каменной стеной. Низко над озером завис багровый диск только что взошедшего солнца, лучи которого озарили неярким сиянием стелящийся над водой туман и дым от разведенных костров.

Несмотря на уверения Фолкена прошлой ночью в обратном, Трэвису показалось, что подданные короля Кела проводят время не только в разгульных пирах или подготовке к ним. Участники ночного сборища с утра занимались самыми обыденными делами. Несколько пожилых женщин варили в большом железном котле сусло для пива. Стайка проворных подростков усердно чистила стойла в конюшне. Группа взрослых мужчин укрепляла угрожающе покосившийся участок стены. Прочие кельсиорцы тоже не сидели сложа руки. Кто точил меч, кто чинил упряжь, кто подгонял подковы в кузне. Один из волосатых дикарей выгонял за ворота отару овец. Лохматый пес метался у него под ногами, оглашая окрестности радостным лаем.