Читаем без скачивания Розовые розы (сборник) - Виктория Токарева

Летчик остановился. Обернулся.

– Здрасте… – сказала Танька. Она действовала по программе Вероники.

– Здравствуй, – удивился летчик.

– Хотите, я вам спою?

– Зачем? – еще больше удивился летчик.

– Так просто…

– Ну спой, – разрешил летчик, подумав.

Танька в волнении сглотнула, набрала воздуха, выдохнула и сказала сердито:

– Да не буду я! Еще чего!

И в это время из кустов вышел Мишка Синицын.

– Татьяна, тебя папа зовет, – небрежно бросил он Таньке. Глядел он, однако, не на Таньку, а на летчика и медленно к нему направлялся.

Подошел к летчику, встал перед ним с грозным видом.

– А ну мотай отсюда! – приказал он.

– Ты это кому говоришь? – не испугался летчик.

– Тебе, – не испугался Мишка. – Иди, иди, гуляй! – и легонько толкнул его ладошкой в грудь.

– А в чем, собственно говоря, дело? – начал обижаться летчик.

– А в том, – объяснил Мишка и толкнул летчика посильнее.

– Да отстань ты, в конце концов, – обозлился летчик и толкнул Мишку так, что тот не устоял на ногах.

– Ах, так? – бесстрашно завопил Мишка. – Ну, держись!

Он вскочил на ноги и ринулся на летчика.

Летчик схватил Мишку, завел ему руки за спину, повалил на землю, а сам сел сверху.

– Сдаешься? – спросил летчик.

– Вот фига тебе! – не сдавался Мишка и извивался под летчиком.

Летчик еще плотнее притиснул Мишку к земле.

– Товарищ летчик! Пустите его! Ему недавно аппендицит вырезали! Ему нельзя! – Танька взволнованно бегала вокруг дерущихся. – Товарищ летчик! Ну пожалуйста!

Летчик не обращал на нее никакого внимания, сидел на поверженном Мишке. Тогда Танька подняла с земли здоровенный сук, подошла сзади и стукнула летчика по макушке.

Летчик ухватился за голову обеими руками, поднялся с Мишки. Обернулся, глядя на Таньку.

И небо, и Танька, и лес слегка поплыли перед его глазами.

– Ой! – смутилась Танька. – Извините, пожалуйста.

– Ненормальная, – сказал летчик.

Повернулся и пошел прочь, не глядя. Споткнулся о корягу и полетел в болото.

Мишка вскочил на ноги и победно захохотал над посрамленным противником. Они подбежали к болоту и стали смотреть вниз. Внизу расходились круги.

Круги разошлись. Стало гладко.

– Потонул! – в ужасе молвила Танька.

Мишка, не раздумывая, прыгнул в чем был. Танька – за Мишкой. Через несколько секунд они вынырнули – все в болотной тине. Летчик вынырнул метрах в десяти и пошел к противоположному берегу.

– Товарищ летчик! – крикнула Танька. Летчик обернулся. – Только вы в милицию не ходите! Это я вам повестку прислала.

– Вот я сообщу в твою пионерскую организацию. Будешь знать… – пригрозил летчик. – Хулиганка!

– Герой кверху дырой! – крикнул Мишка.

И разошлись по сторонам. Летчик в одну сторону. Танька с Мишкой в другую.

– Зря ты влезла, – заметил Мишка, разводя коленями и руками кувшинки. – Я б ему тройной суплес провел…

Выбрались из болота. Вода с обоих текла ручьями. Необходимо было выжать одежду.

– Отвернись! – велела Танька и пошла в кусты.

Мишка отвернулся и пошел в соседние заросли. Сбросил с себя рубашку, брюки, майку.

– Э! – вдруг спохватился он. – А какую ты ему повестку прислала?

– Свидание назначила! – крикнула Танька.

– Зачем?

– Влюбилась!

– Чего? – Мишка вышел из кустов, с недоумением уставился на коварную Таньку.

В траве у самой воды лежала оборванная цепочка с камешком «куриный бог».

Город спал.

Возле старинного лабаза, выстроенного когда-то купцами, а ныне именуемого «Универсам», дремал сторож с берданкой.

По дороге, прихрамывая, плелся летчик Валерий Иванович Журавлев.

– Дедушка, это какая деревня? – спросил он у сторожа.

– Это город, – отозвался сторож. – Нижние Ямки.

Летчик заглянул в карту.

– Сбился, – сказал он после молчания. – Надо было восточнее брать.

Первые лучи восходящего солнца освещали самолеты в крупных каплях росы.

Громов и Фрося обихаживали свой аэродром. Фрося посыпала дорожки желтым песочком. А Громов подновлял свежими белилами посадочные квадраты.

– Вась, а Вась… Глянь, – позвала Фрося.

Громов выпрямился. Обернулся.

По дорожке к бараку общежития плелся летчик. Грязь и тина на нем высохли, он был весь серый и походил на памятник себе.

– Я ж говорила… А ты волновался, – заметила Фрося.

Летчик увидел начальство. Остановился и вежливо поздоровался:

– Здравствуйте…

– Здрасте, здрасте… – сказала Фрося.

Помолчали.

– Красивый рассвет, – поделился летчик, преданно глядя на Громова.

Громов не отреагировал.

– Очень красивый, – сказала Фрося.

Летчик оглядел себя. Потом сказал сконфуженно:

– Упал.

– Бывает… – отозвалась Фрося.

– Ну, я пойду посплю… А то заблудился вон… Петлял…

– Конечно, – ласково сказала Фрося.

Летчик улыбнулся сконфуженно и пошел своей дорогой.

Фрося и Громов провожали его глазами.

Летчик вдруг обернулся и произнес восторженно:

– Степью пахнет!

– Ага. Пахнет, – согласилась Фрося.

Опять помолчали.

– Ну, я пошел, – пообещал летчик.

– Конечно, – согласилась Фрося.

Летчик удалился.

– Алкаш к тому же, – заключил Громов. Коротко и ясно.

В деревне утро начинается рано.

Солнце только-только вернулось в Бересневку из Америки, а Танька уже вышла, потягиваясь, на крыльцо.

Потянулась. Распахнула глаза и поздоровалась:

– Здравствуй, утро!

«Здравствуй, Танька!» – сказало бы утро, если бы умело говорить.

Потом Танька вошла в сарай и поставила ведро под корову.

– Здравствуй, Пальма! – сказала Танька.

«Здравствуй, Таня», – сказала бы корова, если бы умела говорить.

Струйки молока застучали о ведро. И вдруг утро наполнилось мяукающими звуками электрогитары. Танька прекратила доить. Вышла из сарая. Выглянула через забор и вот что она увидела: Мишка Синицын сидел против своего дома с электрогитарой марки «Эврика». Рядом с ним сидела секретарша Мещерякова Малашкина Валя, босая и с грязными пятками.

Мишка вопил песню про шикарный город Ялту, а Валя высокомерно поводила головой, будто имела прямое отношение и к Мишке, и к гитаре «Эврика», и к шикарному городу на южном берегу.

Танька посмотрела на орущего Мишку, на разомлевшую от счастья соперницу. Метнулась в дом. Подскочила к проигрывателю. Поставила его на подоконник. Включила на полную мощность.

«Бам-бам-бам-бам-бам! Это поют миллионы!» – заорал певец на всю деревню Бересневку.

Мишка поставил регулятор на максимум и завопил громче проигрывателя. Шло состязание не на качество, а на громкость.

Из соседней комнаты вышел Николай Канарейкин, молча выключил проигрыватель и вытащил предохранитель. Николай был человеком замкнутым и предпочитал словам поступки.

У Таньки стало тихо, а Мишка ликующе вопил:

Я-лта! Где растет голубой виноград,

Ялта! Где цыгане ночами не спят.

Ялта! Там, где мы повстречались с тобой…

Танька закрыла окно и задернула занавески, но песня доставала ее самолюбие, и это было почти невыносимо.

Тогда Танька надела юбку-миди, босоножки на платформе и вышла из дому.

Мишка увидел Таньку. Быстро подвинул лицо к Вале и тихо сказал:

– У меня соринка в глаз попала. А ну посмотри!

Валя полезла руками Мишке в глаз, чтобы оттянуть веко.

– Да ты глазами, глазами!

Валя близко подвела свои глаза к Мишкиным. Они застыли лицо в лицо.

Танька тем временем прошла за Мишкиной спиной в его двор. Завела мотоцикл, села и выехала со двора.

– Эй! – Мишка вскочил. – Ты куда?

– К летчику! В Ялту с ним полечу! – крикнула Танька, и мотоцикл, вихляя, понес ее по дороге.

– Стой! – Мишка выбежал на шоссе и помчался по нему, сильно работая локтями и лопатками. Остановил грузовик. Сел и уехал.

Два недоумевающих существа остались в деревне Бересневка: секретарша Мещерякова Малашкина Валя и корова Пальма.

Летчик Журавлев и механик Кеша стояли на летном поле и ковырялись в недрах вертолета. Вернее, ковырялся Кеша, а Журавлев стоял рядом и морочил ему голову.

– Клапана проверь, пожалуйста…

– Я ж только что проверял.

Летчик постоял, потом пошел к кабине. Остановился.

– А масло мы залили?

– Да я ж десять лет работаю, – сказал Кеша.

– А бензин?

– Слушай, – заподозрил Кеша. – А ты что, не летал никогда?

– Почему же не летал?

– А чего ж боишься?

– Почему боюсь? Ничего я не боюсь.

– Ну и лети.

– Я и лечу.

Летчик залез в кабину.

– Ну, я полетел, – предупредил он.

– Ну и лети…

Летчик огляделся по сторонам, как бы мысленно прощаясь со всем, что так несущественно, если с этим жить, и так драгоценно, если с этим прощаться: с полем в ромашках, с простым деревянным срубом на краю поля…

Фрося косила на аэродроме высокую траву, когда на нее, как на голову снег, свалился Мишка Синицын.

– Где она? – в панике заорал Мишка.

– Кто «она»? – не разобрала Фрося.

– Танька!

– Какая еще Танька?