Читаем без скачивания В тени Канченджанги - Марек Малятынский

Я тупо бил ледорубом. В голове — полная пустота. Я не отдавал себе отчета в том, чем заняты мои товарищи, в том, что время идет… Ощущал только смертельную усталость.

И когда это кончится? Меня томило только одно желание: нырнуть в спальный мешок и отдохнуть, погрузиться в сон!

В какой-то момент я обратил внимание, что нас трое. Рядом со мной выгребал снег Юзек.

— Наша палатка слишком велика и не умещается на той скале, — пояснил он.

Минуту спустя явился еще и Вальдек. Меня охватил мрачный пессимизм, когда я понял, что они собираются раскинуть палатку на месте, облюбованном Весеком и мной.

— Две палатки? Нет, не получится! Идем, Весек, поищем другую площадку, — смирился я без единого слова протеста.

Мы стали заканчивать начатую ими площадку. У меня ломило в висках, я чувствовал страшную сухость во рту: с утра ни капли воды! Лицо пылало, как от лихорадки, — результат многочасового ветра…

Когда мы влезли в палатку, было темно. Каждое движение являлось актом самоотверженности, после каждого шага, каждого жеста приводилось отдыхать. А ведь нужно было приготовить ужин и еще суп на утро — мы намеревались выйти возможно раньше. Время шло, а мы еще растапливали снег. В палатке стало тепло, чадила горящая свечка, Наконец мы насытились, суп и чай на утро тоже были готовы. Я погасил бутановую горелку, прикрыл Весека и себя пуховыми куртками.

— Завтра уже наступило! 26 мая… Спокойной ночи, старик, — пробормотал из-под курток Весек.

Все будет как надо! Не знаю только, успеем ли мы завтра спуститься ниже. Разве что восхождение на вершину сойдет благополучно. — Я был полон оптимизма.

Снаружи монотонно завывал ветер, а палатка медленно наполнялась холодом. Я все глубже погружался в сон.

Вльдек:

«Меня беспокоил Юзек. Сегодня мне стало ясно: это серьезный кризис. Ведь уже не раз так случалось, что у кого-то выпадал «трудный день» и он оказывался в плохой форме, но у Юзека этот «трудный день» затягивался. Я шел в связке с Войтеком и все время далеко внизу видел Юзека. Он передвигался медленно, часто отдыхая.

Вчера я еще не испытывал беспокойства, был полностью поглощен дорогой. Такой переход — это тяжелая, утомительная работа, усилие, необходимое для достижения определённой цели. Здесь не время фиксировать впечатления и раздумывать. Я шел медленно. Выработал для себя такой стиль: иду не спеша, а силы экономлю напоследок, для бивака. Никогда ведь не знаешь, что нас еще может ждать. Поэтому я не волнуюсь, если партнер не торопится. Вчера я не обратил внимания, не заметил, что Юзек идет медленно, может, потому, что плохо себя чувствует… А он ничего не сказал мне…

Если я и думал о ком-нибудь из группы, так это о тебе и Весеке. Из всей шестерки вы были самыми молодыми, высокогорного опыта у вас было меньше, чем у остальных. У молодых чувство гордости подчас преобладает над разумом. И у них быстрее наступает детериорация — полное нарушение работоспособности организма, выход его из строя. Я опасался именно этого.

Но сегодня… я заметил, что с Юзеком неблагополучно. Когда мы добрались до бивака, он совершенно обессилел. Потом отдохнул и даже активно помогал расчищать площадки. У меня, появилась робкая надежда, что дело не так уж плохо, что, может, я вижу все в слишком мрачном свете, преувеличиваю… Однако тревога не проходила. Завтра у нас есть шансы дойти до цели, ради которой мы и прибыли сюда. Но что будет завтра? Утро покажет».

Юзек:

«С бивака мы отправились в другом составе, нежели до этого. Вальдек и Войтек чувствовали себя лучше, были сильнее и хотели пробивать дорогу. Я шел в связке с Рубинеком, который вчера измучился и мало шел ведущим. Сразу после выхода со мной стало твориться что-то неладное: я чувствовал покалывание в легких и удушье. Мы плелись в хвосте.

Я шел очень медленно, поминутно останавливаясь. Я пользовался вашими ступенями, и это должно было облегчать мне передвижение, но, чёрт побери, напрасная надежда!.. Мы все время отставали… Я даже сделал снимок: Рубинек на целый отрезок верёвки впереди меня, а вы где-то далеко, у самых скал, метров на сто выше. Збышек останавливался, страховал меня, у него было много времени на эти остановки, а я тащился еле-еле, бездумно. Но в конечном счете дошел!

При расчистке площадок я тоже работал. Не щадил себя, стремясь показать, что не окончательно скис. Однако быстро выбился из сил. Проклятие, эта каторжная работа, пожалуй, добила меня окончательно.

Потом я готовил ужин. Нужно было хоть как-то отблагодарить коллег, ведь в этот день я мало потрудился. Ребята уже лежали в спальных мешках, а я все еще дежурил у плитки, добавлял снега в котелок.

Ох, как он медленно таял! Мне приходилось бороться со сном…

Стало холодно, я накрылся курткой, и меня охватила какая-то всеобъемлющая усталость. Я заснул…»

Шаман, все еще в «двойке»:

«Я сидел в «двойке» совершенно один. Целый день один. Сташишин не явился, а радиотелефона у меня не было. Я не знал, что предпринять, ждать ли еще?

Может, все же представится случай подняться вверх, обольщался я надеждой.

Около полудня я увидел, как вы среди снежных вихрей приближаетесь к кулуару. Вероятно, свирепствовал дикий ветер, на ребре Кангбахена вздымались целые столбы снежной пыли. Я наблюдал за последней двойкой. Она продвигалась страшно медленно, вяло, почти стояла на месте.

«Вероятно, вчерашнее прозябание на острых камнях их доконало. Может, они обморозились? Как же они в таком состоянии влезут на вершину?» — раздумывал я.

Кулуар вырисовывался в сокращенной перспективе. Видимо, мне поэтому и кажется, будто они все время топчутся на одном месте, объяснял я себе.

Потом все вы исчезли из виду, а я нашел себе товарища. Ко мне прилетел большой черный ворон. Он глазел на меня, выгребая из снега отбросы. Вечером я жег мусор, желая дать знать, что жив».

Рогаль в лагере IV:

«На перевале мы заночевали вшестером: Петр, Доктор, я и трое шерпов. Утром мы все отправились к японскому лагерю. Шерпы помогали нести снаряжение и продукты. Петр намеревался еще использовать шерпов на траверсе.

Большой сообщил нам по радиотелефону, что сардар уже готовится ликвидировать лагеря и договаривается с носильщиками о возвращении. При каждом выходе на связь он торопил нас, требуя, чтобы мы постепенно свертывали операцию. Вот-вот должен был начаться муссон! Мы приняли решение: двое шерпов спустятся вниз, а один пойдет с нами на вершину. Группа из четырех человек более четко слажена, а кроме того… как было бы здорово, если бы хоть один из шерпов, гражданин этой страны, ступил на вершину, еще раньше говорили мы друг другу.