Читаем без скачивания Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

Левашов всегда старался избегать длительных дискуссий с Новиковым именно потому, что тот ухитрялся находить такие обороты речи и повороты сюжета, что возражать по существу ему не получалось. Хуже того, Андрей обладал способностью заводить оппонента в такие дебри, что тот полностью терял нить, сначала спорил с мало относящимися к вопросу посылками Новикова, а потом и с самим собой.

И чем больше Олег ощущал свою правоту, тем сильнее в нем закипало глухое раздражение от бессилия ее доказать, а потом это раздражение трансформировалось в неприязнь к Андрею. Иногда довольно длительную и стойкую.

Вот и сейчас… Очевидно уже, что Новиков подводит его к какой-то одному ему видимой точке, чтобы завершить спор очередным макиавеллиевским пассажем, наверняка для него, Олега, унизительным.

По коротким репликам, а главное, по выражению лиц друзей он понимал, что все они на стороне Андрея. А иначе и быть не могло. Берестину больше всего на свете хочется еще повоевать, а поскольку профессионалу повторять уже раз отгремевшие кампании нет никакого интереса, вот он и возмечтал! В роли вождя победоносного Белого воинства въехать, чем черт не шутит, в Кремль на белом коне!

Воронцов, став крупным судовладельцем, конечно, предпочитает единый капиталистический «свободный мир», без границ, противостоящих блоков и классовой борьбы, а на судьбы народов ему наплевать. Опять же репрессированный дедушка-белогвардеец!

С Сашкой все ясно — авантюрист, и этим все сказано.

Значит, в любом случае он остается в одиночестве. И даже Лариса… Она-то почему медлит? Или ей как историку просто интересно посмотреть иную линию событий? Да и предыдущая жизнь в СССР получилась у нее слишком уж невеселая…

Левашов почувствовал, что у него задергались губы и внезапная, иррациональная злость пополам с отчаянием — совсем не только от проигрыша в не первом уже споре на подобные темы — охватывает его, и нет сил удержать себя в руках.

С ним сейчас происходило нечто похожее на аффект, вроде как у Александра Матросова или, к примеру, у народовольцев, ради почти абстрактной, недоказанной и недоказуемой идеи кладущих «на алтарь» свою единственную и неповторимую жизнь.

Новиков сообразил это слишком поздно. Хотя ведь должен был понимать, давно видел, что Левашов от непосильных нагрузок, глубокого, не важно, что неоправданного, чувства вины за случившееся — мол, если бы не его устройство, ничего и не случилось бы — находится на грани острого невроза, чтобы не сказать хуже.

Левашов опустил руку в карман и сказал неожиданно тихо:

— Не наигрались еще с судьбами людскими? Все вам мало? Так лучше сразу поставить на всем точку… — На его ладони блеснул золотой портсигар Ирины.

Раньше других поняв, что это может означать, Ирина подалась вперед, будто в попытке остановить, да так и замерла.

— Включу сейчас, и вышибет нас куда-нибудь в палеозой, там и экспериментируйте…

Элементарная ошибка произошла в мозгу Левашова. По-научному выражаясь — дистресс. От невозможности найти компромисс между «личным и общественным», между старой дружбой, судьбой компании и судьбой «мировой революции»…

Одно движение пальца, и…

Спас положение Шульгин. В который уже раз. Да никто другой и не смог бы ничего сделать. Это как с самоубийцей, балансирующим на карнизе небоскреба. Одно неосторожное слово, резкий жест спасателей — и все!

Сильвия была слишком далеко, Ирина — прямо у него перед глазами, но даже намек с ее стороны на попытку помешать мог вызвать непроизвольную реакцию Левашова. А Шульгин успел. Как и тогда, с пришельцами в Москве. Никто ничего не понял, только Олег с недоумением уставился на свою пустую ладонь, с которой внезапно и бесследно испарился роковой пульт.

— Знаешь, Олег, — совершенно невинным тоном сказал Сашка, едва заметно улыбаясь, — а я ведь знаю приемлемый выход…

Все уже давно привыкли к его фокусам, но сейчас даже Новиков выглядел удивленным. Правда, удивило его не то, как Шульгин сумел изъять опасную игрушку, а то, что с сигареты, которую он манерно, двумя пальцами поднес к губам, в процессе акции не свалился довольно длинный столбик белого пепла!

Левашов перевел взгляд со своей ладони на Сашкины руки, одну — с сигаретой, другую — спокойно лежащую на льдисто поблескивающей крахмальной скатерти. И неожиданно рассмеялся, не совсем, впрочем, нормально, с каким-то повизгиванием. Но кризис, судя по всему, у него миновал.

Берестин сунул в опустевшую ладонь Олега фужер. Тот машинальным движением сжал пальцы, еще раз посмотрел на свою руку, будто по-прежнему недоумевая по поводу случившегося, залпом выпил, не поняв даже, что именно, после короткого размышления переломил нервным движением длинную хрустальную ножку, обломки положил на тарелку.

— Что ты сказал? Какой выход?

Все дружно сделали вид, что ничего не произошло, что застольная беседа продолжается без короткого перерыва, чуть не поставившего крест на всех их надеждах и планах.

— Да совершенно простой, оттого и гениальный. Ты уверен, что большевики правы, народ за них, миллионы мужиков и пролетариев переполнены энтузиазмом. «Не спи, вставай, кудрявая…» — напел он несколько фраз из соответствующего марша. — О'кей! Мы… — Шульгин округлым жестом обвел салон, причем сделал это так виртуозно, что как бы отсек от круга единомышленников Сильвию, Ирину и Ларису, не желая брать на себя ответственность за их политическую позицию. — Мы убеждены в противоположном: как раз подлинный народ означенных большевиков хотел бы видеть в гробу, но в этом желании или окончательно не разобрался, или надеется, что их скинут без его непосредственного участия. Вся беда в том, что когда разберется, будет… Вот я и предлагаю джентльменское пари. Я, Андрей и прочие желающие играют белыми. Как бы в шахматы.

Ты, хоть один, хоть со своими партнерами, — взгляд Шульгина мельком коснулся Ларисы и вновь уперся в глаза Левашова, — играй красными. Лично никто из нас в боях участвовать не будет, но имеет право оказывать любую помощь своим… фигурам. Техническую, финансовую, идейную. И ты, и мы играем в открытую, пользуемся на равных всеми возможностями «Валгаллы». Ограничение одно — не раскрывать планы соперников своим… подшефным… Ну и еще берем на себя обязательство максимальной гуманизации конфликта — соблюдение конвенций, недопущение массового террора и так далее.

Если ты действительно прав и сумеешь победить — виват! Начнешь строить «гуманный социализм»…

Лицо Шульгина вдруг приобрело задумчивое выражение. Он поднял глаза к потолку и зашевелил губами. Через несколько секунд расплылся в улыбке:

— Во! Умозаключение. Если социализм, как говорил вождь, это учет, то гуманный социализм — это учет с человеческим лицом!

Все расхохотались от неожиданности.

— Нормально, — одобрил сентенцию Воронцов. — Развиваем дальше. Раз учет — ведущая государственная идея, то главу новой советской России следует именовать «Генеральный бухгалтер». Обещаю в случае твоей победы всячески способствовать в получении этого титула…

— В случае ИХ победы, — вступил со своей репликой Берестин, — нас скорее всего ждут Соловки…

— Но поскольку Олег наш друг и гуманист, то должен позволить на тех же Соловках и под тем же наименованием «СЛОН» создать в лагерных интерьерах этакий северный Лас-Вегас… Намного раньше настоящего. От туристов со всего мира отбоя не будет…

Начинался уже обыкновенный, традиционный треп, и на нем бы все и закончилось, потому что и у Новикова, и у Шульгина наготове были идеи в развитие уже сказанного, но помешала Сильвия, по англосаксонской своей природе не понимавшая славянского юмора.

— И чем же такая идея отличается от того, чем мы, аггры, здесь занимались? — спрошено было невинным, даже наивным тоном.

Эта «дочь Альбиона» с каждым днем все теснее вживалась в компанию и все больше интересовала Андрея. Как личность, разумеется, ни в каком другом смысле. Его всегда привлекали женщины, чей ум не уступал их же красоте. Сочетание, увы, крайне редкое, но если уж встречающееся, то дающее пищу глубоким психофилософским построениям. Вот и Сильвия: она не только изумительно быстро адаптировалась к совершенно новому кругу, она стала незаметно, но для психолога Новикова весьма отчетливо претендовать на лидерство в дамской его половине.

Словно новая жена в гареме со сложившейся иерархией.

«Ирина-то будет на моей стороне, — прикидывал Андрей, — тут все понятно, а Наташа с Ларисой пока сообразят, в чем дело, может оказаться поздно. Слава богу, что мы вырвались из изолятора Замка и Валгаллы. Там женское соперничество могло бы иметь разрушительный эффект. А на воле — пусть. Даже полезно — добавить перчику, чтобы не закисали».

Сильвия спросила и теперь ждала ответа, прищурив свои бирюзовые глаза, постукивая тонкими пальцами с припорошенными золотыми блестками ногтями по обтянутому палевой замшей брюк бедру.